Твердые орешки

Ничего не попишешь — палатки

Опять сны. Они приходят каждую ночь и всегда удивляют меня своей нелепостью. То есть люди, которые в них участвуют, как правило, всегда знакомые, но события происходят в самых неожиданных местах.

На этот раз мне приснилось, что я был в цирке. Я очень люблю цирк, и он часто мне снится. Обычно я бывал там один, а сейчас почему-то очутился с Валерием. Валерий сообщил мне, что он теперь начальник пионерского лагеря и по совместительству продолжает работать на своем авторемонтном. В цирке было много наших ребят. Я их узнавал то там, то здесь. Они почему-то часто меняли места, а иногда и совсем исчезали. Ярко горели прожекторы, играл оркестр, и по арене бегал маленький клоун. Он кривлялся, танцевал, а его все время сметали метлой с арены. Когда клоун поворачивался лицом ко мне, я ясно видел, что это Женька Быков. Он даже подмигивал мне и делал какие-то жесты: дескать, подожди, еще не то будет!

Наконец оркестр заиграл торжественный марш, зажегся еще десяток прожекторов, и на арену в пионерской форме вышла… Мая.

— Смотри, — сказал Валерий, — лучший номер программы!

Я в этом ни капельки не сомневался и сказал ему, что давно это знаю, что у Маи от меня секретов нет, и даже хотел ему сказать об этом. Но Мая неожиданно повернулась ко мне лицом и смело, на весь цирк сказала:

— Митя, мы с тобой друзья! Ты помнишь об этом?

И странно, никто не обратил на ее слова внимания, будто силой какого-то волшебства слышал их только я один. Через секунду Мая уже взбиралась по канату на высокую трапецию и на головокружительной высоте начала выделывать ловкие, красивые, но опасные упражнения. В оркестре все время слышалась тревожная дробь. Но вот оркестр замолк, и барабанная дробь стала нарастать. Мая раскачивалась вниз головой. Видимо, она должна была перелететь по воздуху на противоположную трапецию. Но неожиданно на арену выбежала Нин-Вас. Она всплеснула руками, заметалась и начала кричать:

— Прекрати! Сейчас же прекрати! Романова, ты вообще себе многое позволяешь!..

Треск дроби стал оглушительным, и Мая, сорвавшись с трапеции, полетела. Полет длился мучительно долго. Мая неслась по воздуху как птица. У меня перехватило дыхание, а в мозгу гулко отсчитывались секунды: десять, одиннадцать… пятнадцать… Еще миг, и она ухватится за трапецию. Но что это? Трапеция отклонилась и… Мая, распластавшись, летит вниз… Я вскакиваю, кричу и… просыпаюсь.

Женька и Сашка, приподнявшись на локтях, смотрят на меня удивленными глазами. Венька тоже не спит, но взгляд его мечтательно направлен в потолок. Я слышу, как стучит сердце, и стираю со лба пот.

Венька, ни к кому не обращаясь, говорит:

— Сегодня начнем…

— Чего вы, черти, спать не даете? Один со сна кричит, другой что-то бормочет, — ворчит Сашка и переворачивается на другой бок.

Женька Быков сидит одетый на своей кровати и держит в руках какой-то пакет.

— Ну что, привез? — спрашивает Сашка.

— Будь спок! Железно! — отвечает Женька и показывает свой сверток.

— Что это? — спрашиваю я.

Но вместо Женьки отвечает Сашка:

— Он же в город ездил, техаски с кнопками доставал!

— Сам ездил? — удивляюсь я и понимаю, почему Женьки вчера не было.

— А что я, маленький? Подумаешь, великое дело!..

Наш разговор прервал гром. Небо вроде было чистым и вдруг: «Трах-тарарах!» — аж земля затряслась. И сразу стало темно и молнии засверкали одна за другой.

— Закрывай палатку! — закричал Сашка, но ливень уже хлестал вовсю, и ручейки начали ползти под наши кровати.

Со всех сторон слышались крики. Одни орали: «Спасайте!» — другие: «Ура-а!» Девчонки так шумели, что на нашей стороне было слышно. Как мы ни закрывали палатку, воды натекло по щиколотку. Ножки кроватей начали медленно погружаться в глиняный пол. Сядешь на кровать и чувствуешь, как она едет вниз. Ничего не попишешь — палатка.

Вдруг возле нас раздался истошный крик Нин-Вас:

— Большие, почему сидите?

Быстро прохлюпали тяжелые сапоги, и послышался голос Демьяна Захаровича:

— Аврал, братцы! Аврал!

Венька выбежал первым, за ним Сашка, Женька и я.

Ливень густой серой сеткой закрыл перед нами все. Тяжелые струи с шумом бились о землю, гром гремел оглушительно, близко. Молнии то и дело распарывали небо и ослепляли нас.

— Орудия, огонь! — закричал Сашка.

И вдруг шаровая молния ударила в сосну возле столовой и расколола ее пополам. Ствол с треском развалился и упал на крышу. Счастье, что никого не оказалось поблизости. От испуга ребята притихли, но в эту самую минуту заработали репродукторы. Громкий голос под оркестр пел какой-то марш. Это было страшно нелепо, но зато заставило всех взяться за дело. Мы выбежали на аллею и чуть не сбили с ног Нин-Вас. Накрытая с головой плащом, она бегала от палатки к палатке и кричала:

— Спасайте малышей! Спасайте!.. Где вожатые? Где Валерий?

Я и Венька помчались к палаткам седьмого и восьмого отрядов. Они, как назло, стояли в низкой части территории, и туда текли целые реки. Мальчишки бегали вокруг палаток, брызгались и пускали кораблики. Им было наплевать на то, что постели их плавали. Весело, необычно, и можно искупаться.

Валерий так промок, что его трудно было узнать. Вместе с ним постели из палаток выносил другой парень. Намокшая шевелюра закрывала его лицо, и я не сразу узнал в нем Ваню Шумилова. Выходит, он ночевал в лагере.

— Чего стоите?! — закричал на меня и на Веньку Валерий. — Зовите всех наших! Будем прямо с кроватями тащить малышей в столовую.

Но звать никого не пришлось, весь отряд уже бежал сюда. Мы по двое брали кровать и несли в столовую. Скоро появился дядя Кузьменко с подводой и начал грузить на нее постели.

Врач Валентина Наумовна охала и ужасалась:

— Что будет?! Что будет?! Давайте их прямо в изолятор! Они уже все, наверное, простужены!..

— Ничего не случится. Не растают, не сахарные! — успокаивал ее Валерий и принимался за очередную кровать.

Малышей собрали в столовой, и наши девчонки устроили им обтирание. Руководила этим Таня Захарова. Откуда у нее, такой слабой и хрупкой, взялось столько энергии, сам не понимаю. Справилась она с ними быстро, решительно и еще покрикивала на Маю и Олю:

— Три этого!.. Бери того!..

Ливень сразу оборвался, словно сверху его кто-то ножом отрезал. Тотчас же выглянуло солнце, небо распахнулось, как огромное окно, и лес засверкал, осыпанный серебряными каплями. Сразу стало тихо, и радио тоже замолчало. Малыши закричали «ура» и как горох посыпались из столовой, побежали к лужам пускать лодочки.

— Пускай, пускай бегут! — махнул рукой Демьян Захарович. — Занятное дело…

Завтракали мы в две смены, потому что правое крыло столовой было заставлено кроватями. Демьян Захарович ел за одним столом с Валерием и Ваней Шумиловым. Они потребовали по две порции и о чем-то весело разговаривали. Я только слышал, как начальник сказал Валерию:

— Твои, Валерий, молодцы! Дружный коллектив. Сегодня же отметим их на вечерней!

Под столы с нашей одежды натекли огромные лужи. Один Женька Быков оставался сухим. Он ел левой рукой, а под правой держал свой пакет, который сумел уберечь от дождя.

Я ел и думал о том, что у нас пропадет половина дня. Надо поставить кровати и постели на место, поправить палатки. А когда же готовиться к костру?.. И тут вдруг новая история. В столовую влетела Нин-Вас.

— Боже мой! Боже мой! Все оформление пропало! — И она велела всем посмотреть на щиты и плакаты, которые висели на деревьях.

Ливень помыл их так основательно, что половина из них стала просто чистой фанерой, а остальные напоминали старые размазанные палитры художников.

— Сейчас же снимайте их и несите к зеленому театру. Пусть художники восстановят… Валерий, я полагаюсь только на тебя… Только на тебя!

Мая подмигнула мне и кивнула в сторону Нин-Вас.

Да, видимо, старшая наконец-то оценила нашего Валерия. Ради этого нам стоило еще потрудиться.

Отряд разбился на две группы. Одна занялась ремонтом палаток, другая — снимала щиты и носила их в зеленый театр.

Лагерь напоминал цыганский табор. Кровати стояли возле палаток, на ветках сушились простыни, а на веревках матрацы. До самого обеда кипела работа. Зато порции дали обильные, как никогда, и сами повара расхаживали по столовой и предлагали добавки. Валентина Наумовна бегала от стола к столу и хватала малышей за головы, в кармане ее халата позвякивали градусники.

Мертвый час был отменен. Физкультурник поочередно с отрядами делал разминки, чтобы предупредить простуду. Валерий подошел ко мне и сказал:

— Поработали-то мы поработали, а вот что с концертом будет, не знаю.

— Из кожи вылезем, а подготовимся! — заверил я.

— Говорить легко, — покачал головой Валерий. — Ты хоть про частушки-то не забыл? Это очень важно!.. Да, и вот еще что. Есть у меня одна пионерская песня, старая… У нас в лагере когда-то пели «Про Васю». — Он порылся в нагрудном кармане и вытащил размокший от воды листок. — Вот, специально вспомнил. К ней бы концовку новую, нашу, понимаешь? — И вслух прочитал припев:

Эх, брат Вася,
Скажи, в каком ты классе?
Скажи, какой дружины ты, отличный пионер?..

— Неплохо. А музыка?

— Музыку я напою Жоре, только сделай…

Я взял блокнот и карандаш и пошел искать тихое место для работы.

В палатке было еще сыро, в столовой — грязно и шумно. Я направился в «зеленый театр», на полянку, где стоял столик, а стульями к нему служили пеньки.

Возле эстрады невольно остановился. Здесь в кучу были свалены размытые щиты, а художники трудились над панно. Только теперь я вспомнил, что Нин-Вас на одной из линеек рассказывала: «У меня для встречи секретаря будет особый сюрприз — панно «Наш лагерь». Оно будет огромным, и вся наша жизнь будет в нем отражена…» Смотрю на рисунок и удивляюсь: для чего он? Это что-то вроде географической рельефной карты, на которой горы, и леса, и реки, и всюду виднеются либо палатки, либо пионеры, идущие строем. В общем весь план наших лагерных мероприятий… Зачем в лагере рисовать палатки и лес? Ведь, все это есть, только получше, чем нарисованное…

Частушки у меня писались как-то сами собой. Я думал о Валерии, о предстоящем концерте, и строчки из-под карандаша так и лезли.

Мимо пробежали Мая и Оля. Они засмеялись и помахали мне руками.

— Пиши, поэт, пиши! Мы тебе не будем мешать!

Репетировали весь вечер. Пел хор, повторяли упражнения художественной гимнастики. Сашка сто раз танцевал лезгинку, а Оля, Мая и Зинка растянули простыню и делали за ней какие-то непонятные движения. Венька и Павлик нигде не показывались. Конечно, они сидят в штабе и строят ракету. Интересно, неужели все у них выйдет так, как задумано?

Отбой сделали раньше на полчаса, потому что все очень устали. Я лег и сразу вспомнил, что завтра воскресенье, день свидания с родителями. Наконец-то приедет папа или мама, и все прояснится. Я начал снова думать о доме. Сегодня мама, наверное, беспокоилась обо мне. Ведь такой же ливень был и в городе. Она всегда почему-то против палаток…

— Что ты там ворчишь и вертишься? — спросил Женька. — Думаешь, завалим концерт? Не волнуйся! Я такой номер отколю — все закачаются!