Самый яркий свет

— Кого там черти принесли? — послышался зычный голос.

— Открой, Степан, я это! — хозяйка сообразила, что не следует заранее сообщать постояльцу, что просится внутрь она совсем не одна.

— Иди к чертям, Родионовна, дай поспать! Всю ночь шмели рубили! Бабки отдам тебе завтра, сегодня веснухи удачно судили, пропурим вечером, все тебе верну!

Я, конечно, ничего не поняла из сказанного, вот только тетка совсем побледнела, а Спиридонов принял вид хищнический и шепнул Макарову: мол, ломайте дверь. Александр Семенович кивнул, дюжий молодец из его людей примерился и саданул филенку всей своей фактурой.

Створка, должная открываться наружу, с треском влетела вовнутрь, следом за ней в квартиру ворвались полицейские, послышался гам, крики и грохот упавшего тела. К тому моменту, как в комнату вошла моя команда, макаровские сотрудники успели скрутить двух персон, к коим слово «подозрительный» подходило как нельзя лучше.

— Вы по какому праву?! — рявкнул один из них — тщедушный, рябой дядька средних лет.

— Фигарис за тобой пришел, мил человек, — ответил Николай Порфирьевич.

— Гамля! — в сердцах сказал лиходей.

— За ртом своим поганым следи, а то добазаришься до кровавой юшки, — взбеленился пристав.

— Они нам нужны? — спросил его Макаров. — Если да, то Тайная полиция примет заблудшие души под свое крыло для деятельного раскаяния.

Спиридонов показал рябому рисунки освещенных, и тот без моего вмешательства истово затряс головой и проскулил, что сии типусы ему неизвестны. Домоуправительница же, по-прежнему бледная, пояснила, что те постояльцы съехали пять дней назад, а эти заселились только позавчера и с предыдущими не сталкивались. Задержанные принялись клясться, что все именно так, а сами они готовы в Управу, но только не в Канцелярию.

— Веснухи где? — спросил рябого пристав.

— В котомке, — признался тот.

«Веснухами» оказались золотые часы весьма поганого качества, но стоящие все же не мало. В мешке вообще нашлось много такого, что совсем не по чину было бы иметь этим двум прохиндеям, даже дорого украшенный театральный монокль. Спиридонов напоминал кота, упавшего в миску со сметаной. Он попросил пособить с доставкой задержанных в Управу, о чем Макаров немедля распорядился. Я же приступила к осмотру комнат, надеясь зацепить взглядом что-нибудь полезное для нашего расследования.

Увы, никаких следов именно наших освещенных в квартире не нашлось. Управительница стелилась в угодливости, отвечая на все вопросы и даже сама ринулась сдвигать тяжелый шкаф, за которым я надеялась найти хотя бы завалившуюся визитную карточку. Но нет, ничего такого, что могло бы дать ниточку, способную привести нас в новое логово негодяев. Хозяйка тоже не ведала, куда они направили свои ноги. Расплатились и съехали. Здесь не привыкли задавать лишние вопросы.

— Давайте отобедаем где-нибудь, — с усталостью в голосе произнесла я.

Решено было отправиться на Гороховую, где и умостились в ресторации. Уже за супом Спиридонов со смехом прояснил мне слова татя, сказанные тем при задержании:

— У воров свой язык есть, Саша. Вот сказал этот Степка, что они «шмели рубили» — так это они не за пчелами с топором гонялись, а вытаскивали кошельки у зазевавшихся горожан. Бабки отдаст — не старушек, а деньги. Удить — незаметно вытаскивать, и не рыбу, как ты понимаешь, а веснухи — часики золотые. Ввечеру же он собирался пропурить покраденное — продать скупщику. Но не свезло болезным — фигарис пришел, — хихикнул Николай Порфирьевич. — То есть я — пристав.

— Еще он Вас гамлей назвал.

— Было дело, сам он гамля! Собака это, шавка.

Я призадумалась и спросила снова:

— Получается, что у татей есть такой тайный язык, чтобы их полицейские те же не понимали.

— Нет, — рассмеялся Спиридонов, — ну какой бы я был пристав, если б их собачий говор не понимал! И они знают, что любой сотрудник Управы их словечки прекрасно разберет.

— А зачем тогда так сложно все? — удивилась я.

— Да чтобы показать принадлежность к своей сволочной братии, не более. Романтику создают, байроны херовы!

— Сложно у вас в Управе все, — сказал Макаров, оторвавшись от отбивной. — Нам в каком-то роде проще. Контингент, конечно, порой шумный, родовитый, однако без такой грязи.

— Смотря что грязью называть, — не согласился пристав. — Вот те же Пестели — дворяне, губернаторы! А какую подлость задумали! Этот Степан беду нескольким людям принесет, лишив их кошелька или вот часов золотых. Неприятно, но чаще всего переживаемо. А представьте себе, что получилось бы у Павла этого, а? Сколько бед для всей страны приключилось бы.

— С такой стороны посмотреть — так и правы Вы. Внешний лоск затуманивает глаза порой.

— Именно! Я не оправдываю татей, но многие из них до жизни такой дошли не по природной злобе, а от того, что деваться особо некуда было.

— Всегда есть выход, — возразила я. — Для здорового мужика — уж точно! Я могу понять еще, что та же Лукошка его не имела, потому и одна у нее доля была — в проститутки, но этот Степан с приятелем где угодно прохачеваться могли. Захотелось им сытой, но беззаботной жизни.

— В чем-то ты права, — вздохнул Николай Порфирьевич. — Вот только было бы все так просто. А, да что там, разговор долгий, я за свою жизнь столько судеб перевидел вот таких вот степанов.

— А что за Лукошка такая, о которой речь постоянно? — спросил Александр Семенович. — Вас послушать, так роковая красавица.

Пристав заржал, а я захихикала куртуазно, но все же пояснила:

— Ох, не стоит Вам по ней вздыхать. Дама сия грудью приятна, но лицо в процессе ей лучше подушкой прикрыть.

Спиридонов после моих слов своим хохотом огласил всю ресторацию, что на нас стали недовольно оглядываться, но что уж тут поделать. Тем более что уже вечерело, и можно было отправляться в салон Варвары Анненковой.