Последний шанс

Иван Иванович уже не сомневался, что все трое уволились с участка неспроста: они готовились к ограблению мебельного и намеревались сразу же после операции исчезнуть бесследно.

Он не удержался и съязвил:

— Вот все и стало на свои места: сказав однажды «А», мы позже вынуждены перечислить весь алфавит: Б, В, Г, Д... И так до последней буквы «Я».

— Хотите сказать, что Генералова отрабатывала пряниковские услуги? — с нескрываемой неприязнью проговорила Екатерина Ильинична.

— А у вас есть иная трактовка событий? — поинтересовался майор милиции.

Генералова прикрыла глаза. Говорить ей было трудно, она лишь покачала головой: иной трактовки у нее не было.

На этом беседу с Генераловой можно было считать законченной. Правда, оставалась незатронутой еще одна тема, по всей вероятности, еще более неприятная для Екатерины Ильиничны, — Тюльпанов. Не мог ее друг вчера в восемнадцать пятнадцать встречать свою супругу Алевтину Кузьминичну возле салона красоты, она в это время была уже в дороге. Где и с кем — пока еще не совсем ясно. Но не дождалась на пороге салона свидания с супругом.

Может быть, Иван Иванович пожалел Генералову? А может, уже выдохся: его снова валила с ног усталость: тело деревенело, будто Ивану Ивановичу дали наркоз. И он отложил разговор о Тюльпанове на потом. «Вначале побеседую с ним сам. Момент внезапности». Сейчас важнее было встретиться с Пряниковым.

— Екатерина Ильинична, удобно ли будет пригласить начальника четырнадцатого участка к вам сюда, в кабинет?.. Не хотелось бы вести щепетильный разговор в нарядной, там могут быть люди.

— Отвернитесь, — потребовала Генералова. Она достала из ящика стола зеркало, пудру и привычно привела себя в порядок. Затем сняла трубку телефона: — Анюта, не знаешь, где Пряников? В бане? Собрался в шахту? Быстренько, пока не ушел.

Чувствовалось, что у Екатерины Ильиничны вся шахта — Пети, Анюты, Светочки, Юрочки...

Забасил хриплый, словно простуженный, голос недовольного человека:

— Екатерина Ильинична, что там опять случилось? Радиатор потек или ступица отвалилась? — Бас пробовал шутить.

— Петр Прохорович, — игриво заговорила Генералова, — может женщина соскучиться? Хочу вас видеть — и все. Этого не достаточно?

— Екатерина Ильинична, я ваш раб. Вы сказали: «Явись» — и Пряников мчится. Вот выеду из шахты — и к вам, даже минуя баню.

— Нет, Петр Прохорович, прямо сейчас! Сию минуту. Это в ваших же интересах.

— Неужели настал тот момент, которого я жду долгие годы? — басил Пряников.

— Нет, Петр Прохорович, настал тот момент, которого я́ жду долгие годы. — В голосе Генераловой снова звучало кокетство.

«Актриса!» — подумал Иван Иванович, удивляясь перевоплощению Екатерины Ильиничны. И еще он подумал о силе женского обаяния, женской власти. Прокуковала кукушка, махнула крылышком, поманила, и наш брат-мужик — хоть к черту в пасть, хоть в каленое пекло.

— Екатерина Ильинична, вы меня интригуете.

— Петр Прохорович, вы меня всю жизнь интригуете, а я вас — только однажды и то на какое-то мгновение.

— Только ради моей преданности вам, Екатерина Ильинична, — пророкотал хриплый бас.

Генералова положила трубку на рычаг, взглянула на майора милиции, набрала полные легкие воздуха, затем, надув щеки пузырем, тяжко выдохнула: «Уф»...

— Только ради вас, Иван Иванович, чтобы восстановить в ваших глазах свое доброе имя.

Ему хотелось уточнить: не восстановить свое доброе имя, а оправдаться... Но Генералова ему помогала, и ссориться с ней не стоило. Кроме того, это была женщина, которую уважал Саня и даже однажды сказал о ней: «Люблю».

Несколько минут в ожидании Пряникова оба молчали. Тягостные минуты, когда «по большому счету» сказать уже нечего, а болтать «по мелочам» нет настроения.

Наконец мимо окна кабинета проплыла массивная фигура плечистого человека, одетого в модный джинсовый костюм. (Коттон. Импорт.)

— Он, — сказала Генералова.

— Екатерина Ильинична, вы можете оставить нас с глазу на глаз?

— Да-да, мне надо к директору.

Пряников вошел с загадочной улыбкой, которая при виде постороннего тут же угасла. Маленькие острые глазки стали колючими, как острые шипы прошлогодней гледичии.

— Я — к директору, — проговорила Генералова. — Вы тут уж без меня...

Она прихватила папку и быстренько исчезла.

Первое впечатление от Пряникова было не из приятных. Нечто такое монолитное, плотное, годное на таран, каким воины хана Батыя дробили неприступные стены осажденных городов. Большая лобастая голова. Темные волосы, редкой ныне прической ежиком, и широкие, мохнатые брови над маленькими немигающими чуть вприщур глазами да породистый мясистый нос придавали его внешности выражение «архитектурной завершенности». Шея настолько короткая, что, казалось, голова пришита прямо к широким квадратным плечам. Руки — длинные, крепкие, жилистые. Ему бы боксом заниматься... На длинных дистанциях — равных не было бы.

«Решительный мужик, — невольно подумал Иван Иванович. — И ума — палата. Такого на кривых не объедешь».

План разговора вызрел мгновенно.

— Прошу извинить, Петр Прохорович, но я, как у Гоголя в «Ревизоре», пригласил вас, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие...

— «...к нам едет ревизор»! — в тон ему досказал Пряников.

— Нет, ревизия — это не по моей части. Ваша машина ДОН ноль-ноль семьдесят один попала в тяжелую аварию под Тельманово. Вначале поступило сообщение, что погибла женщина. Затем оказалось, что она только пострадала. Прудков, сидевший за рулем, отправлен в больницу в тяжелом состоянии. А вот третий, сидевший рядом с ним, судя по всему, не выкарабкается. Превышение скорости, — печально констатировал Иван Иванович.

Он напряженно ждал, как отреагирует Пряников на то, что в автомашине вместе с его зазнобой находился «третий лишний» — Прудков. Майор Орач вычислил: за рулем мог сидеть только Прудков-Кузьмаков, превосходный автомеханик и, должно быть, ас-водитель. Не сама же Тюльпанова преодолела сто семьдесят километров за час сорок пять, проскочив два больших, со сложным уличным движением города: Донецк и Мариуполь. По всей вероятности, третьим человеком в машине, стрелявшим из автомата по дежурному на Тельмановском посту ГАИ, был Дорошенко. Но это лишь предположение, не подтвержденное фактами. А вдруг стрелявшим был не Дорошенко-Победоносец, а третий бородач «Юлиан Иванович Семенов»? И Пряников это знает... Ошибись майор милиции в этом эпизоде, Пряников усомнится и во всем остальном. Так пусть же аналогии и ассоциации работают на розыскника. Поэтому побольше обтекаемых формулировок, многозначительных намеков. А факты — только самые достоверные.

Пряников нервно пошарил по карманам, извлек пачку сигарет. Большие сильные руки дрожали. Сунул было сигарету в рот, но не оказалось спичек. Скомкал и пачку, и сигарету.

— Стерва! Доигралась! — вырвалось у него.

— Вы об Алевтине Кузьминичне? — посочувствовал Иван Иванович хозяину разбитой машины. — Петр Прохорович, надеюсь, вы понимаете, разговор наш официальный, и должен быть запротоколирован.

Пряников это прекрасно понимал и против протокола не возражал. Иван Иванович отметил про себя, что собеседника нимало не удивил тот факт, что Кузьмаков был с Тюльпановой, не возражал он и против предположения, что в машине был третий! А вот Алевтина Кузьминична это напрочь отрицала. Так что данные о том, кто был с Тюльпановой или кто бы мог быть, необходимо в протоколе четко зафиксировать, с выверенными формулировками, от которых бы позже не открестился Пряников и которые не позволили бы Тюльпановой двояко толковать один и тот же факт.

— По сведениям ГАИ, вам не везет на машины. Вот и в прошлом году...

— Возвращался из Мариуполя, какой-то гад ослепил. «Волга» пошла прахом. Но главное — погибла женщина. Со мной ехала одна семья. Отец — выпивоха, девчонка в девятом классе, умница. А по моей вине, можно сказать, осиротела. Суд установил мою невиновность... Но совесть-то гудит... Простить себе не могу, — сокрушался Пряников так искренне, что если бы у Ивана Ивановича не было на эту тему разговора с Лазней («Угрохает Петя эту дуреху Вальку»), он бы поверил в чистосердечное раскаяние Петра Прохоровича.

— Лишилась девчонка кормилицы, — подыграл Иван Иванович собеседнику, — моральной опоры.

— Я ей материально помогаю, — вздохнул Пряников.

— Хватает на жизнь? Девятый класс — невестится девочка.

— Должно хватать.

— Если не секрет, сколько?

На этот вопрос Пряников предпочел бы не отвечать, но деваться некуда.

— Двести до совершеннолетия. По истечении этого срока — по сотне до замужества, а если поступит в институт, — врачом мечтает быть, — то до выпускного вечера...

— По двести! — воскликнул Иван Иванович. — Не обременительно?

— Разве человеческую жизнь в деньгах оценивают! — сокрушался Пряников. — А наша совесть?

«Совесть — это убедительно!» — с сарказмом подумал Иван Иванович.

— Кстати, я вам не представился: майор милиции Орач.

— Ну что за формальности! — поспешил Пряников заверить собеседника в своей лояльности.

— Петр Прохорович, как же случилось, что Алевтина Кузьминична Тюльпанова оказалась в вашей машине?

— Моя близкая подруга... После аварии у меня отобрали права, а она водит машину неплохо. Я и оформил на нее доверенность. А тут приходит вся в слезах: «Умирает мать. Может, надо будет свозить ее к профессору». Говорю: «Бери «Жигули». Да только как ты управишься: в один конец без малого тысяча километров и обратно...» А она: «Не первый раз». Раньше она ездила с мужем. Я не возражал, — сокрушался Пряников.

И было из-за чего! Вторая машина разбилась! Если в год — по машине...

— Петр Прохорович, нескромный вопрос: давно у вас с Алевтиной Кузьминичной?

— Шестой год. А это важно?

— Для понимания глубины человеческих отношений. Вы ей доверили новую машину, а она ее передоверила... Кстати, у Прудкова, оказывается, нет прав. И вообще при нем не оказалось никаких документов. Надо установить личность. Он ссылается на вас, мол, начальник участка подтвердит, кто я такой.

— Работал... Но уволился. Сейчас с шахты многие бегут: порядки кончились, заработки тают, как Снегурочка на солнышке. Ну и кто куда... — Пряников поморщился, давая понять, что ему неприятно вспоминать о «дезертирах трудового фронта».

— Если не секрет, где вы познакомились?

— С Прудковым?

— И с Прудковым... Но я имел в виду Тюльпанову.

— С Прудковым — в нарядной участка. Пришел: «Примите на работу». Люди были нужны, я подписал заявление: «Иди к бригадиру, что он скажет». У нас на участке такой закон: последнее слово — за бригадиром. Ему с людьми работать, ему и подбирать их.

— Вот так сразу и приняли? — постарался как можно искренне удивиться Иван Иванович. — А если он до этого никогда и в шахту не спускался?

Пряников просветлел, улыбнулся.

— Вот так глянешь на человека, на его лицо, руки, посмотришь, как на ногах стоит, скажешь: «Покажи ладони». А на них — вся биография. У горняка руки особые: в трещинах, в ссадинках. Одни заживают, другие появляются. Вот и вас бы, товарищ майор, я взял забойщиком: мужик хлесткий, глаза — умные, плечи — широкие. А опыт приходит со временем.