День Дьявола

– Ну да, ну да, но это не мы, Джонни-паренек, – говорил Старик. – Не слушай, что люди болтают. Их там не было. Не видали они, что сделал Гидеон Деннинг.

В 1912 году – а к тому времени фабрикой управлял Джекоб, сын Ричарда Арнклиффа, – собственность на землю перешла к Гидеону Деннингу, и он, в отличие от своих предшественников, проехался на север посмотреть, что собой представляют долина и пустоши.

Честолюбивый по характеру человек, он рано повзрослел. Поднялся он по служебной лестнице при правительстве Асквита и занял важный пост в Министерстве иностранных дел, когда ему еще не было сорока лет. В Браунли Холле висела его фотография. Он-был явно не лишен сходства с молодым Уильямом Батлером Йетсом: пенсне, ястребиный нос, прическа в беспорядке. По сведениям, он был разносторонне одарен: талантливый писатель, оратор, историк, знаток и коллекционер древностей, он говорил на большинстве европейских языков, более чем прилично владел китайским и был способен выражать свои мысли на хинди, урду и бенгали. Плюс к тому он мог бы преуспеть еще в ряде занятий, будь он склонен выбрать их для себя: он ходил под парусом, играл в бридж, прилично фотографировал, был неплохим велосипедистом, играл на виолончели. Говорят, что у себя на столе в Уайтхолле он поставил шахматную доску с начатым Будапештским гамбитом или Скандинавской защитой в качестве своего рода напоминания тому, с кем он беседовал, что он уже продумал ситуацию на семь ходов вперед. Ему нравилось расстраивать ожидания и загонять других в угол.

Вот почему, вместо того чтобы пригласить приезжающих с визитом видных государственных деятелей на охоту в комфортабельных условиях какого-нибудь сонного поместья в Хэмпшире, он привозил их в Брайардейльскую долину, где показывал им настоящую Англию, ее каменно-торфяное сердце.

В «Пастушьем посохе» на стене между дамской и мужской уборными висели фотографии серьезных индийских дипломатов в тюрбанах и костюмах из твида, принца из Свазиленда, неуверенно стоящего рядом с рассыпанными веером убитыми птицами, араба в куфии и балахоне в один ряд с кастой моржеподобных членов парламента, консулов, деловых людей, разнообразных верховных комиссаров, высокородных лордов и прочих светлостей. Это были времена, когда сделки заключались во время охоты на куропаток, а империей управляли под звуки выстрелов охотничьих ружей. В эти годы перед Великой войной[31] с самого начала сезона и до того момента, когда плато станет непроходимым, в Эндландс становилось многолюдно и шумно. Всякий раз, когда в Браунли Холле устраивали охоту, долину наводняли люди, собаки и лошади.

Осень тогда была прибыльным временем года для народа, живущего в долине. Рабочие на фабрике Джейкоба Арнклиффа неплохо зарабатывали загонщиками, а деревенские мальчишки за месяц клали себе в карманы больше, чем имели за весь год, если ловко перезаряжали двустволку, сидя в куропаточьей засаде. Но к оленьему стаду охотников всегда отводили ребята с фермы. Старик тогда получал не меньше шиллинга в день, выступая проводником для серьезных охотников. Он водил их к Дальней сторожке.

Думаю, она по-прежнему стоит. Больше никто туда не ходит.

Адам спрашивает о ней время от времени, но, слава богу, она слишком далеко, чтобы идти туда с ним. Я сам был там один раз и больше не пойду. По мне, лучше бы она поскорее развалилась.

Сторожку построил, потакая мимолетной причуде, отец Гидеона Деннинга. Он решил, что было бы неплохо время от времени приезжать на свои северные земли, чтобы пострелять дичь. Но он так никогда там не появился, а сторожка осталась очередной дорогостоящей затеей и со временем стала источником разнообразных слухов.

По воскресеньям деревенская молодежь отправлялась в пустошь, чтобы из любопытства попытаться найти сторожку. Но им ничего не удавалось обнаружить, и всякий раз, когда они туда ходили, оказывалось, что они заблудились. Даже Старик с его чисто детским пренебрежением опасностью, из-за которого он, как маленький ребенок, забредал в самые отдаленные уголки пустоши, набрел на сторожку чисто случайно.

– Пройди я на пятьдесят метров дальше, я бы проглядел ее, – признался он.

– А как она выглядит? – спросил я.

– Как будто ее только вчера построили, – сказал Старик. – Черт его знает, странное какое-то место, Джонни-паренек.

На старых фотографиях времен Гидеона Деннинга сторожка выглядела функционально. В ней не было ничего красивого: длинное низкое здание, покрытое толстым слоем цементного раствора, чтобы уберечь от непогоды. На мощных железных петлях навешены двери, утыканные черными шляпками гвоздей размером с яйцо. В доме было две комнаты: общая спальня для нескольких человек и помещение для еды и попоек.

Обнаружив сторожку, Старик пришел туда через неделю, потом снова и снова, пока наконец не усвоил дорогу туда в любую погоду. Его знание вересковой пустоши оценили гости Деннинга, когда землю окутывал туман и, в каком направлении не пойди, все казалось одинаковым. И как же кстати у них появился этот маленький Вергилий, который мог проводить их туда.

Да, так они называли его: Маленький Вергилий. Это прозвище Гидеон Деннинг нацарапал на первой странице «Путеводителя по птицам Британии», который он подарил Старику в благодарность за его услуги. Деннинг, очевидно, знал, что тот не умеет читать (Старик до самой своей смерти с трудом разбирал несколько слов) и сочтет книгу не столько образовательной, сколько ценной, благодаря золотому тиснению и гравюрам с изображениями тетеревов, куропаток, канюков и ворон. Хотя, говорил Старик, он хоть и был совсем еще несмышленыш, но понимал, что к подарку прилагались некие условия. Дорогие книжки просто так не дарят мальцам с вонючих ферм в самой заднице Йоркшира. Подарок означал напоминание о том, что Маленький Вергилий должен держать язык за зубами по поводу того, что ему довелось увидеть в Дальней сторожке, особенно в те вечера, когда там оставались ночевать приятели Деннинга по Оксфорду.

Они называли себя эллинами, и так же называлось философское общество, организованное ими во время учебы в Магдален[32]. Название звучало достаточно академично, чтобы ни у кого не возникало вопросов, когда они собирались на втором этаже питейного заведения на Броуд. Каждую среду в семь часов, рассказывал Старик, они ужинали, читали газеты, курили сигары, а потом поднимались наверх, забрав пару бутылок кларета, и вызывали духов. Деннинг обматывал голову студенческим шарфом и становился медиумом, а остальные садились вокруг стола, положив руки на столешницу. Рядом они ставили бокалы с вином. Вызывали дух Шекспира, и Деннинг читал сонет, ранее никому не известный. Потом просили появиться Клеопатру. Деннинг подводил глаза, красил губы и целовал их всех по очереди. А в полночь они приглашали Дьявола присоединиться к их компании и выпить стаканчик виски. Деннинг приставлял пальцы к макушке, изображая рога, и выгонял своих однокашников на улицу.

Много лет спустя, получив в наследство Дальнюю сторожку, он мог предложить им для игр и выпивки место получше, на много миль вдали от людей.

– Такие франты, Джонни-паренек, – говорил Старик. – Думаешь, они собрались там на чашечку чаю с огуречным сэндвичем в придачу? Я тебе скажу, все это они забыли. Не модно это больше. Еще были женщины, – продолжал он. – У некоторых из них с языка такое слетало, что впору краснеть матросам с рыбачьей шхуны.

– Женщины туда тоже приезжали? – спросил я.

– Бывали, ага, – сказал Старик, – одна-две. Вот что я тебе скажу, Джонни-паренек, чего я только не навидался в Дальней сторожке после заката солнца.

Однако красивая книжка и пол-кроны между страницами дали ему понять, что он не должен распространяться ни о том, что видел, как мужчины курили трубки с опиумом, ни о том, что мужчины целовались друг с другом во время спиритического сеанса. И что за слова о мистере Деннинге появились однажды ночью на планшетке[33], про то тоже не следует говорить. И не годится, чтобы пошли гулять слухи о дочке герцога Боуленда, которая выпила наперсток собачьей крови и потом всю ночь простояла на карачках – а сиськи у нее свисали, как вымя, /Джонни-паренек, – и мужчины оглаживали ее, пока играли в канасту.

А главное, он должен был забыть о той ночи поздней осенью, когда Гидеон Деннинг, упившись бренди и виски до поросячьего визга, читал вслух предписания из какой-то старой книги, привезенной им из Леванта[34]. А его приятели, еще более пьяные, разрезали себе большие пальцы и нарисовали какие-то фигуры на двери. Важные персоны они были, чего уж там, и не хотели, чтобы их имена где-то упоминались. И еще они не хотели, чтобы где-то появились сообщения о том, что в предрассветный час кто-то, по голосу ребенок, колотил в их дверь, а они до смерти напугались и не пустили его. И точно так же они не хотели, чтобы стало известно, что на следующий день, когда они выслеживали оленя, с ними в пустошах кто-то был. Они видели силуэт кого-то или чего-то, и он то рос, то уменьшался, вроде как тень от огня, пляшущая на стене в сторожке, и когда они пригляделись к хребтам гор позади них – невозможно было понять, далеко силуэт или близко.

Именно в тот раз старик и нашел крошечную черную ручку с шестью пальцами.

– Там она и лежала, Джонни-паренек, – сказал он, – в вереске. Он же как змея, Окаянный-то. Сбрасывает кожу.

– Правда, что ли? – засомневался я.

– А как же, – ответил Старик. – Он постоянно меняется. Вот почему ты должен понимать, что к чему, и быть начеку.

– А этим пижонам ты показал ее?

– Не-а, – ответил Старик. – Они и так до смерти напугались.

Сильнее всех испугалась дочка герцога Боуленда. Она умоляла Старика как можно быстрее отвести их в долину. Остальные тоже не сомневались, что, кто бы их ни преследовал и кто бы ни разбудил их ночью, он хотел причинить им зло, так что теперь, когда дело шло к непогоде, они совсем не хотели оказаться в ловушке в пустошах. И если Старик сможет отвести их вниз, к ферме, перед тем как погода испортится, он получит щедрые чаевые и книгу о птицах в придачу.

Когда они начали спускаться вниз, рассказывал Старик, шум им вслед поднялся просто неописуемый, будто вороны каркали, а еще будто плакали дети. И звук вроде как все время перелетал через их головы, причем настолько низко, что они пригибались, и похоже было, будто металл громко скребет по камню.

Когда они дошли до Стены, пустоши погрузились в молчание, и в Фиенсдейльском ущелье уже слышался только привычный шум дождя и воды, но никто из них не произнес ни слова, пока они не добрались до фермы. Долго они не задерживались. Выпив чаю и бренди, они обсушились на кухне рядом с печкой, немного привели нервы в порядок и пустились в обратный путь в Браунли Холл. Через пару дней Деннинг закрыл дом на зиму. Слуги были отпущены, двери и окна заперты, а на дальнюю ферму в Брайардейльскую долину был отправлен шофер с книгой.

Пока Старик разворачивал пакет и неторопливо опускал в карман монету, выпавшую из книги, Дьявол, бродя по пустоши, переходил от одного горного хребта к другому. Шел дождь, и он потерял из виду тех, кто разбудил его. Тогда он попытался идти по запаху. Но сырой осенью тропы были размыты, и следы больше никуда не вели. Дни проходили один за другим, и тогда он на расстоянии начал улавливать блеянье овец, лай собак и свист пастухов, и эти звуки привели его к руинам Стены. Там он спрятался, чтобы понаблюдать за работой пастухов. Пока овцы с громким блеянием неслись вперед, виляя туда-сюда и отклоняясь от пути, двое ягнят отделились от стада и забрели в заросшее мхом болото, так что вскоре оттуда раздались жалобные крики о спасении, испускаемые двумя белыми головками. Пастухи с крюками отправились их вызволять из болота, и тут-то Дьявол и перемахнул через стену. Он схватил за рога ближайшую к нему овцу и, сжав ей горло, дернул ее крест-накрест за челюсть. Прежде чем она успела издать звук, он свернул ей шею, потом содрал с нее шкуру и набросил на себя, после чего смешался со стадом, когда пастухи уже гнали овец в Эндландс. &