Я (не) жертва

Он попытался схватить меня за ногу, но я с визгом слетела с кровати и убежала в угол комнаты – к окну.

– Ну и иди на ***!

Он обиженно засопел и разлегся на кровати прямо в одежде.

– И это, слышь, я карге старой пере...

Воронцов уснул на полуслове, а я еще долго боялась шелохнуться, чтобы не разбудить его.

Утром он, как ни в чем не бывало, проснулся, равнодушно спросил было ли что-то, и я отчаянно замотала головой.

– Не знаю, говорил ли тебе. Короче, будем наследника делать. Марта сказала, что у тебя месячные закончились – вечером приду, будь готова.

Вот так - меня никто не собирался спрашивать, хочу ли я этого самого наследника, готова ли я, смогу ли... Просто поставили перед выбором, а деваться-то мне и некуда.

***

С тех пор он приходил каждый месяц, ведя собственные записи, и заставляя меня через Марту докладывать о начале женских дел. И все бы ничего, я как могла терпела интим с Воронцовым, тем более, надо признать, в эти разы он был не так груб, всё-таки не ради удовольствия потел.

Но я категорически не собиралась беременеть от него, тайком принимая противозачаточные, которые, однако, меня не спасли.

Воронцов о беременности еще не знал, я ему так до сих пор и не сказала. И теперь я стояла перед трудным выбором – что мне делать с этим ребенком?

Как-то утром Воронцов влетел ко мне без стука – весь красный от злости.

– Собирайся, ну, живо!

– Куда?

Я только проснулась и никак не могла взять в толк, зачем нам куда-то ехать. Утро второго января явно не располагало к ранним визитам.

– Хотя нет. Вначале на вот, – и он протянул мне какой-то маленький пакетик.

Я обомлела от ужаса и было от чего. Воронцов протягивал мне ни что иное, как тест на беременность. О не-е-ет... только не это. Откуда, откуда он мог узнать?!

– Что уставилась, дрянь?! Ты думаешь от меня можно что-то утаить?

Мало я тебя учил, ох мало. Надо было получше, да жалел тебя, маленькую неблагодарную сучку. Я к тебе со всей душой, а ты вон как мне отплатила.

Я пятилась к двери, но Илья заметил мои маневры и преградил дорогу.

– Не зли меня, Яна, – грозно прорычал он, нависнув надо мной сверху и заставляя буквально вжаться в дверь.

Пришлось все же идти в ванную, и когда я уже хотела закрыть дверь, Воронцов задержал её ногой и прошипел:

– При мне.

Все, приплыли. Лицо тут же обдало жаром. Я неуклюже залезла в ванную, включила воду.

– Ну?! – я чувствовала, что его терпению приходит конец, но все равно медлила, пытаясь оттянуть этот ужасный момент.

– Яна ***! Не заставляй меня помогать тебе...

Две отчетливые красные полоски на тесте ярко свидетельствовали о моей беременности. При чем уже двухмесячной... правда об этом муж еще не знал.

– Дрянь! – он замахнулся, чтобы ударить меня по лицу, но в последний момент опустил руку, сжав ее в кулак. – Одевайся, к Альберту поедем.

Услышав про Альберта, семейного врача Воронцова, меня аж передернуло. Альберт держал самую крутую клинику в городе, поговаривали, что до того, как стать главным врачом собственного медицинского центра, Алик, как называли его близкие, латал бандитов после разборок. Был их штатным доктором. Иногда правда не брезговал и подпольной трансплантологией, но это были только слухи. В которые я почему-то верила.

Так вот, однажды я уже удостоилась чести бывать в его кабинете, где другой врач-гинеколог осмотрел меня и взял анализы прямо при Альберте.

Естественно, прежде чем дать себя осматривать каким-то левым мужикам, я пыталась сбежать, но дальше двери дело не пошло – три охранника на выходе ясно дали понять, что так распорядился мой муж. Альберт, улыбаясь, пояснил, что пока не проведет мне полное обследование, ни о каких контактах с мужем и речи быть не может.  И о том, чтобы покинуть клинику тоже.

Случилось это сразу после свадьбы и с тех пор я бывала там еще дважды. Обращаться к

другим докторам Илья мне запрещал.

***

– Ха, восемь недель, папаша! – Алик, не обращая на меня ровным счетом никакого внимания, разливал коньяк по рюмкам.

Воронцов недовольно хмурился, показывая мне кулак. Я стояла ни жива ни мертва в углу кабинета, прижав к себе одноразовую пеленку, что так и забыла выбросить.

– Только она у тебя какая-то нервная. Истеричка?

Воронцов недовольно махнул головой, чем поверг эскулапа в настоящий восторг. Тот принялся ржать и от этого смеха мне стало совсем жутко. А что, если они меня убьют? Ну, когда я рожу, возьмут и избавятся от меня, как от ненужной вещи?

– Ничего. Не будет она волноваться. И хватит *** ржать!

Он снова показал мне кулак, а я обреченно взирала в зеркало напротив, еле-еле угадывая в этой испуганной взъерошенной девушке саму себя.

Сейчас от той Яны, что была раньше, не осталось совсем ничего. Я попала из одного капкана в другой и выхода не видела.

А что, если?..

Рядом окно, нужно сделать только один шаг – здесь пятый этаж, вдруг мне повезет?

Но нет. Что, если ничего не выйдет, и тогда я навсегда останусь калекой? Нет уж. Я буду бороться. До конца...

***

На шестом месяце я потеряла своего мальчика.

Как? Почему? За что? Раз за разом я задавала себе эти вопросы, но ответа не находила. Не могла найти, потому что его не было и быть не могло. Только когда все закончилось и меня привезли в палату, где было всего две койки, я тихо спросила, почему?!

– Инфекция, – сухо ответила пожилая женщина-врач.

– Но я же только-только делали УЗИ, сдавала анализы. Разве не было... не видели чего-то такого, странного? Неужели было не ясно, что что-то не так?

– Ой, мамоч... девушка, вы не у нас наблюдались, так чего же вы хотите? Сейчас все в частные клиники ходят и вот, пожалуйста. Все претензии к ним.

Я отвернулась к стене, придерживая грелку со льдом на животе, и тут услышала:

– Ничего... не вы первая, не вы последняя.

– Что?! – вся в слезах, полными ужаса глазами смотрела на эту бездушную женщину и никак не могла понять – как так можно?!

Но врач нисколько не смутилась, по-моему, ее даже разозлил мой немой укор. Поджав губы, она злобно ответила:

– Скажите спасибо, что сами живы остались. Плод уже мертвый родился, внутри вас разлагался, мы тут при чем, что вы от нас-то хотите? Отдыхайте.

Вот так. Мой маленький мальчик, мой сыночек умер внутри меня, а я даже не почувствовала. Не поняла. Разве такое возможно? Где же это пресловутое материнское чутье?

Неужели я несколько дней ходила с мертвым ребенком внутри? Поверить в такое было не то, что невозможно, просто немыслимо. Нет-нет! Не верю, я не верю. Это все они, врачи, они теперь что угодно скажут, только бы обелить себя.

Я ведь всего неделю назад была в клинике Альберта, меня заверили, что все хорошо, как же так случилось?

***

Воронцов влетел в палату под крики медсестры, размахивая руками, словно ветряная мельница. Вид у него был ужасен. Взгляд обещал много «приятного», хотя мне сейчас было все равно. Может хоть убить, мне же легче станет.

– Дрянь! – он замахнулся на меня, без сил лежащую на кровати, но грозный окрик врача охладил его пыл.

– Не смейте! На выход я сказал!

Воронцов руку опустил и прошипел:

– Это моя жена. Но я, так и быть, не буду ее бить. Обещаю.

– Все равно выходите. Я не шучу, охрана уже поднимается.

– Слушай, док. Вали-ка ты отсюда, у меня у самого охраны этой, хоть жопой жуй. Я сейчас ей пару ласковых скажу и уйду. Лады?

– Нет. Не лады. Уходите.

– Ладно-ладно... уже ухожу, – он быстро, пока никто ничего не понял, наклонился ко мне и влепил звонкую пощечину, отчего голова моя дернулась, с глухим звуком ударившись о стену, и я закрыла глаза.

Отвернулась и тихо заскулила.

Я не видела, что было дальше, слышала сквозь вату только мат Ильи и крики докторов. От шока и пережитого ужаса ничего не соображала, мечтая только, чтобы этот кошмар поскорее закончился, и я бы отправилась к своему сыночку…

***

– Яна Сергеевна, ну может я заявлю? Ведь это бесчеловечно отпускать вас домой! Я как врач просто не могу допустить этого!

Симпатичный мужчина в белом халате нервно расхаживал из угла в угол и яростно, уже который час, убеждал меня не возвращаться домой. Тот самый доктор, что выгнал моего мужа из палаты.

После всего случившегося именно он очень поддержал меня, часами обсуждая со мной мое состояние и положение. Уж не знаю, чем руководствовался Олег Петрович – жалостью, или симпатией, но вот я к себе испытывала только презрение. Презрение за то, что вновь возвращалась в логово Воронцова, за то, что не смогла сберечь своего ребенка, за то, что не могу вытащить Юльку от отчима. За то, что вообще ничего предпринимаю, не принадлежу самой себе.

В какой-то момент поняла, что мне и правда все равно, что со мной будет и что будет со всеми. Устала. Сдохла лошадка.

И когда Олег поцеловал меня, мне тоже было все равно. Странно, что он этого совсем не заметил, но я так привыкла, что с моими пожеланиями никто не считается, и мужчина всегда априори прав, что сопротивляться не было никакого желания. Он поцеловал, я ответила... думаю, что, если бы мне позволяло здоровье, поцелуем все не ограничилось бы, терапевта била такая дрожь, что казалось, он вот-вот взорвется.

Я мягко, не желая его обидеть, отстранилась и, ничего не сказав на прощание, покинула кабинет.

Мама в больницу не приезжала, только раз передала полкило бананов через Юльку и на этом посчитала свои материнские обязанности выполненными. Когда сестра первый раз вошла в палату я честно крепилась. Секунд тридцать. А потом полчаса ревела белугой, чем очень ее напугала.

Конечно, Юлька никогда даже не подозревала, ЧТО со мной происходит и ЧТО мне приходится терпеть. В ее мире я была пусть и не с любимым мужчиной, но вполне благополучна. Жила в красивом доме, хорошо одевалась, ездила за рулем крутой тачки и, наверное, была счастлива. Естественно, я не собиралась ее в этом разубеждать, каждый раз пряча глаза, когда она расспрашивала о моей жизни.

***

Выписали меня, стараниями Олега, придумавшего мне кучу загадочных болезней, только через три недели. Дома ожидаемо ждал скандал, который закончился парой хороших оплеух и разбитой губой, и заключение под замком, ну а мне было абсолютно все равно.

Позже я узнала, что из института мои документы благополучно забрали и все контакты от мира были окончательно отрезаны.

Муж мог и не стараться. Я и сама не жаждала общения, окружив себя воображаемой стеной от всех и всего на свете. Целыми днями я только и делала, что тупо пялилась в стену, в одну маленькую точку чуть выше комода.

Я смотрела на нее и тогда, спустя какое-то время мне начинало казаться, что в этой самой точке заключена вся

Вселенная, и это не она, а я маленькая точка. И это не я, а она смотрит на меня, всматривается вовнутрь, изучает. И тогда я пряталась от нее под одеяло и там тихонько засыпала, иногда просыпаясь от собственных всхлипов.

Меня никто не беспокоил. Еду приносили охранники, Марта исчезла. Я смывала еду в унитаз и тихо умирала…

11. Наши дни