Я (не) жертва

Вначале она пряталась, бутылку ей приносил сосед снизу. Потом и это делать перестала. Кости срослись, гипсы сняли, а кресло осталось.

И мать по привычке, надираясь в стельку, каталась на нем по дому. Я честно пыталась кодировать мать, но она запила в тот же день, после чего на неделю попала в больницу. Врачи пообещали, что если случится еще одна такая выходка, то спасти ее вряд ли удастся.

Больше попыток закодировать ее я не делала, опасаясь, что она поступит точно так же и в этот раз точно убьет себя.

Все заботы по дому легли на Юлькины хрупкие плечи, а я ничем не могла ей помочь, кроме разве что содержать их материально и изредка навещать.

Пару раз, когда мать еще не пила, я пыталась узнать у нее, всего за год превратившейся из цветущей женщины в запойную пьяницу, что тогда произошло, но она только с болью смотрела на меня и молчала. Иногда мне казалось, что она смотрела на меня с ненавистью, но поверить в такое я не могла, и оттого делала вид, что все это мне только кажется.

Со временем я смирилась с ее молчанием, зная, что с Юлькой она все же иногда разговаривает. Перед моим приходом мама всегда напивалась в стельку и спала до самого моего ухода.

Про это мне как-то рассказала Юлька, и я решила, что не стоит мешать маме прятаться от меня в своем мире. В конце концов я тоже не больно-то рассказывала ей о своем… Если ей легче винить меня в чем-то, то пусть так оно и будет.

Спустя три часа я закончила с уборкой. Юлька в это время на большой громкости смотрела какой-то сериал, закинув ноги на спинку дивана, и жевала бутерброд.

– Может все-таки поможешь? – я устало присела рядом с ней, но она не обращала на меня никакого внимания, делая вид, что меня тут вовсе нет.

Я посидела еще немного, тупо пялясь в телевизор. Потом вспомнила, что на плите варится суп, и ушла на кухню. Через некоторое время сестра все же соизволила прийти ко мне. Она привалилась к косяку, скрестив руки на груди, и жалобно спросила:

– Когда все это закончится, а? Я так хочу, чтобы все стало как прежде…

Я посмотрела на сестру и еле сдержала слезы. Нельзя. Никак нельзя показывать ей, что мне тяжело. Я – единственное что у нее осталось от прежней жизни и нельзя лишать ее сильной и всезнающей сестры.

– Потерпи, малыш. Мы что-нибудь придумаем, обещаю.

А Юлька в ответ, в первый раз за последний год, обняла меня и горько заплакала.

***

Дома меня ждал сюрприз. В гостиной, развалившись на кожаном диване с сигаретой в зубах, сидел Воронцов. Обычно он себе этого не позволял, а значит сегодня произошло что-то из ряда вон выходящее.

– О! Приперлась наша красавица.

Вначале я подумала, что Илья пьян, но взгляд его был абсолютно трезв и внимательно изучал меня.

– Да ты садись-садись, в ногах правды нет.

Я сразу почувствовала подвох, всё было не так как всегда.

– Что-то случилось? – я старалась не выказывать своего волнения.

– Ну-у-у… можно и так сказать, – Воронцов хохотнул и у меня внутри похолодело.

Что он опять задумал? Но на этот раз я благоразумно промолчала. Воронцов тоже не спешил раскрывать свои карты. Встал, прошелся по комнате до окна, зашторил шторы. Вернулся к столику возле дивана и разлил вино в высокие бокалы.

– Пей!

 Я осторожно сделала глоток, не смея ослушаться.

– Все пей!

Ага… ждет, когда я взбрыкну?

Залпом осушила бокал, и он налил следующий. Голова "побежала", по телу разлилась приятная истома, и я немного расслабилась. Воронцов оказался совсем близко, встал передо мной, прижав мою голову к себе и расстегнул ширинку. Я дернулась, но тут же получила кулаком по голове. Из глаз хлынули слезы, но я готова была сопротивляться до последнего.

На удивление, Воронцов не стал продолжать избиение – отшвырнул меня на пол и зло прошипел:

– Да кого ты можешь завести?! Мисс фригидность. На *** никому не сдалась. Пошла вон!

Все еще не веря, что пронесло, ломанулась к двери.

– Стоять!

Сердце замерло в ожидании новой порции издевательств. Обернулась, стараясь не смотреть в его льдистые глаза.

Завтра в семь будь готова. Будем из тебя настоящую бабу делать.

***

«Настоящая баба» в понимании моего мужа – это сочная роковая красотка с большим бюстом, таким же тазом, осиной талией и пухлыми, если не сказать опухшими, губами. И желательно жгучая брюнетка.

Я же от природы всегда была весьма субтильна, светло-русые волосы обрамляли довольно милое, но бледное лицо с кожей того самого оттенка, при котором на холоде проступают все кровеносные сосуды. Голубые глаза, аккуратный нос и совсем обыкновенные губы, которые если и бывали пухлыми, то только после того, как Воронцов как следует прикладывался к ним кулаком.

Альберт встречал нас на пороге клиники, сияя всеми своими вставными белоснежными зубами. Как-то слышала, что однажды ему пришлось их полностью заменить, когда кто-то из мести кастетом раскрошил всю докторскую пасть. Рот Альберту зашили, десны восстановили, зубы, или их протезы, вставили и теперь о былом лихачестве напоминали только едва белесые шрамы вокруг кривого рта.

– Ну наконец-то, – Алик дружески похлопал Илью по спине.

На меня едва взглянул, впрочем, как всегда. Он если и смотрел на жену друга, то только из любопытства вкупе с какой-то брезгливостью и недоумением. Воронцов как-то по пьяни рассказывал, что его выбору все друзья были немало удивлены. Слишком уж я невзрачна, словно серая мышь. У них-то жены сплошь гламурные дивы провинциального значения и рядом с ними меня вообще как будто нет.

"Идиоты"– обычно вздыхал Илья, и в кои-то веки я была с ним солидарна. Меня моя внешность полностью устраивала, и менять в ней что-то в угоду моде, или чтобы соответствовать кому-то никогда не возникало желания.

Однако и я совершенно не подходила под параметры спутницы жизни в представлении Воронцова. Так как мне неоднократно приходилось видеть любовниц мужа, я четко представляла его любимый типаж. Высокая и сочная брюнетка, не толстая и не слишком худая, загорелая и длинноволосая. Развязная и громкая, этакая Кармен.

Я себя роковой красоткой представляла слабо и от того честно недоумевала, каким образом Илья собирается меня так видоизменять? Это же придется годы работать над моей внешностью, чтобы получить хоть что-то более-менее подходящее.

***

После мучительной недели, с утра до вечера проведенной в медицинской клинике и салоне красоты, рассматривала свое отражение в зеркале и не могла поверить, что в нем я. Все такая же стройная, словно подросток, но с новым темным цветом волос длинной до самого пояса, загорелой кожей, цветными линзами карего цвета и белоснежной улыбкой, ставшей таковой стараниями стоматолога, кардинально отличалась от себя прежней. Кроваво-красная помада на ставших пухлыми губах теперь не выглядела чужеродной. Где та маленькая худая блондинка с вечным каре и затравленным взглядом?

– Это все цветочки, ягодки потом собирать будем, – хмыкнул Илья, стоя в проеме.

Я так увлекалась своим отражением, что не заметила, как он вошел.

Подошел сзади, обманчиво нежно приобнял за талию.

Напряглась, в любой момент ожидая удара, но почувствовала лишь прикосновение губ к коже.

– Я же не сопротивляюсь, – прошептала я, в один момент превратившись в натянутую струну.

– Плевать! Сейчас будешь. Ты меня дико возбуждаешь в таком виде.

Вскрикнула от внезапно пронзившей боли в шее. Почувствовала, как засаднила от укуса нежная кожа.

Дальнейшее я старалась не запоминать, абстрагироваться от того ужаса, что вытворял со мной Воронцов. Сознание не теряла, хотя страстно этого желала. Это был первый раз, когда муженек залез на меня после того, как узнал, что я беременна. Да и то, в те редкие моменты он был гораздо спокойнее и берег мое тело. Сейчас же повторялся кошмар полуторагодовалой давности.

Воронцов трепал меня, рвал на части, царапал и кусал -- я волей-неволей кричала и вырывалась и это еще больше заводило урода.

Когда он закончил, все, что я могла – это тупо пялиться в потолок, тихо постанывая от боли и унижения. Унижения, о котором я уже успела позабыть.

Илья похлопал меня по щекам, приводя в себя, наклонился и жадно поцеловал, укусив напоследок и без того истерзанные губы.

– Молодец! Сегодня ты была не в пример лучше, чем обычно. Тебе же тоже было хорошо, правда? – снова склонился надо мной, изучая следы своих издевательств.

– М-м-м...

– Что? Погромче говори, я плохо слышу.

– М-мне тоже, -- отекшие губы еле шевелились, но я усилием воли открывала рот. Не хотелось получить новую порцию ударов. Хотелось только, чтобы он оставил меня в покое, хоть ненадолго, но ушел -- исчез, словно дымка.

Воронцов расплылся в улыбке, похоже он и правда своим извращенным мозгом верил в то, что мне могло это понравиться.

– Ну и славно. Будет тебе подарочек за старания. Ты же знаешь, я щедрый любовник и примерный муж. Ты ко мне с любовью, и я тебя не обижу.

Направился к двери и, уже стоя в проеме, вдруг грустно произнес:

Жалко только, что в последний раз, а ведь мне только-только начало нравиться. И вот незадача -- тебя теперь другой будет иметь...

13. Наши дни

Осознание, что меня ищет еще кто-то, кроме тех, что уже пытались похитить, не давало покоя, подгоняя как можно скорее уносить ноги из этого города, из новой, казалось бы, уже налаженной, жизни. Одно успокаивало, все заработанное я ношу с собой, получая деньги непосредственно в день выполнения заказа. И искать меня тоже особенно не будут. Ну подумают, что я просто не хочу больше брать новости, мало ли таких внештатников. Журналисты народ вольный, сегодня здесь, завтра там.

Утром проводила Сергея на работу, бросив на него последний, прощальный взгляд. Теперь, когда я знала кто он, бежать было проще.

Как-будто бы...

Хотя кому я вру?! На самом деле это осознание еще больше выбивало из колеи. Ночью я, наконец-то, соизволила посмотреть его документы, пока спал. Сомнений больше не осталось – нужно уносить ноги и как можно скорее, потому что дальше будет только хуже.

Хотя куда уже?! Очередное предательство настигло неожиданно и со свистом. Как подножка, или даже как острый нож в спину. Но я сильная мышка, я не жертва. Все можно пережить, даже это. В конце концов со мной и похуже вещи случались, что мне обман любимого мужчины?..

В последний раз обвела взглядом жилище, ставшее моим временным и таким приятным убежищем от всех бед, и на глаза сами собой навернулись слезы. Так, мышка, не смей плакать, не смей!

Полчаса ревела белугой, прекрасно осознавая, что теряю драгоценное время. Но остановиться все равно не могла.

Наконец, взяв себя в руки, закинула сумку на плечо, оставила на столе папку, из-за которой он и был здесь, рулон с постером и, не оглядываясь, вышла за дверь. Соблазн остаться, поговорить, был слишком велик. Еще немного, и я могла бы сдаться...

***

Куда идти? Зачем вообще куда-то идти? Может хватит уже бегать, мышка? Сколько можно изображать из себя быстроногую лань, когда ты еле ходящая ослица?!

– Куда ты бежишь, дурочка? Папочка все равно тебя поймает! – слышался в голове голос отчима, и я все больше была склонна с ним согласиться.