Кома

Суббота, 22 сентября, жизнь № 1

Меня разбудил звонок в дверь. С трудом повернув голову вместе с затекшей шеей в ту сторону, где стоял будильник, я убедилась, что еще только восемь утра. Выходной день! Кого это принесло?

Звонки стали настойчивее. Незримый гость ждал, пока я окончательно сгоню пелену сна, поднимусь с кровати, потрясу головой, накину халат, найду тапочки под кроватью, обую их и черепашьим шагом приползу к входной двери. Все это время он звонил и звонил… И звонил снова…

Даже не додумавшись глянуть спросонья в «глазок», я распахнула дверь и узрела на пороге молодого человека с огромной корзиной цветов. Честно сказать, для меня это было сюрпризом, особенно в свете последних событий, потому я разинула рот, силясь что-то произнести. В какой бы из двух жизней я ни находилась сейчас, цветы мне дарить положительно некому: мой парень либо скончался, либо тихо меня ненавидит. Может, он решил пойти на примирение? Стоп. Это же жизнь номер один. То есть здесь Игорь мертв, кто же тогда?

— Это что? — с прищуренным от недосыпа глазом (я полночи пыталась поймать момент перехода, да так и не преуспела в этом), квакнула я парню.

— Борисова Ксения Михайловна?

— Типа да. Кажись.

Парень не удивился странному ответу. Видимо, это не первая его утренняя доставка.

— Вам цветы. Распишитесь здесь.

Я расписалась, закрыла дверь за молодым человеком и уставилась на то, что мне принесли. Гигантские орхидеи в большой плетеной корзинке. Что это за чудо? Нащупав карточку, развернула ее.

— Ох и ни… — едва не выругалась я.

Скорбим вместе с тобой?! Да он что, совсем ополоумел? Мало мне повышения. Теперь еще и букеты по утрам.

Некстати вспомнив, что наша-то фирма работает по субботам, я пошла собираться.

Не стоит даже упоминать, что за опоздание меня никто не ругал. Я тихонько зашла в свой новый кабинет и начала неспешно работать. Хоть я и не любила цифры, но в них можно было погрузиться с головой и не заметить, как пройдет день. Как раз это мне бы сейчас не помешало. Мысли о двойной жизни были навязчивы и разрушительны. Хотя бы на пару часов мне хотелось притвориться, что ничего сверхъестественного со мной не происходит, я просто выполняю свою финансовую работу. Иначе можно было сойти с ума.

Посреди рабочего дня в мой кабинет, постучавшись, зашли рабочие в робах под предводительством радостно улыбающегося мне Петра Владимировича и начали облагораживать помещение. Сто раз извинившись за причиняемое неудобство, собрали мне новую стенку под документы, шкаф под верхнюю одежду, повесили красивое, в золоченой раме зеркало возле двери, а шеф в это время распаковывал лично для меня купленный сканер и читал инструкцию. Когда я попыталась возразить, что сама могу подключить его, босс замахал руками, что ты, мол, я все сам сделаю, не хочу тебя отвлекать. Хотя отвлечь все равно пришлось, когда он полез в мой компьютер вставлять установочный диск и настраивать программу для работы со сканером. Что и говорить, мой предшественник занимался аскетизмом, кабинет до сегодняшнего дня был нежилым. Пустовало много места, которое теперь восполнилось нужными вещицами. Мне даже цветы в горшках принесли и расставили всюду, чтобы завершить интерьер. И картину с часами на стену повесили.

Через несколько часов трогательная забота обычно раздраженного человеконенавистника шефа стала напрягать, и я покинула кабинет, зайдя пообщаться к девчонкам.

Все упорно трудились, боясь даже глаз оторвать от экранов мониторов и бумаг. Алиска угрюмо поприветствовала меня и снова вернулась к цифрам.

— Алис, босс сильно занят, мы можем без последствий отвлечься от работы, — сообщила я приятную новость.

Однако для побратимки новость не была шибко приятной.

— Ага, это ты сейчас так говоришь. А вчера сама гоняла нас за разговоры в обеденный перерыв, напомнив, что в этой фирме обеды не приветствуются.

— Я гоняла?! Да что ты такое говоришь! Я вчера вообще… — чуть не ляпнула «сидела дома». Это во второй жизни сидела. А в этой должна была выйти на работу. — …Из кабинета не выходила! — вовремя поправилась я.

— Ты уже не помнишь? Конечно, куда вам, важным начальникам, помнить пустые разговоры с простым народом. Нагрубила и забыла. А мы час в себя приходили.

— Ты серьезно?!

— Конечно. Я от тебя такого, если честно, Ксюха, не ожидала! — Девчонки кашлянули, как будто напоминая ей о чем-то. — Ой, простите, Ксения Михайловна.

— Ты с ума сошла? Какая я тебе Ксения Михайловна? Я…

Я не успела договорить, так как в комнате нарисовался Конь, бурлящий деятельностью. С приторной улыбочкой блеющим голоском он позвал меня оценить новую обстановку моего кабинета, а на подчиненных наорал, как всегда выдумав несуществующий вид отчета, который должен быть сдан через двадцать минут. Я не стала ругать его за безосновательную, на мой взгляд, несдержанность по отношению к подчиненным, потому что на тот момент все происходящее начало походить на какой-то дешевый фарс. Как будто меня впихнули в актерский состав действующего сейчас на сцене театрального представления, не дав заранее ознакомиться с текстом пьесы.

Кабинет был великолепен, я даже отметила, что здесь поменяли обои, хотя как они могли успеть за несчастные несколько минут? Наверно, это сделали вчера, я просто с утра не заметила.

Досидев кое-как до шести, я быстро выключила компьютер, собралась и пулей вылетела из здания. Непривычность происходящего весьма и весьма доканывала. Я чувствовала, что еще немного, и я отправлюсь в психушку. Однако самое непредвиденное было еще впереди. Не дойдя до дома каких-то пятьдесят метров, я споткнулась почти что на ровном месте. Хорошо, что на улице было чисто, и одежда совсем не пострадала, однако лицо мое угодило в пухлый белый конверт, лежащий прямо на асфальте. И люди проходили мимо него, но никто не то что не замечал — даже не наступал на бумагу, а меня прямо фейсом приложили к этому белому прямоугольнику. Дивясь на сие событие и понимая задним умом, что это неспроста, я быстро взяла конверт в руки и вскрыла его.

Куча зеленых стодолларовых бумажек сказала мне привет. Я пересчитала их прямо там, лежа на земле. Ровно сто. А еще записка. Накарябано чьим-то некрасивым, но читаемым почерком: «Пошел умирать. Наследников у меня нету. Радуйся, случайный прохожий! Это теперь твое. Единственная просьба — поставь за меня свечку. Михаил».

— Отлично! — воскликнула я сгоряча. И восклик этот был — что может показаться неожиданным — отнюдь не радостным, скорее досадным.

Первым порывом было выбросить это барахло, с горечью осознавая тот факт, что я стала лохом какого-то очередного мошенника, но что-то удержало меня от этого. Точнее, не что-то, а конкретно вывеска «обмен валюты» неподалеку, на которую наткнулся блуждающий взгляд. Рискуя попасть в тюрьму за фальшивомонетничество, я все же побрела в ту сторону. Каково же было мое удивление, когда одну предоставленную стодолларовую купюру спокойно обменяли, предварительно проверив ее ультрафиолетом. Они были подлинными!

Вернувшись домой в шоковом состоянии, я тут же набрала Виталика.

— То есть мало того, что тебя повысили, да и босс, некогда рвавший твою плоть зубами, теперь тебя облизывает с ног до головы, так тебе еще и подарили… сколько там… десять штук баксов! — прокомментировал друг, выслушав обзор событий сегодняшнего дня.

— Быстро считаешь.

— Да. Слушай, подари их мне, а? Ну что тебе стоит?

— Иди ты. Дело не в том, что мне делать с долларами, а в том, что мне делать со своей жизнью!

— Ты хотела сказать, с двумя жизнями? — хмыкнул товарищ.

— Это не смешно.

— Ладно. Я могу приехать? Очень любопытно собственными глазами взглянуть на записку и подарок.

— Приезжай.

Через час мы сидели в кухне и пили чай. Виталик предложил выпить чего-нибудь покрепче, но я решила, что нам обоим нужна трезвая голова, дабы иметь способность разобраться во всем.

— Ты сумела нащупать переход? — отхлебывая горячую жидкость из разноцветной кружки, поинтересовался друг.

— Нет! Я пыталась. Полночи глаз не сомкнула. Потом все-таки заснула. Вот такие пироги.

— Плохо.

— Знаю! — Я приложила ладони ко лбу, опершись локтями о стол. — А что прикажешь делать?

Он подумал. Затем выдал идейку:

— Слушай! Тебе надо наглотаться энергетиков! И поехать в какой-нибудь клуб тусить! На всю ночь.

— Ты гений! — обрадовалась я. — Точняк! Позвоню Надюхе.

— Вот. Проторчите до утра. Вернешься домой и начнешь всех обзванивать. И желательно, чтобы твоя подруга была с тобой все это время. А ты ее тихонько опрашивай каждые десять минут, чтобы понять, в какой из двух жизней ты находишься.

— Виталик, знаешь, чего я боюсь больше всего?

— Что во всем мире когда-нибудь закончится водка? Я тоже часто об этом думаю.

— Нет же, дурак! Вдруг количество жизней увеличится!

— О, нет, даже не думай об этом. Это ж сколько писем другим я мне придется писать.

— Да не стану я передавать твои письма! — взбушевала я. — Кончай ерунду пороть! Но ты просто представь. Если твоя Новая планета действительно существует, действительно является Землей, и я одна нашла путь перехода из одного параллельного мира в другой, то я вполне смогу переходить так же и в третий, и в четвертый, и в пятидесятый мир. Точнее, не я нашла, а мой двойник. Но неважно. Пострадаю же я от этого.

— М-да, стремненько, — почесал тыковку приятель.

— Стремненько?! — Я вскочила со стула. — Меня швыряет, понимаешь ли, по мирам и планетам, а он знай себе «стремненько»! Это хуже, чем стремно! Это… Это… очень стремно, знаешь ли!

Виталий захохотал и получил кулаком по харе.

— Эй! — обиженно заскулил он, потирая ушиб. — Поосторожнее! Я все-таки твой друг. К тому же, к кому ты жаловаться будешь бегать, если меня не станет?

— Извини, но я сейчас не в таком состоянии, чтобы шутить. Мне нужна конкретная помощь!

— Слушай, я не знаю, чем помочь тебе, ясно? Хоть исколоти всего и ноги-руки поотрывай. Думай сама-то!

— Блин, ну зачем я к тебе обратилась-то? Если б я могла сама думать, я бы думала и без тебя!

— Ну что ж ты вредная такая, Борисова?

— Я не вредная, я слабая, беззащитная женщина. А ты мужчина. Мужчина должен уметь решать проблемы.

Тут уже и Виталик разозлился.

— Знаешь, я тебе не Игорь твой! Царствие ему небесное. Это он все твои проблемы решал за тебя. А теперь привыкай сама!

— Не говори так о нем! Не говори так о нем!! — завопила я, подпрыгнув, и начала колотить посуду.

Виталик отскочил к двери и бешено заморгал глазищами. К его счастью, ему редко случалось быть свидетелем бабской истерики. С другой стороны, в ином случае он бы знал уже, как себя вести, был подкован, а не как сейчас: стоит в дверном проеме с испуганным видом и думает, бежать ему или лучше притвориться невидимкой, чтобы лишний раз не обращать на себя мое внимание. Лишь через десять минут до него дошло, что надо делать: налил в стакан воды и плеснул мне в лицо. Я охнула и, тут же успокоившись, села.

— Чего ты так взбеленилась-то, скажи? Что я сделал? — потом спросил он, усаживаясь рядом уже без опаски.

— Ты сказал о нем «царствие ему небесное», — тихо пробормотала я.