Мертвые хватают живых

— Ага, а вокруг дрессированные медведи и пьяные казаки! — саркастически покивал головой Клаутов.

— Простите, о чем вы? — не понял пан Войцех.

— Так, ни о чем. Простите, что перебил.

— Ну вот, пришли мы к Вацетису. Препротивным стариком он оказался, да простят меня святые угодники за подобные слова в адрес усопшего"! Представьте, он до сих пор считает, что все происходившее тогда было правильным, и пытался в этом убедить нас! При этом он рассказывал совершено чудовищные истории о том, в каком аду содержались пленные поляки и каким образом они уходили из жизни. Короче говоря, тогда у меня — только у меня, я настаиваю на этом! — появилась мысль о том, что судьба несправедливо долго сохраняет ему жизнь.

— Неправда, — тихим голосом поправила супруга полька, — я тебе это первая сказала, когда генерал вышел на кухню.

— Ах, ладно, — махнул тот рукой, — в конце концов, важно ведь, что мы его отравили, а не то, кому первому это пришло в голову…

— Важно другое, — подал голос Гусев, — кто из вас дал покойному беллоид?

— Давать что? — не понял пан Войцех.

— Это такой препарат, изготавливается в Венгрии, — объяснила Ирэна супругу. — Но с какой стати кто-то из нас должен был давать ему лекарство?

Клаутов и Гусев недоуменно переглянулись, и майор уточнил:

— Как же вы тогда, по вашим словам, отравили Вацетиса?

— А что, сознательно влить в древнего старика дозу алкоголя, смертельную и для более молодого человека, не значит, по-вашему, его отравить? — несколько раздраженно спросил Каминьский. Его можно было понять: мало того, что заставили сознаться в содеянном, так еще и требуют доказательств очевидного. — От алкогольного отравления умирали многие!

— Значит, беллоид потерпевшему никто из вас не давал? — еще раз решил внести ясность майор. Хотя какая там ясность, наоборот!

— Нет, вы уже спрашивали. Лишить человека жизни, выстрелив в него или, скажем, дав принять заведомо ядовитое вещество — грех, на который пойти невозможно. По крайней мере, нам. А вот отдать все на Божий суд — другое дело… Не скрою, мы рассчитывали, что от принятой дозы алкоголя негодный старик умрет, но он мог и выжить!

— Между тем, — Михаил решил не наводить тень на плетень, — генерал скончался от передозировки именно этого препарата, принятого, к тому же, после запредельной дозы алкоголя.

— Сам он принять тогда лекарство был не в состоянии, значит…, - многозначительно посмотрела на Петра Ирэна.

— Значит… мы ни при чем? — сам не веря своим словам, спросил поляк.

— Это мы и будем выяснять, — вздохнул Гусев. — А пока вам придется еще поучаствовать в работе конференции — до нашего разрешения покинуть пределы России…

Существует такая детская карточная игра, называется "веришь-не-веришь". Играющие поочередно подсовывают друг другу карты в закрытом виде и анонсируют их: "две девятки", "три туза" и так далее. От противника требуется угадать, так это или нет. Получилось — приобретаешь право сделать то же самое, нет — забираешь эти карты и снова оказываешься перед новым выбором. Излишне доверчивый (как впрочем, и чересчур недоверчивый), в конце концов, проигрывают. Гусеву, и особенно Клаутову, было что проигрывать, поэтому всю обратную дорогу до Москвы они особенно усердно перебирали эти "верю" и "не верю". Опыт и интуиция голосовали за то, что поляки были искренними. А если даже и нет: доказать, что они скормили Эдуарду Вацетису пригоршню мощного седативного препарата, было невозможно…

Москва встретила ясным холодноватым сентябрьским утром. На перроне их ждали трое. Один оттер Гусева, а двое других встали по бокам Петра. Взмах малиновым удостоверением, и внезапные, но и не столь уж неожиданные слова: "Гражданин Клаутов! Решением Замоскворецкого суда вы арестованы по подозрению в убийстве генерала Вацетиса".

34

Из ноты наркома иностранных дел В.М. Молотова госсекретарю США Корделлу Хэллу от 23.01.44 (текст и стиль подлинные, приведены без изменений):

"Советское правительство порвало с польским правительством в Лондоне из-за его участия во враждебной клеветнической кампании гитлеровцев по поводу "убийства в Катыни"… Мне кажется, что коренное улучшение состава польского правительства, с исключением из него профашистских империалистических элементов и включением в него демократических элементов, о чем я уже говорил устно господину Гарриману, могло бы создать благоприятную почву как для восстановления советско-польских отношений и разрешения вопроса о границе, так и для плодотворного посредничества".

Григорий Красильщиков был аккуратным и предусмотрительным человеком. Вот и сейчас он, перед тем как открыть сейф, в котором хранились досье на руководство НКВД и РККА, встал и закрыл дверь кабинета на ключ: не ровен час, случайно войдет посторонний и человек и увидит, что за документы у него на столе! Вообще-то запираться на рабочем месте не принято, но в Секретариате Сталина царили свои порядки. Кстати сказать, и посторонний человек туда забрести не мог по определению, но Григорий Митрофанович твердо надеялся дожить до пенсии, и поэтому жестко придерживался свода им же самим составленных правил. Помимо запирания двери при работе с досье, туда входило: никогда и ни при каких обстоятельствах не пить алкоголь в компании, пусть даже это будет ближайшая родня или всего один человек; не слушать и не рассказывать никаких анекдотов; в разговорах с коллегами обсуждать исключительно театральные и спортивные новости; никогда и нигде не выделяться, на собраниях и совещаниях голосовать — если даже он и считает это неправильным — вместе с заведомым большинством и так далее.

Достав нехудую папку с фамилией Меркулова на корешке, Григорий Митрофанович уселся за письменные стол. По привычке просмотрел первую, биографическую страницу, хотя отлично помнил ее содержание. Так, что там у нас… "Меркулов Всеволод Николаевич, комиссар государственной безопасности 1-го ранга. Родился в 1895 г. в Закавказье, в городе Закаталы в семье офицера (рядом стоит поставленный рукой Красильщикова восклицательный знак). Участник 1-й мировой войны, прапорщик (еще один еще один аналогичный знак препинания). С марта 1918 г. безработный, проживал в Тифлисе. С сентября 1921 г. проходил службу в органах ЧК, работая последовательно в аппарате Закавказской и Грузинской ЧК-ГПУ, в ГПУ Аджарской АССР, с мая 1931 — в ГПУ Закавказской Советской Федеративной Социалистической Республики.

Член ВКП(б) с 1925 г., с 1939 г. член ЦК, с 1937 г. — депутат Верховного Совета СССР. С 1931 г. — на партработе. В 1931–1934 годах — помощник секретаря Закавказского крайкома ВКП(б), — в этом месте на полях Красильщиков свое время пометил: "Секретарем там в эти годы был Л. Берия, В.М. - его верный кадр, автор брошюры о шефе "Верный сын партии Ленина — Сталина". В 1934–1937 годах — заведующий отделом крайкома. В 1937-38 зав. промышленно-транспортным отделом ЦК КП(б) Грузии. В августе 1938 вызван Берией в Москву и 1-го сентября 1938 г. назначен заместителем начальника Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР. С 15 декабря 1938 — 1-й зам. наркома внутренних дел СССР и начальник ГУГБ. С апреля 1943 года — нарком госбезопасности.

Руководил чисткой аппарата от людей Н.И. Ежова. Один из самых жестоких следователей НКВД, лично руководит пытками подследственных. Последовательно отстаивает полную независимость (и от партии, и от прокурорского надзора) ГУГБ". Далее рукой владельца досье было приписано: "NB: связка Л.Б. и В.М., в перспективе опасно!!!".

Вздохнув, Григорий Митрофанович открыл раздел, посвященный деятельности Меркулова в 1939–1940 годах на Украине и в Белоруссии — ту его часть, где перечислялись "проколы" Всеволода Николаевича. Самый главный из них в указанный период — необеспечение должной секретности при "эвакуации поляков", хотя проведением операции руководил лично он. Буквально через несколько лет, в 1943 году, когда по личному распоряжению Гитлера 13-го апреля по радио было сделано сообщение о страшной находке в Катынском лесу, это существенно затруднило общение советского правительства с партнерами по антигитлеровской коалиции.

Положим — Красильщиков стремился к объективности — обвинить Меркулова можно было не во всем. Скажем, в Харькове все было сделано вроде бы по уму: комендант местного управления НКВД лично взорвал помещения, где производились расстрелы, да и глубина захоронений вроде бы соответствовала нормам, хотя пойди сейчас, проверь, так это было в действительности, или только в документах! Однако при взятии города немцы обстреливали его из тяжелых гаубиц, и часть могил оказалась развороченной. Оккупанты потом обратили внимание, что дети играют диковинными знаками различия, взятыми оттуда. Отсюда вопрос и к рядовым исполнителям, и к куратору: как могло получиться, что польские цацки оказались во время расстрела на военнопленных?

А как могло произойти, что после того, как части Красной Армии оставили город, под Смоленском по-прежнему проживали местные поляки, которые в 1942 году указали на катыньские могилы своим соплеменникам, занятым на работе в Организации Тодта? Что это, если не преступная недоработка? И о какой секретности можно говорить, если смоленские мещане знали о расстрелах? Разумеется, немецким экспертам ничего не стоило потом по известковым отложениям на найденных черепах датировать захоронения весной сорокового года, тем более что и в Белоруссии при трупах были найдены вещи польского происхождения. А также русский четырехгранный штык, черт бы побрал того растяпу, который бросил его в могилу. Или, все-таки, это была сознательная попытка оставить "русский след"? Хотя нет, одернул себя Григорий Митрофанович, у провокатора не могло быть уверенности, что его обязательно найдут. С другой стороны, если всерьез рассматривать версию об операции германских спецлужб, то в совокупности всех прочих доказательств, почему бы и нет? Не пойман, не обязательно не вор, и в свое время товарищу Меркулову, возможно, придется отвечать на эти вопросы…

Перевернув страницу, Красильщиков еще больше нахмурился: следующим документом в досье шла справка о патронах, найденных немецкой комиссией при вскрытии массовых захоронений польских военнопленных. В вопросе об использованных при "эвакуации" боеприпасах, вообще полный бардак! Можно подумать, что этим процессом никто не управлял, а если и пытался это делать, то совершенно выключив голову. Мало того, что во множестве были найдены пули от патронов калибра 7,62, стрелянные из советских наганов — а этого категорически не должно было быть — так и с немецким оружием чепуха получилась: немцы доказали, что "вальтеры", которыми пользовались расстрельные команды, в начале тридцатых годов поставлялись в СССР и Польшу. Не доработал здесь товарищ Меркулов, явно не доработал!

Да, а вся последующая деятельность — уничтожение и перенос захоронений, подготовка шестидесяти "свидетелей", изготовление и "находка" подтверждающих советскую версию расстрелов документов и прочее было всего лишь работой над собственными ошибками. Разумеется, Чрезвычайная государственная комиссии установила, что расстрелы были произведены осенью сорок первого года, а значит, немецкими фашистами. Хотя с "комиссией Бурденко", как ее называли, тоже пришлось поработать! В нее, помимо председателя-прокурора, вошли писатель академик А.Толстой, митрополит Киевский и Галицкий Николай, председатель Всеславянского комитета генерал А.Гундоров, нарком просвещения РСФСР академик В.Потемкин, председатель Исполкома Союза Обществ Красного Креста и Красного Полумесяца С.Колесников и другие. Народец непростой… Даром, что их инструктировали заместитель наркома внутренних дел С.Н.Круглов и нарком госбезопасности В.Н.Меркулов…