Мертвые хватают живых

— Возможно. Только не мне тебе говорить, что люди далеко не всегда поступают логично. Кто знает, какие комплексы и фобии могли возникнуть в этих поляках за прошедшие годы, мы даже представить себе не можем. А одержимые люди подчас выглядят вполне нормальными и адекватными. Эта одержимость Качиньских прошлым разве не бросается в глаза?

— Может, ты и права. Но ловить нам здесь нечего и некого, извини за каламбур. Ума не приложу, с какого конца ко всему этому начнет подбираться Виктор!

— Виктор? Кто это?

— Это тот самый подполковник, который примет мои дела.

— Значит, как я понимаю, чтобы с гарантией спасти Петра от суда по ложному обвинению и спасти заодно твое честное имя…, - Гусев вяло махнул рукой и с преувеличенным вниманием начал изучать дно пустой коньячной рюмки, — мы должны — желательно в течение сегодняшнего дня — отыскать реального убийцу генерала. Я правильно понимаю?

— Правильно. Осталось только ответить на пустячный вопрос: как это сделать? Слушай, давай закажем еще по одной, а?

— Нет, дружок, хватит. Нам с тобой нужны ясные головы. Есть у меня одна завиральная идея…

— "Коня! Коня! Полцарства за коня!" — процитировал Шекспира мгновенно оживившийся Гусь. — За любую, самую безумную идею можешь просить у меня, что хочешь!

— Я запомню эти твои необдуманные слова, дружок. А пока что скажи мне: тебя отстранили настолько, что теперь ты на Петровке никто и ничто, или пока еще в твоей власти сделать от имени МУРа срочный запрос в разного рода архивы?

— Без проблем. А если надо будет поднажать — найдутся и связи, и друзья. Тот же Белов поможет.

— Тогда слушай…

35

Из Заключения комиссии экспертов главной военной прокуратуры по уголовному делу 159 о расстреле польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельского спецлагерей НКВД в апреле — мае 1940 г. (текст и стиль подлинные, приведены без изменений):

"14. Сообщение Специальной комиссии под руководством Н.Н.Бурденко, выводы комиссии под руководством В.И.Прозоровского… являвшиеся орудием НКВД для манипуляции общественным мнением, в связи с необъективностью, фальсификацией вещественных доказательств и документов, а также свидетельских показаний, следует признать не соответствующими требованиям науки, постановления — не соответствующие истине и поэтому ложными".

Архив — удивительнейшее изобретение нашей цивилизации! Очевидно, без этих хранилищ информации ее не было бы в том виде, в котором она существует в настоящее время. Недаром древнейший из архивов, состоявший из множества испещренных клинописью глиняных табличек, известен со времен первого государства в человеческой истории, существование которого достоверно подтверждено — Ассирийского царства.

Ценность каждого архива определяется многими параметрами; из них на одном из самых первых мест располагается полнота. По большому счету эти учреждения являются хранилищем коллективной памяти, девяносто девять процентов которой никогда не востребуются. При этом они должны быть в состоянии выдать любую мыслимую справку. Систему архивов страны можно рассматривать в качестве единого информационного массива, который, между прочим, живет по своим, кажущимся подчас мистическими, законам. Один из них можно было бы сформулировать так: "информацию, единожды попавшую в архив, изъять оттуда полностью невозможно".

Редкие исключения только подтверждают сформулированное нами правило. Непосвященному человеку на первый взгляд оно кажется парадоксальным. Разобраться во всем поможет простой умозрительный пример. Скажем, некий властелин решил втихую избавиться от своего политического противника, содержащегося в заключении. Изымаются распоряжение об аресте, тайное решение суда (если он состоялся), вымарывается имя узника из общего тюремного списка, загоняются за Можай контактировавшие с ним лица из персонала узилища, в обществе распространяются дезинформирующие слухи, спецслужба организует "утечку" о его бегстве за границу… Казалось бы: всё, концы в воду. Ан нет: спустя пару сотен лет кропотливый исследователь находит бухгалтерскую запись о выдаче городскому палачу суммы на "хозяйственные нужды", датированную периодом, о котором идет речь, и соответствующую стоимости разовой "работы" этого муниципального специалиста, а потом, штудируя книгу поступлений местного церковного прихода выясняет, что через пятьдесят лет после "отъезда за границу" давнего узника, правнук упомянутого служащего совершил дарение, представлявшее собой фамильный перстень того самого, "вычеркнутого" из истории человека. После всех этих открытий терпеливый историк имеет право сделать вывод: такого-то числа имярек был тайно казнен там-то. Разумеется, приведенный пример схематичен, но мораль ясна: найти в архивах можно практически все, что когда-либо было задокументировано, несмотря на любые попытки "вычеркнуть" что-то из истории, нужно только иметь время, желание, возможность и навык. Ну и, конечно, не помешает чуток везения!

Разумеется, все значительно упрощается, когда не совершалось целенаправленных попыток скрыть или фальсифицировать прошлое. Но и здесь не все очевидно: наши национальные расхлябанность и небрежность способны затруднить поиск нужного документа даже там и тогда, когда это кажется парой пустяков…

Вернемся, однако, к нашему повествованию. "Завиральная" идея Борисовой родилась, конечно, от отчаяния, но имела некоторую, хотя и не бесспорную, связь с действительностью. Как утопающий хватается за соломинку, так и переводчица, выдвигая свою гипотезу, оттолкнулась от бросившегося ей в глаза при осмотре квартиры покойного генерала внешнего несходства между супругами Вацетисами с одной стороны, и их отпрыском с другой. В самом деле: длиннолицый белобрысый отец, русоволосая мать с овальным лицом и чернявый скуластый сын… Конечно, генетика может объяснить все, вплоть до рождения черного младенца у белых родителей, или даже появления бело-черной двойни, однако в быту причины подобных афронтов оказываются, как правило, попроще. Отчего бы, доказывала тогда в кафе на Пушке Таня майору, не предположить, что отцом Эдуарда Эдуардовича был другой мужчина? А если так, то раскопав истинного родителя, можно было выйти на целый пласт родственников, к которым следствие еще не присматривалось. К тому же семейные пертурбации уровня "чужой ребенок" вызывают обычно сильные страсти, а где бушуют эмоции, там возможно и преступление. В конце концов, закончила свой монолог переводчица, терять-то им уже нечего, отчего бы ни использовать этот последний, пусть даже мизерный шанс?

Гусев согласился, хотя энтузиазма у него и поубавилось.

— Ну и как ты предлагаешь искать гипотетического отца Вацетиса-младшего? Вряд ли его дальняя провинциальная родственница поможет нам перетрясти белье этой семьи… Или, может, предложишь лезть с нескромными вопросами к банкиру? Если даже он чего и знает, то пошлет подальше, и все!

— И это говорит старший оперуполномоченный Московского уголовного розыска?! Даже я, простая русская баба, — Борисова цитировала персонажа Веры Марецкой из кинофильма "Член Правительства", — понимаю, что если нам что-то и может помочь, то только архив ЗАГСа. Может, мальчика — если вся эта моя придумка не химера — первоначально записали на биологического отца? Может, он родился у будущей супруги Вацетиса еще до брака с ним? Конечно, за это — один шанс из миллиона, но все же… Миш, это легко и быстро можно проверить!

— Быстро только кошки родятся! — хмуро сообщил Гусев и полез за мобильником.

Изложив неизвестному Тане Алику просьбу узнать в органах ЗАГС все, что возможно о родившемся двадцать седьмого сентября 1943 года Эдуарде Эдуардовиче Вацетисе, Михаил, отключил трубку и предложил "поменять базу", в результате чего они отправились к Борисовой. Там, в ожидании вестей, хозяйка попыталась работать, а гость ухватился за новый детектив. Ничего у них из этого — поскольку головы были заняты совершенно другим — не вышло, и все закончилось тем, что оба оказались перед телевизором, где с мрачным выражением лица безнадежно смотрели какую-то юмористическую передачу. Переключили на "Культуру", но там было еще хуже: молоденькая бессмысленная ведущая, красуясь перед камерой, мучила дурацкими вопросами седобородого народного поэта Аварстана Шарипова. Наконец, раздался телефонный звонок, и на этот раз звонил, наконец, гусевский коллега, а не очередная подружка Борисовой, которые в тот день как сговорились, и трезвонили одна за другой. Татьяна напряженно пыталась по репликам и вопросам Михаила понять, о чем идет речь, но безуспешно.

— Хрень какая-то, — положив трубку, сообщил ей майор. — Алик обнаружил запись о выдаче свидетельства о рождении Вацетиса Эдуарда Эдуардовича, каковой появился на свет, как мы знаем, 27 сентября 1943 года. Запись датирована тем же числом, но годом позже. Справка из роддома, на основании которой собственно, свидетельство и выдается, отсутствует. Что из этого следует?

— Что из этого следует? — повторила вслед за Гусевым не рожавшая, и потому не знавшая соответствующих порядков Борисова.

— Получается, что нарушена куча правил. Свидетельство о рождении, почему-то, оформили только в первую годовщину рождения чада. А как же прикрепление к поликлинике? Прописка и прочие формальности? Даже сейчас в нормальной семье это было бы редкостью, а в те жесткие времена трудно даже представить себе, что новорожденный москвич жил год без документов.

Переводчица почувствовала, как у нее забилось сердце.

— Может, у него уже было другое свидетельство, с указанием иного родителя?

— Тогда должны были бы записать: "Выдан дубликат…", но этого же нет. И потом: отсутствие справки…

— Могли и потерять, — не согласилась Борисова. — Трудно ли офицеру НКВД обойти такой пустяк?

— Не трудно, а практически невозможно! По справке устанавливается и записывается мать, а отец, между прочим, записывается по желанию: на кого мамаша показала, тот и ботинок.

— Кто?

— Ботинок — батя, папаша. О чём, бишь, я? Да, в обычной ситуации без справки не получилось бы, в ЗАГСе заставили бы пойти и получить дубликат. Ага!

— Что "ага"?

— Справочку эту можно восстановить по архивам московских роддомов. Не так их много было в ту пору, да и младенцев, полагаю, рождалось во время войны не богато.

— Но это же уйма работы!

— Совсем не уйма, коль мы знаем дату рождения. Вацетис в то время уже служил в Москве, так что супруга его рожала здесь, а значит, должны найти. Тем более что все документы хранятся в одном месте, и не надо будет объезжать старые роддома.

Михаил снова принялся названивать, на этот раз подполковнику Белову. Тот был наслышан уже о проблемах друга, и немедленно отрядил для поисков в помощь все того же Алика и еще двоих человек. Теперь ко всем прочим проблемам прибавилась еще одна: до окончания рабочего времени оставалось все ничего, а заставить архивных работников трудиться сверхурочно могло только вмешательство высокого начальства, обращаться к которому у Гусева не было ни желания, ни оснований, ни даже полномочий — коль скоро его отстранили от расследования дела об убийстве генерала Вацетиса.