Самый яркий свет

Глава 1

— Не останавливайтесь, Серж!

Красавчик через силу улыбнулся, капли пота зависли под бровями, а одна совсем неэстетично умостилась на кончике носа. Эта непрезентабельная картина снова откинула меня от благодати. В третий раз! Я закрыла глаза и вновь настроилась на ощущения между ног.

Серж двигался слишком уж старательно. Не знаю, что он себе напредставлял перед нашей встречей, но его волнение на пользу не пошло ни ему, ни мне. В постель со мной он кинулся как в атаку, будто надеясь доказать товарищам по полку свою лихость и задор, только сбивая мой настрой на радостное завершение процесса.

Корнет, однако, хорош собой, юношеские усики его отнюдь не портят, сложен ладно, говорит складно и галантно. И уд приемлемый. Пользоваться еще бы им умел…

Тем временем Серж застонал, давая мне понять, что зря ты, сударыня, рассчитывала на удовольствие в полной мере.

— Не в меня! — крикнула я, соскальзывая с мокрого члена.

Корнет растерянно замер в нелепой позе: нависая надо мной и опираясь на свои сильные, привычные к палашу ладони. На лице недоумение и даже обида, хотя недовольной пристало в такой ситуации быть мне. Но я все же не стерва, поэтому обхватила достоинство Сержа рукой и в несколько движений излила его похоть прямо на себя. Он содрогнулся, но не упал обессилено на меня, а уставился на свое семя, растекающееся по моему животу. Зрелище для него явно было в новинку. И я решила созорничать, чтобы смутить юношу еще сильнее — оттолкнула его, заставив сесть на колени в моих ногах, медленно растерла его любовную жидкость ладонью и поочередно облизала пальцы.

Молодой гусар нервно сглотнул, ошарашено глядя на меня. Вид его был настолько забавен, что я искренне рассмеялась.

— Александра, Вы… ты…

— Оставьте, Серж. Вы были очень милы. Ваша дама довольна.

— Но мне показалось… что Вы… что я… не смог до конца…

— Оставьте, — снова повторила я, приподнялась и погладила его по щеке.

Чистой рукой, довольно с мальчика шока. И так сидит красный, как вареный рак в котелке у деревенского рыбака.

— Если Вы будете вести себя хорошо, у Вас будет шанс подарить мне благодать. Есть несколько условий для этого.

Я упала на подушку. Пусть утехи и не закончились так, как мне хотелось бы, но устала все же прилично, удовольствие, хотя и не полное, надо признать, было достигнуто.

— Мадмуазель, дайте мне несколько минут, и я буду готов доказать Вам свою состоятельность!

— Милый Серж, — я смотрела на его ладное тело и — не скрою — любовалась, — к сожалению, у меня совсем мало времени, сегодня предстоит неприятная, но важная встреча. Навестите меня завтра часам к четырем после полудня.

Корнет погрустнел. Он провел пальцем по моему животу вокруг уже ставшего липким семени, вызвав во мне целую бурю эмоций, но в самом деле на продолжение совсем не было времени. Еще надо было привести себя в должный вид, одеться и вызвать извозчика.

— Завтра вечером у нас смотр, — пояснил Серж. — Приедет Великий Князь, после будет банкет, я никак не могу его пропустить. Но, право слово, лучше бы я провел это время с Вами!

— Значит, проведете его чуть позже. Заезжайте после своего смотра и банкета, но только если будете в приличественном состоянии и не налакаетесь шампанского до несвязного бормотания.

— Я буду трезв как монах!

— Ну, такую жертву я не приму, — рассмеялась в ответ. — Но если Вы будете завтра вечером у меня, крепко стоя на ногах, с ясной головой и твердой речью, то я дам Вам шанс, как Вы говорите, доказать. Но условия у меня есть, как я уже говорила.

— Я готов на любые Ваши условия, Александра Платоновна!

— Тогда слушайте.

Я освободила свои ноги и села на турецкий манер. Корнет уставился на открывшееся его взгляду лоно, но смутился и поднял свой взор на мои глаза. Задержав его, впрочем, на мгновение где-то возле моих грудей.

— Перове: я выбираю мужчин сама. Вы не называете меня своей дамой ни в каком виде ни при каких обстоятельствах. Ни в каких разговорах со своими товарищами. Я все равно узнаю. Второе: то, что происходит между нами в этом алькове или где еще — это наше с Вами дело, Вы его не обсуждаете и не открываете никаких подробностей. Ни намеками, ни томными взглядами. Об этом я тоже узнаю и тогда разочаруюсь в Вас крайне, Серж. И любое наше общение с того момента станет невозможным. Вы навсегда будете отвергнуты от моего дома, а пострадает в итоге не моя репутация, а Ваша. Вы согласны на это?

Надо отдать должное, что Серж меня удивил. Он вскочил с постели и вытянулся во фрнут, что смотрелось несколько забавно, учитывая, что встал он передо мной абсолютно нагим, а его хозяйство оказалось как раз напротив моего лица.

— Александра Платоновна! Клянусь офицерской честью и своим дворянским именем, что всякие подробности нашей связи останутся исключительно нашим интимным делом! Не могу обещать Вам, что не буду ревновать Вас к Вашему вниманию другим мужчинам, если таковое будет иметь место быть, но обещаю так же не неволить Вас своей такой ревностью! Слово Сергея Григорьевича Фатова крепко и нерушимо до самой его кончины!

— Вольно, корнет! — отдала я команду и улыбнулась. — За ширмой таз с водой и рушник, обмойтесь и одевайтесь. Только как по команде «Палаши! Вон!» — быстро и без промедления, словно враг уже атакует. У меня и правду очень мало времени.

Кивнув, гусар скрылся и заплескал водицей. Его вещи были аккуратно сложены в кресле, и это несмотря на все его нетерпение и страсть, которые он явил, оказавшись в моей квартире.

Хороший мальчик, мне нравится.

Одевался он под моим пристальным взглядом, что заставило корнета вновь смутиться, а его уд поднапрячься, но мольба в глазах Сержа осталась без ответа, и он, чувственно признавшись мне в своем самом искреннем расположении, наконец отбыл. Едва за гусаром закрылась дверь, я крикнула свою доворовую:

— Танька! Давай ко мне!

Долго ее ждать не пришлось, горничная сначала заглянула, оценив мой внешний вид, понятливо кивнула и появилась снова уже с мокрым полотенцем. Кратко перекрестившись, Таня принялась обтирать меня от мужского семени, плотно, до белости, поджав губы.

— Ну говори уже, а то лопнешь сейчас!

Танька насупилась, но все же начала ворчать:

— Вы, барышня, снова греховничаете. Не богоугодно так срамно праздновать. Хотя офицерик симпатичный, — закатила она глаза.

Дворовая девка у меня — на заглядение, если уж честно. По-крестянски крепкая, но даже не дородная, а именно что в соку. Высокая, с отменными сиськами, которым я честно завидую, крутыми бедрами и неожиданной для крепостной совсем дворянской статью. Приодень ее — не отличишь от реестровой из захудалого уезда. Впечатление портят только глаза, лишенные аристократической надменности, а скорее излучающие сермяжную хитрость и смирение.

— Но против это заветов Господа нашего, Александра Платоновна.

— Ничего нового, — констатировала я, — все те же аргументы. Но с твоим Господом у меня отношения простые, сама знаешь. Не мой он Господь.

В ответ на это Танька лишь вздохнула, встала, взяла с трюмо мой фаравахар[1] и застегнула цепочку на моей шее. Крест в круге привычно лег в ложбинку на груди, а я прошептала благодарность Мани за все сущее, бывшее и будущее.

— Все равно греховно живете, барышня, — заупрямилась горничная. — С мужиками милуетесь без венца, вино пьете без удержу, волосы изводите, где и Мани ваш их выводить не велел.

— Но-но! Первые два пункта принимаю с согласием, а вот про заросли в Канонах ничего не сказано. И тебя, кстати, еще раз увижу заросшей в подмышках или срамном месте — выпорю!

— Так уж и выпорете? — со скепсисом поинтересовалась Танька.

— Конфет лишу на месяц!

— Не, Александра Платоновна, мне без конфектов не жить! — испугалась девка.

Пороть я ее и в самом деле не порола никогда. И портить жалко, и претит мне это. Хотя управляющий моими деревнями и практикует экзекуции, но там я уже не вмешивалась — его порядки, его отношения с крепостными. Да и в имениях бываю крайне редко: столичная жизнь затягивает, а доход оттуда поступает значительный, поэтому в дела Антипа Игнатыча я не лезу.

— Душ готов? — спросила я.

— Теплый, как Вы любите. И на второе омовение приготовила.

Босыми ногами, благо лето в Петербурге, я дошла до умывальной, скрытой в самом конце квартиры подальше от чужих глаз. Воспользовалась горшком, который Танька сразу же вылила, встала под жестяным раструбом. Дырки в нем уже окаймились ржавчиной, надо попенять горничной. Повернула вентиль, и сверху полилась жидко вода, разбиваясь на тонкие струйки. Танька взяла брусок шуйского мыла и тщательно прошлась по моей коже, избегая впрочем прикасаться к лону. Стеснительность горничной раздражала, но выказывать недовольство я вновь не стала, и так ее крестьянская натура стонет, живя в моей квартире в качестве прислуги. Впрочем, ей ли жаловаться.

Первая вода закончилась быстро, еле успела смыть пену с себя. Служанка споро слила ее из «бассейна», и в несколько подходов залила в бак свежую, уже чуть остывшую. Я встала под струи, а Танька принялась качать ручку насоса, подавая воду обратно наверх. Английское изобретение девка считала бесовским, но я постоянно находила следы того, что душем горничная втихаря пользовалась, пока хозяйка не видит. Глупо: ведь за такую тягу к чистоте могу только хвалить. Заставлять же ладную девицу поливаться из шайки во внутреннем дворе значило бы навлекать на нее сальные взгляды дворни всех соседей. А там, не приведи Мани, и до действительного греха дойдет.

Вытирание, высушивание, накрашивание, одевание — все это занимает уйму времени для молодой барышни. Конфидентка Марго много раз рекомендовала мне завести еще пару служанок, с которыми такие вопросы будут решаться быстрее, но каждый раз я оставляю эту проблему на потом. К Тане уже привыкла, а новых девок придется воспитывать, а то и ломать через колено, чтобы не портили настроение хмурым видом и излишней набожностью. Патриархальное воспитание имеет свои преимущества, но создает немало головной боли при моем образе жизни. Попытка же нанять французскую горничную окончилась грандиозным скандалом. И если моя дворовая сначала просто невзлюбила заграничную коллегу, то в финале была отменная драка, в которой Танька обзавелась огромным «фингалом» под глазом, а изящная Марин лишилась клока своей роскошной черной гривы. А также трех серебряных ложек, вытащенных мной из ее очень потайного места, и одной золотой, которую пришлось доставать из самого уж потайного. Несмотря на брезгливость, я не преминула запихнуть этот столовый прибор француженке в рот без предварительного ополаскивания. Под одобрительные крики Таньки, которая давно следила за «немецкой[2] сучкой» на предмет воровства.

— Скажи Ваньке, чтобы подогнал извозчика, — велела я горничной.

— Голубчика[3]?

— Лихача. И пусть выберет попристойнее. Сегодня надо с блеском подъехать. Разговор долгий будет.

Танька поправила шляпку, щелкнула по пылинке и вышла отдать приказание швейцару. Вернулась она с небольшой пистолью в руках.

О сути моей предстоящей встречи девка знала в подробностях. Хотя официально моей конфиденткой все считают Марго, именно служанка ведает об мне и моих делах такие подробности, которые я не доверила бы самому Мани, пусть ему и известно все сущее.