Мертвые хватают живых

— Да, — бестрепетно ответила Борисова.

— А вы, — взгляд банкира переместился на майора, — сыщик и по совместительству друг обвиняемого? Насколько я помню, однажды мы с вами беседовали…

— Друг обвиняемого и по совместительству оперуполномоченный Московского уголовного розыска, — без особой любезности в голосе ответствовал Михаил: никакой симпатии этот отцеубийца у него не вызывал как, впрочем, не вызывала жалости и его жертва.

— Чего же вы от меня хотите?

"Чистосердечного признания", — чуть не бухнул майор, но вовремя понял, что более нелепого предложения Эдуарду Эдуардовичу сделать было бы нельзя. Ни черта он не раскаивается, а "взять" его будет не просто, ох непросто! Даже не потому, что к его услугам лучшие адвокаты столицы, могучие связи и неосмысляемые для сидящего на окладе милиционера финансовые возможности. Просто прямых улик против господина Вацетиса-Мурзаева не было и, по всей видимости, не предвиделось: это только народному поэту можно запудрить мозги, рассказывая, что если убийца известен, остальное дело техники…

— Справедливости, — внезапно подала голос Борисова.

— Справедливости? — круто повернулся к ней Вацетис. — Что есть справедливость? Бывает ли она одна на всех? Праведно ли убить палача? Чем можно оправдать убийство мужа на глазах жены, а отца на глазах сына? А вынесение приговора целому народу? Если человек с погонами на плечах, выполняя преступный приказ, нарушает первую заповедь, подлежит ли он за это каре? А его жертва, найдя возможность ответить ударом на удар, совершит ли она преступление, или это будет простое воздаяние должного? Что есть справедливость?

У Гусева было, что на это ответить, но его снова опередила Татьяна:

— Я могу сказать, что такое несправедливость. Например, когда осуждают невиновного.

Банкир, разгорячившийся во время своего монолога, на глазах остывал. Заложив руки за спину, он снова отвернулся к окну. Затем, не поворачиваясь, проговорил:

— Хочу дать показания, которые готов подтвердить и в суде. Бумага найдется или дать?

Майор достал из кармана блокнот — какой мент выйдет на улицу без этого "инвентаря"? — и стремительно начал записывать: "Я, нижеподписавшийся Вацетис Э.Э. подтверждаю, что шестого сентября сего года, около семнадцати часов приезжал на квартиру своего отца, Вацетиса Э.Н. Я принимаю препарат "беллоид", и отец попросил меня привезти ему на пробу одну упаковку. Отца я нашел в бессознательном состоянии, судя по всему, он был сильно пьян. Делать мне там было нечего, поэтому, оставив около кровати лекарство, я уехал".

Внимательно изучив написанное, Вацетис поставил число и размашисто подписался.

— Надеюсь, молодые люди, вы удовлетворены. Не могу и не хочу вас больше задерживать.

Стоял тихий солнечный денек, каким изредка балует москвичей начало октября. Клаутов и Борисова, не торопясь, брели по набережной от Зарядья в сторону Котельников. Легкий ветерок с реки приятно овевал лица. Плотный праздничный обед, сопровождавшийся соответствовавшими случаю излишествами, настраивал на философический лад.

Утром Петр был с извинениями отпущен на свободу, после чего созвонился с Татьяной и назначил ей свидание. Не заходя домой, он направил свои стопы в Сандуны: больше всего на свете журналисту хотелось попариться и вытравить из себя тот специфический запах, который наполняет каждый кубический сантиметр любого тюремного помещения и, кажется, навечно пропитывает собой все — от зубной щетки до волос на голове. Надев спустя два часа поданные пространщиком свежепостиранное белье, выглаженную рубаху и отутюженные брюки, журналист почувствовал себя заново родившимся, а поцелуй, которым встретила его Таня, сделал счастливейшим из смертных. В ресторане говорили ни о чем. Так часто бывает: когда многое надо сказать, беседа почему-то скачет с одного пустяка на другой. На улице больше молчали. Петр неожиданно осознал, что все неприятности позади и наслаждался этим ощущением душевного комфорта; Борисова, судя по нахмуренному лбу, решала для себя что-то важное.

Первой нарушила долгое молчание переводчица:

— А не написать ли тебе обо всем этом книгу?

— Я давно об этом думаю, еще с Белграда. Уже и название придумал: "Мертвые хватают живых".

— Мертвые… хватают… живых, — как бы пробуя слова на вкус, задумчиво повторила девушка. — А знаешь, очень даже ничего! И завлекательно, и передает общий смысл всего произошедшего с нами в последнее время. Ведь действительно же, реальными неприятностями нам с тобой грозили ужасные призраки прошлого.

— Мне кажется, трактовать так события было бы несколько упрощенно, — не согласился Петр. — И я, придумав это название, вкладывал в него мысль более глубокую, что ли…

— Репортер становится философом, — хмыкнула Татьяна, — это что-то новенькое!

Клаутов, однако, остался серьезным.

— Действительно, если вспомнить наши белградские и московские приключения, то окажется, что все события каким-то образом связаны с прошлым…

— Plusquamperfectum, давнопрошедшее время, — кивнула Борисова.

— С твоим грамматическим определением я не согласен, но об этом потом. Давай, рассмотрим для начала первый "пласт": то, что лежит, так сказать, на поверхности и касается непосредственно нас с тобой.

— Давай, — согласилась девушка: она видела, что Петру необходимо выговориться, а с кем же это сделать, как не с ней?

— Итак, разбираем акт первый, события в столице Сербии. С чего все началось? В конце сороковых годов совершается неправедное дело: преследуя свои цели и в назидание всему соцлагерю, руководство СССР пытается самым бессовестным образом распять Югославию. Геополитические последствия подобной политики нас напрямую не касаются, и поэтому не будем на них отвлекаться. В результате население страны раскалывается на две части искренне считающих себя правыми людей — сторонников Тито и сторонников Сталина, между ними начинается острая борьба, происходят трагедии и гибнут люди. Plusquamperfectum? Однако спустя шестьдесят лет бывший работник госбезопасности убивает ищущего мщения сына югославского диссидента-ибэиста и делает все, чтобы подвести под монастырь случайно попавшихся ему под руку туристов из России. Затем погибает убийца, пав от руки своей супруги, оказавшейся стукачкой, направленной в свое время в Югославию польскими спецслужбами и доведенной до самоубийства дочерью одной из своих жертв. Местный полицейский, воспитанный своим отцом в духе ненависти и подозрительности к "коварным русским кэгабэшникам", вопреки очевидным фактам прилагает все усилия, чтобы посадить туристов, повесив на них (то есть на нас с тобой) все три смерти. Так что твое определение верно: нам угрожали ужасные призраки прошлого.

— Вот видишь…, - вставила несколько сбитая с толку переводчица.

— Перейдем ко второму акту, — не дал себя перебить Клаутов, — московскому. Насильственной смертью умирает старый работник "органов", отличившийся на полях Великой Отечественной в рядах заградительных отрядов. Он — "специалист широкого профиля", поэтому отметился и в неправедном обвинении моего родственника в измене родине. По той ничтожной причине, что я интересовался судьбой своего прадеда, меня берет под подозрение неумный карьерист из ФСБ, получивший задание кровь из носа отстоять честь мундира и поймать убийцу "своего". Потом на горизонте появляется сын врача, ставшего в свое время жертвой кампании по борьбе с "убийцами в белых халатах": убитый чекист участвовал и в ней. Влекомые желанием узнать подробности и бесплодной страстью мщения, в это же время в Москве появляются наши знакомые поляки и встречаются со старым генералом который, как выясняется, поучаствовал в ликвидации польских военнопленных, среди которых был и отец одного из этих иностранцев. Теперь уже страшное подозрение падает и на них. В конечном итоге все счастливо разрешилось и — благодаря тебе с Мишей Гусевым — следствие вышло на истинного убийцу, горского мальчика, усыновленного организатором депортации небольшого кавказского народа — опять же, старым Вацетисом. Все те же ужасные тени из прошлого…

Журналист задумался, а Татьяна, не дождавшись продолжения его монолога, спросила:

— Ты говорил, что это все лежит на поверхности. А что же скрыто от глаз?

— Давай сначала применительно к нам с тобой. Вот смотри: если бы после смерти Сталина Хрущев на деле признал неправоту КПСС и реально, а не декларативно согласился с тем, что каждый народ имеет право на собственный путь развития, что бы было тогда? Тогда пропасть между народами Югославии и СССР постепенно сгладилась бы, в самой СФРЮ закончилось бы со временем гражданское противостояние, а в приезжих из России перестали бы видеть агентов спецслужб. В результате Петару не было бы нужды мстить Момчилу, тому не нужно было бы защищаться ну, и так далее, вплоть до того, что никто не хотел бы нас облыжно обвиноватить. Но нет же: потерпел Никита Сергеевич пару-тройку лет, и снова начал костерить югославских "товарищей" ревизионистами! В итоге мы получили то, что получили. Поехали дальше. Не завершись в Советском Союзе десталинизация чуть ли не раньше, чем она началась, разве осталась бы между нами и поляками проблема военнопленных 1939 года? Займись кто-нибудь раньше реабилитацией моего прадеда, полез бы я в архив ФСБ? Понеси заслуженное наказание за все свои "чудеса" генерал Вацетис, был бы у Селима Мурзаева повод взять грех на душу, убив приемного отца? Ничего этого не произошло, и в результате тени прошлого нас чуть не сожрали: я почти уже сидел за несовершенное мною убийство, а Мишка одной ногой вылетел с работы. Это все применительно к нам: журналисту Петру Клаутову и переводчице Татьяне Борисовой. Но ведь можно и нужно посмотреть шире!

— Имеешь в виду нас… всех?

Журналист благодарно посмотрел на подругу.

— Именно! Посмотри, в каком эмоциональном поле мы существуем, на какой, с позволения сказать, почве произрастаем! Все пропитано трупным ядом, страна до сих пор разделена на белых и красных. Следы неотмоленных, а значит, не распавшихся злодейств, как радиация, накапливаются в генах народа. Ужасы революции и гражданской войны, коллективизации, бесконечных чисток и прочих язв нашей истории никуда не делись. Уходящие поколения передают их нам как эстафету, а мы добавляем депортации, взаимное зверство в "горячих точках", отчаяние умирающих с голоду и бесправных беженцев и нищих стариков, беззащитное бессилие жертв террористов, да много чего еще… Что может расти и процветать на отравленной, лишенной питательного слоя земле? К прискорбию нашему, почти исключительно мутанты, как в Чернобыле! Они и окружают нас: заседают по разным органам власти, крутят свой бизнес, по нашей национальной традиции "бессмысленный и беспощадный", поют с эстрады и веселят нас с телевизионных экранов. Мы почти уже разучились отличать их от нормальных людей. Они нам внушают: вам нечего стесняться своей истории, вы должны ею гордиться… Еще бы: как только исчезнет гордость, ее место займет стыд, и сразу же начнет скудеть тот питательный бульон, в котором эти нелюди произрастают и производят на свет себе подобных. Мутанты лукавят и говорят, что стыд за свое прошлое разрушает нацию, ибо прекрасно понимают, что чувство стыда — это первый и обязательный шаг к покаянию, без которого немыслимо духовное возрождение. А ты говоришь, plusquamperfectum…!