Мертвые хватают живых

— Выезжать надо сегодня же, — кивнул Клаутов, — первым же поездом. Я соберусь…

— И в качестве кого же ты поедешь? — насмешливо спросил майор.

— В качестве твоего основного аргумента.

— Не понял?

— Интересно, а как без меня ты обоснуешь их мотив? Взять их под стражу ты не можешь — все-таки, нет прямых улик, опять же: иностранцы… Как ты будешь их раскалывать? Знаешь, что ты услышишь, вздумай навешать Каминьскому лапши типа "Один мой товарищ мне рассказал, что вы решили посвятить остаток своей жизни мщению. За родителей супруги отомстили, теперь решили поквитаться за своего отца и…". Продолжить?

— Не надо. Беру тебя с собой, будешь моим Ватсоном. А Татьяну оставим на хозяйстве. — Борисова надулась. Ей, конечно, тоже до смерти хотелось отправиться в Смоленск но, будучи реалисткой, она и не подумала спорить.

На десятичасовой поезд опаздывали, к тому же Гусеву нужно было выправить командировку, а Клаутову, сидевшему под подпиской о невыезде, получить разрешение от Сидорцева. Капитан было заупрямился, но с помощью все того же полковника Трифонова дело было с огромным трудом улажено. Вообще, разговор в райуправлении ФСБ Петру не понравился: уж больно злорадное выражение лица было у следователя, что породило крайне неприятные предчувствия…

В результате выехали фирменным калининградским двадцать девятым. "Янтарь" отбывал в четырнадцать часов с копейками, а прибывал в Смоленск без десяти восемь вечера. Дорога пролетела незаметно: и Михаил, и Петр были заядлыми шахматистами, а дорожные шахматы при поспешных сборах в дорогу забыты не были. Предполагалось, что прямо с поезда они отправятся в ГУВД МВД, но тот самый давнишний приятель Гусева, полковник милиции, ожидал их на перроне.

— О, какая честь! — увидев однокашника, оживленно воскликнул майор. — Рад увидеть тебя, старик!

— С приездом, — не особенно гостеприимным тоном буркнул "старик". — Как любят говорить в американских фильмах, "у нас проблемы".

— Что, Каминьские уехали?!

— Обижаешь, начальник! От меня не уедешь… Но они намеревались это сделать, и когда брали билет на варшавский "Восток-Запад Экспресс", который отбывает через час двадцать, пришлось их задержать. Сам понимаешь, скандалят, требуют консула… Вот я для экономии времени и решил тебя встретить. Клиенты твои находятся здесь, в здании линейного отделения милиции.

— Смотри-ка, еще чуть-чуть…, - покрутил головой Гусев. — Пошли! Кстати, познакомься: мой друг и помощник по этому делу, журналист Петр Клаутов.

— Полковник Морозов, — пожал журналисту руку смолянин и быстро двинулся вперед: похоже, ни о чем, кроме неминуемых и немалых неприятностей, которыми грозило ему выполнение дружеского долга перед однокашником, думать в тот момент он не мог. Это еще Салтыков-Щедрин отмечал: хорошо иностранцу, он и у себя дома — иностранец!

В ЛОМе (линейном отделении милиции) действительно пахло скандалом. Не успели москвичи вместе с полковником Морозовым в него войти, как в нос им шибанул специфический дух, характеризующий атмосферу абсолютно всех ментовок от Калининграда до Корсакова, а до ушей донесся возмущенный мужской голос:

— Я вам уже говориу не один раз, что требую консуа! — как и большинство поляков Каминьский, притом, что неплохо говорил по-русски, букву "л" в конце слов произносил как английское "w". Чёрт знает что: никто даже не объясниу причину нашего ареста!

— Никто вас не арестовывал, — устало и, видимо, не в первый раз принялся объяснять поляку ситуацию дежурный, просто с вами хотят побеседовать…

— Хорошенькое деуво! Нас…

— Пан Войцех, здравствуйте! — шагнул вперед Клаутов. — Мое почтение пани Ирэне…

— Петр, день добрый, — приветливо улыбнулась та. — Какими судьбами вы в Смоленске? Войтек, — обратилась она к супругу, это дева Мария послала нам Петра!

— Да, пан журналист, помогите нам разобраться в нашей запутанной ситуации. Нас арестовали…

— Никто вас не арестовывал, — привычно забубнил дежурный, но затем отреагировал на появление нового персонажа: — Эй, уважаемый, кто вас сюда впустил? — Затем, увидев большого начальника из областного УВД, оборвал себя на полуслове и вскочил. — Товарищ полковник, эти люди с вами?

— Со мной.

Услышав ответ, поляки изменились в лице. Худшего начала для предстоящей беседы придумать было сложно.

— Так вы полицейский, Петр? — изумленно спросила Ирэна. Войцех презрительно-надменно отвернулся, хотя по его заломленной вверх брови можно было понять, что и он неприятно удивлен.

— Я действительно журналист, но здесь оказался по другому делу: помогаю моему другу, майору Гусевым из московской уголовной полиции. — Услышав последние слова Клаутова, супруги Каминьские быстро переглянулись, причем Ирэна слегка побледнела, что не прошло мимо внимания москвичей. — Возможно, — Петр заставил себя улыбнуться, — смогу помочь и вам.

Михаил обратился к Морозову:

— Где мы сможем спокойно поговорить, чтобы нам никто не мешал? — Когда они с минимумом комфорта расположились в какой-то коморке, майор с максимальной благожелательностью в голосе осведомился: — В Москве вы бывали только наездами? Я почему спрашиваю: мы не нашли следов вашего пребывания в гостиницах…

— Повторяю, — избыточно нервно ответил Каминьский, — говорить я буду исключительно в присутствии консульского работника.

— Такая возможность вам будет предоставлена сразу же после того, как это задержание превратится в арест, — сухо отрезал Гусев. — Как юрист, вы должны понимать разницу между этими двумя мерами пресечения.

— Что еще, кроме моей профессии по образованию вы о нас сообщили? — надменно повернул Каминьский голову в сторону Клаутова.

Тот, не отвечая на необязательный, в общем-то, вопрос, коварно обратился не к нему, а к Ирэне:

— Вас видели в Малом Толмачевском переулке. — Расчет оказался верным: у женщина задрожали губы.

— Ну и что? — поднял брови ее супруг. — Да, в один из дней работы конференции мы решили съездить в Москву. Кремль, Третьяковская галерея, знаете ли…

— Генерал Вацетис мертв! — резко, наклонившись к Каминьской, выстрелил сообщением Гусев (он принял методу Клаутова, оценив ее эффективность, и тоже решил адресоваться исключительно к Ирэне).

— Все-таки умер…, - не столько без сожаления, сколько с удовлетворением констатировала дама. — Пан Войцех от досады прикусил губу.

— Нам нет дела до какого-то неизвестного генерала! — сухо сообщил он. — И вообще: до появления адвоката, рекомендованного консульством, мы не скажем больше ни слова. Ты слышала, Ирэна? — последняя фраза, разумеется, была произнесена по-польски.

Клаутов остро пожалел, что в Белграде разговаривал с супругами на их языке. Можно было бы узнать много интересного, думай они, что никто из окружавших их людей по-польски не понимает.

— Как вы можете догадаться, наше появление в Смоленске не случайно, проинформировал супругов Гусев. — Чтобы у вас не было иллюзий, сообщаю вам, что Вацетис до последнего дня вел дневник. Ведь вы же не свалились ему как снег на голову, заранее договорились о встрече?

— Это серьезные улики, — снова вступил разговор Петр. — К тому, что вы уже знаете, можно добавить: ваше желание расквитаться с прошлым и обстоятельства смерти отца пана Войцеха; бутылку из-под "Выборовой", а также покупку лука поблизости от дома генерала; кроме того, — решив придержать беллоид на потом, журналист рискнул пойти на блеф — отпечаток пальца пани Ирэны в квартире убитого, совпавший с тем, который сняли наши люди здесь, в Смоленске. Преступление это очень громкое, ход работы по его раскрытию постоянно контролируется руководством Москвы. В скорейшем разоблачении убийцы своего ветерана заинтересованы и спецслужбы. Они, между прочим, о вас пока не знают. Поверьте, вам нужно рассказать все и сейчас, не дожидаясь консула.

— Два следователя: злой и добрый, да? — скривил губы в иронической усмешке Каминьский.

— Следователь один, — Петр кивнул на Гусева, — а я — человек, который не так давно преломлял с вами хлеб. Кто будет рассказывать?

Поляки нерешительно переглянулись. Паузу нарушила Ирэна:

— Войтек, они и так уже знают все. Надо рассказать, чтобы не усугублять свою вину.

Услышав ее слова, Петр испытал противоречивые эмоции. С одной стороны, отступила тревога, все эти дни грызшая его сердце: виновные в преступлении найдены, и тень капитана Сидорцева, упавшая некоторое время назад на его жизнь, неминуемо исчезнет. С другой стороны, чем больше журналист узнавал о покойном Вацетисе, тем меньше ему хотелось, чтобы его убийца был когда-нибудь найден. Конечно, это не по-христиански и уж тем более, не могло называться правовым сознанием, но все же… К тому же, несмотря на их мрачную готовность посвятить остаток жизни не очень-то праведному занятию — мести — Каминьские по-человечески были ему симпатичны.

Войцех вскинулся:

— Ты не понимаешь! Хороший специалист по уголовным делам в суде не оставил бы камня на камне от всех этих доказательств… а, впрочем, мне все равно, я устал. Спрашивайте.

— Когда и как вы узнали о существовании Эдуарда Николаевича Вацетиса? — официальным тоном спросил Гусев, предварительно включив диктофон и сообщив микрофону все необходимое: дату, состав присутствующих, тему беседы и тот факт, что опрашиваемые осведомлены о том, что ведется запись.

— Достаточно случайно. Впрочем, нет, с началом вашей перестройки и гласности мы по возможности читали все советские газеты, которые могли достать, в надежде узнать что-нибудь о судьбе польских военнопленных. Эта тема возникала время от времени. И вот однажды в "Московском Курьере", — Петр ощутил привычный укол ревности, как всегда с ним бывало в случае, когда упоминалась газета-конкурент, — появилось интервью, вернее большой материал о Катыни, в котором приводился рассказ одного из мелких участников тех драматических событий. Рассказчик вскользь упомянул своего коллегу, Эдуарда Вацетиса. Вот так все было.

— И тогда вы решили его убить? — Михаил не смог сдержать охватившего его удивления.

— Никто не хотел тогда никого убивать, — вмешалась Ирэна, и Петр отметил это невольное "тогда". — В тот момент появилось только желание встретиться с этими людьми и поговорить: родилась совершенно нелепая, но вполне объяснимая надежда, что по чудесной случайности кто-то из них сталкивался с отцом Войцеха.

— Продолжайте.

— Я попросил одного своего знакомого из нашего посольства в Москве навести справки, — супруг снова взял на себя миссию вести разговор, — имя его я не назову: оно вам ни к чему. Ко времени нашего приезда на конференцию в Смоленск человек, назвавший Вацетиса в статье, успел умереть. Из всех свидетелей той эпохи оставался один генерал, мы с ним созвонились и в первый же свободный день мы поехали к нему.

— Дальше.

— Что дальше… Для знакомства и для того, чтобы развязать ему язык, я прихватил литровую бутылку водки. Как вы правильно отметили, это была "Выборова". Только вот в толк не возьму, откуда взялись отпечатки: все поверхности, к которым мы прикасались или могли прикоснуться, были тщательно протерты! По дороге купили лук: ведь это так по-русски: водка с луком…