Насилие истиной

ГЛАВА 3

Заграница исчезла из жизни Жаклин, словно ее и не было, остались лишь красивые воспоминания.

Петр Арсентьевич и Гаррик, в качестве помощника главного режиссера, с утра до вечера пропадали в театре. Изменения, произошедшие в правительственных кругах, позволили Петру Арсентьевичу встать во главе знаменитого театра, но еще были в силе давние недруги, которым в свое время удалось тогда уже известного режиссера Бахарева низвести до уровня мюзик-холла. Они и сейчас пытались помешать Петру Арсентьевичу занять подобающее ему место, но добились лишь того, что сверху спустили директиву: «Поставить на сцене драматического театра, возглавляемого Петром Бахаревым, спектакль по сказке А.С. Пушкина «Золотой петушок».

— Это заведомый провал! — ужаснулся Гаррик, прочитав полученную бумагу. — Они хотят унизить тебя!..

— Унизить Пушкиным? — взглянув вполоборота на сына, почти удивился Петр Арсентьевич. — Невозможно!

— Но начинать с какой-то сказки! — с красным от негодования лицом вскричал Гаррик. — Я мечтал о Шекспире! О Чехове! А они — «Золотой петушок»!

— Александра Сергеевича Пушкина! — закончил фразу сына Петр Арсентьевич. — «Они, — как тонко заметил один поэт серебряного века, Игорь Северянин, — грубы, дики, они — невежды!» Они по собственному скудоумию дали нам такой материал, такой творческий простор, о котором можно только мечтать!

Бахарев-старший в нескольких словах обрисовал сыну, какое сокровище спустили им сверху.

Глаза Гаррика загорелись.

— Теперь видишь! Мы заставим Москву забыть о «Вишневых садах» и «Гамлетах». Она будет с ума сходить по «Петушку»!

Петр Арсентьевич немедля приступил к репетициям.

Скептически воспринявшая новую постановку Жаклин уже после первой репетиции пришла в восторг. Работали до творческого угара. Выходили из театра и разражались хохотом, узнавая, что уже наступило утро.

Потирая руки и многозначительно перемигиваясь, недруги прибыли на премьеру, которая, по их мнению, должна была окончиться полным провалом, а попали на триумфальное возвращение Петра Бахарева в большое искусство. Восторгу зрителей не было предела. После премьеры билеты в три дня были раскуплены на месяц вперед.

Вот на одном из этих спектаклей Сам и обратил внимание на Шамаханскую царицу.

— Ну, Петр Арсентьевич! — сказал он заглянувшему к нему в ложу режиссеру. — Угодил! Порадовал! И как это ты ловко все обыграл! Вроде бы сказка, пустячок, а у тебя просто глаз не оторвешь! Да и Шамаханская царица! — сладко воздел он заплывшие жирком глазки. — Как она бедрами-то!.. Чернобровая, черноглазая, волосы пышные какие!.. Молодец! Такую артистку открыл! Ты меня с ней познакомь! Представь мне, так сказать, в ее лице молодое поколение театра.

Петр Арсентьевич тут же исполнил желание Самого. Он приказал задержать антракт и поспешил в гримерную к Жаклин.

— Пойдем со мной! — быстро проговорил он. — Сам хочет с тобой познакомиться!

Жаклин бросила взгляд в зеркало и пошла за Петром Арсентьевичем.

Приподняв штору, скрывающую дверь ложи, он пропустил ее вперед. В синих шароварах, усыпанных звездами, в расшитом золотом лифе, полупрозрачной накидке, ниспадающей с диадемы в форме полумесяца, она предстала перед Самим. Сам не поскупился на комплименты, зорко рассматривая девушку.

— Вот наша молодая артистка, Жаклин Рахманина! — представил ее Петр Арсентьевич.

— Хороша! Ни дать, ни взять — царица!..

Жаклин ушла, срочно дали задержанные на пятнадцать минут три звонка, и Шамаханская царица появилась во дворце царя Додона…

Сам по обыкновению не уехал сразу после спектакля, а вызвал Бахарева.

— Послушай, Петр Арсентьевич! Я сейчас ужинать еду, так ты это… поехали со мной… и Шамаханскую царицу захвати!..

Петр Арсентьевич тотчас понял, что это означает, и попытался прояснить обстановку.

— Большое спасибо за приглашение!.. — любезно произнес он, сделал паузу и добавил: — А ведь наша Шамаханская царица — моя невестка!

— Да ну! — воскликнул Сам. — Это, что ж, супруга сына, значит?

— Совершенно верно! Уже почти три года!..

— Ну и отлично! — ничуть не смутившись, сказал Сам. — Так даже лучше для тебя.

Петр Арсентьевич вышел и поспешил сообщить Жаклин распоряжение Самого.

— А как же я? — встрепенулся Гаррик. — И почему это кто-то приглашает мою жену?

— Ну а что я могу сделать? — развел руками Бахарев-старший. — Я намекал, но ему все нипочем! Да не волнуйся ты так! — сказал он, видя страдание на лице сына. — Они же не вдвоем едут ужинать, а со мной!

— Мне вообще-то тоже не хочется! — высказалась Жаклин.

Петр Арсентьевич метнул на нее почти грозный взгляд.

— А ты полагаешь, мне хочется?! Устал! Дома — Людмила Савельевна, покой, уха из осетрины. А тут сиди слушай, то поддакивай, то улыбайся, то выражай сочувствие или изображай безбрежный смех в ответ на его плоскую шутку. Обедать с такими высокими персонами — это для нас, зависимых творческих работников, сущее наказание, но ничего не поделаешь!

Однако ужином дело не ограничилось. Через несколько дней Сам опять потребовал Жаклин, но уже без Петра Арсентьевича. Жаклин воспротивилась.

— Вы же знаете, чем этот ужин должен закончиться! — возмущенно воскликнула она.

— Знаю, — согласился Петр Арсентьевич. — Но я также знаю, в отличие от тебя, чем закончится наше пребывание в театре, если этот ужин не состоится!

— Ну и чем? — сверкнула обиженным взглядом Жаклин.

— Нашим с Гарриком увольнением! А с приходом нового режиссера твоим перемещением в массовку. Страна забудет об актрисе Рахманиной, толком еще и не узнав о ней! — коротко, но абсолютно ясно объяснил Петр Арсентьевич.

Они были вдвоем в квартире. Петр Арсентьевич расхаживал по гостиной под перекрестными взглядами портретов предков.

— Ты понимаешь, какого труда мне стоило добиться назначения в этот театр? А теперь из-за твоего «не хочу» все полетит к черту!

Жаклин молчала, глядя исподлобья на свекра. Высокий, статный, даже величественный. Черные волосы гладко зачесаны назад, крупный породистый нос, темно-карие глаза, как у сына.

Жаклин показалось, что он забыл о ее присутствии, но Петр Арсентьевич прервал молчание глубоким вздохом:

— Я перебрал все варианты! Ну нет никакой возможности отвязаться от Него! Он сейчас в такой силе!.. Скажу честно, он мне намекнул, что возьмет наш театр под особое внимание, то есть придираться не будет, разрешит ставить по нашему выбору, в рамках разумного, конечно, и самое главное, увеличит, насколько возможно, под видом эксперимента, финансирование!.. Ну, какую бы ты роль хотела сыграть?..

— Катарину!

— Считай, что мы уже приступили к репетициям! При условии, конечно, ужина с Ним.

— Нет! Петр Арсентьевич, не могу! — обратила к нему молящий взор Жаклин. — Я не капризничаю! Я жена Гаррика! Как же мы будем после этого с ним жить?

— Гаррика я возьму на себя! И потом, он ничего не узнает. Это будет нашим с тобою секретом.

— Нет, не могу! — поднялась со стула Жаклин, чтобы закончить этот дикий разговор.

Петр Арсентьевич, наоборот, опустился на диван.

— Ну что прикажешь делать?.. Это конец!..

— Да… вам хорошо… — обиженно всхлипнула Жаклин.

— Да мне-то чего хорошего?! — громовым голосом своего деда Михаила Бахарева, потрясавшего Петербург в роли короля Лира, воскликнул Петр Арсентьевич. — Думаешь, мне очень нравится этот ужин? Думаешь, я не страдаю? Да знаешь ли ты, девчонка, на какие унижения мне пришлось пойти, чтобы только иметь возможность более или менее спокойно работать? Меня! Петра Бахарева это ничтожество заставило петушком кричать на недавнем обеде. И я мог отказаться, но подумал о тебе, о Гаррике, о театре — и прокричал!.. И все другие — кто кричал, кто ползал, кто вытанцовывал… а как прикажешь? И теперь даже мое унижение, которое я до самой смерти не забуду, оказалось напрасным. Ну мог ли я предугадать, что ты так понравишься этому борову?.. Да будь моя воля, я бы его собственными руками удавил!.. Но что делать? Их предки были нашими крепостными, мир перевернулся, и потомки дворян ходят в крепостных у простолюдинов, — Петр Арсентьевич закрыл лицо руками.

Жаклин растерялась. Она представила, что будет с ними, если боров изгонит их из театра. Петр Арсентьевич, конечно же, что-нибудь придумает, выкрутится, но такой театр!.. «Он же один на всю столицу… страну!.. Куда же мы?!..» А ей хотелось столько сыграть, в ней кипело столько страстей, ей необходимы были и зрительный зал, и аплодисменты, и статьи в журналах… Как раз сейчас должны были напечатать рецензию Илоны на «Золотого петушка».

«Если так, то и рецензии не будет, — погрузилась она в размышления. — А если и будет, то бесполезно… Ну соглашусь, а вдруг ему понравится, он потребует еще?.. Тогда ты тоже потребуй! Квартиру, машину!» — неожиданно подсказало ей внутреннее «я».

Сам был жирным, противным, сипел как паровоз перед отправкой. Начало встречи Жаклин все играла, словно спектакль, но удержать взятую тональность все-таки не смогла…

— Не любишь ты меня! — отвалившись, заметил он.

Жаклин облегченно вздохнула.

«Старый боров! Любовь ему подавай!.. Еще разобидится, скотина, так все мои мучения напрасными окажутся!» — не на шутку испугалась она.

— Весь советский народ, — поднимаясь с кровати и закалывая волосы шпильками, проговорила она, — беззаветно любит всех членов политбюро ЦК КПСС! Как же я могу не любить вас? Ведь в данный момент я единственный представитель всего советского народа!

Он захрюкал от находчивости Жаклин и с удвоенной энергией навалился на «советский народ».

Сам не слишком докучал Жаклин, но и не давал забывать о своем существовании. В результате, однажды за обедом Петр Арсентьевич сообщил, что ему удалось выхлопотать двухкомнатную квартиру для Жаклин и Гаррика.

Гаррик не мог опомниться от восторга и побежал звонить матери. Дождавшись, когда Людмила Савельевна вышла в другую комнату, Петр Арсентьевич сказал:

— Ты не в обиде, что я приписал себе твою… — он засуетился, подыскивая слово, — заслугу?

— А как иначе все это можно объяснить? — вскинула на него черные глаза невестка. — Мы с вами вынуждены обманывать!

Петр Арсентьевич кашлянул и отправился в гостиную пить кофе.

Обман начался с первого свидания. Выдержав его чуть ли не на пределе своих возможностей, Жаклин поехала ночевать к Марго, предупредительно солгав мужу, что подруга заболела.

Позвонив в два часа ночи в дверь Марго, она попросила ни о чем ее не расспрашивать. Подруги молча прошли по коридору коммуналки. Очутившись в комнате, Жаклин рухнула на диван.

— Тошно мне, Марго!

— Ты же просила ни о чем не спрашивать, как же я могу тебе помочь?

— А мне никто уже не поможет, поздно!..

— С Гарриком у тебя все в порядке? — не выдержала Марго.

— Лучше не бывает!

— А с Петром Арсентьевичем?..

— Отлично! Так отлично, что я ему завтра же скажу, что играть Бьянку в «Укрощении строптивой» будешь ты!

— Петр Арсентьевич «Строптивую» будет ставить?.. Здорово!.. Представляю!.. — восторженно улыбнулась Марго.

— Учи роль Бьянки!