Алая чалма

ИСПЫТАНИЕ

Суллон выздоровел. И тут же убежал в степь. Вернулся к вечеру. Плелся усталый, старательно избегая колючих зарослей, чтобы не расцарапать еще не совсем зажившие раны. В зубах он держал несколько номеров газет. Накопилось их на почте, пока Суллон хворал.

Утром, еще потемну, Саттар-ота и Раджаб погнали отару в горы, рассчитывая к вечеру вернуться. На попечении Анвара остались матки с ягнятами, Суллон тоже остался. Анвар его не просил. И дед не наказывал. Он сам остался. Сам начал сгонять в кучу овец, чтобы далеко не разбредались, а то недолго какому-нибудь ягненку приотстать и затеряться в бурьяне да среди валунов.

Когда из-за края земли поднялось солнце и высушило росу с трав, Анвар погнал свое немногочисленное стадо повыше в горы. За матками вприпрыжку бежали кудрявые ягнята, на ходу норовили ухватиться за вымя. Анвар, как бравый чабан, крутил над головой длинную палку, окриками подгоняя отстающих ягнят. Суллон бежал сторонкой. Между делом останавливался у нор, принюхивался, стараясь отгадать, лиса здесь живет или барсук. Или, может, дикобраз.

Справа и слева горбились невысокие горы. Их покатые бока укрыты зеленым бархатом. А темнеющий наверху низкорослый можжевельник кажется щетинистой гривой. А дальше и выше взгромоздились серые и розовые скалы. С северной стороны, куда не заглядывает солнце, они покрыты мхом и плесенью. Их обдувает ветер, веющий со снежных вершин. Анвар посмотрел назад. Далеко-далеко внизу чуть приметен неправильный круг загона — будто кто-то обронил погнутое колечко. А рядом еле видно белое пятнышко палатки. Анвар присел на пригретый солнцем камень и вынул из-за пазухи камышовую свирель, которую сам смастерил. Подул в нее, перебирая пальцами, и переливчатые звуки полились по склону. Овцы прислушались, постояли, замерев, а потом снова наклонили головы и стали щипать траву с аппетитом, успокоенные, что чабан поблизости и им не грозит опасность. Отыскивая своих маток, блеяли ягнята. Овцы с неохотой поднимали головы и, не переставая жевать, откликались на зов. А насытившись материнским молоком, ягнята начинали резвиться.

Нежная песня свирели разносилась повсюду, стремилась вверх. Вон как резко прочерчивают воздух ласточки, проносясь низко над головой, и весело попискивают, словно благодарят музыканта за чудесную мелодию.

А в самом поднебесье между белых, похожих на распушенный хлопок, облаков, распластав сильные крылья, выписывает медленные круги орел. Знать, прилетел взглянуть, кто пожаловал в его владения. Анвар засмеялся. Ему захотелось крикнуть орлу: «Не вейся так долго, голова закружится!..»

С цветка на цветок, жужжа, перелетали шмели. Земляные осы в лапках тащили что-то к норкам. Анвар потихоньку приблизился к норке и стал следить за их работой: оса втащила в тайничок добычу, а потом искусно замаскировала вход, закрыв его землей, и улетела на поиски новой добычи.

Совсем рядом, за гранитным валуном, раздалось громкое квохтанье. Анвар вздрогнул от неожиданности. Так квохчет курица, когда радуется снесенному яичку. Но откуда здесь быть курице? И Анвар догадался, что это кеклик зазывает подружек.

Он сунул свирель за пазуху и, пригнувшись, стал подкрадываться к валуну. Нет, он вовсе не собирался бросить в кеклика камень. Только взглянуть на него хотел. Но не успел проделать и половины пути, как чуткая птица взмыла в воздух и, мельтеша крыльями, резко метнулась за скалу. Анвар только и успел заметить полосатую, словно матросская тельняшка, грудку и красные лапки, поджатые к брюшку. Кеклик опустился среди камней на соседней горе. Заприметив это место, Анвар начал спускаться по крутому склону на дно овражка, разделяющего две горы. Внизу между камней изгибался говорливый ручеек. Из-под ноги выскользнула галька и с разгону шлепнулась в воду. Со дна ручья поднялось облачко золотистых песчинок, его подхватил поток. Анвар спустился к ручью и отвязал бельбог, в который была завернута лепешка. Поудобнее уселся на берегу и, смачивая лепешку, начал есть. Потом вдоволь напился, черпая воду ладошкой. От холода рука сделалась словно деревянная. Анвар подышал на нее.

Чуть в сторонке вода внезапно вспыхнула оранжевым светом и погасла. Анвар вскинул голову и увидел промелькнувший между камней рыжий хвост лисицы. Она пришла, видно, напиться и, увидев чабана, метнулась через ручей. Анвар прыгнул на камень, едва высунувший из воды мокрое темя, балансируя руками, перебрался по валунам на другой берег. Лиса исчезла. Наверно, спряталась в кустах джиды, густо разросшихся по всему склону. Анвар стал пробираться через кусты. Ветви цеплялись за рукава, больно хлестали по лицу. Анваром овладел настоящий охотничий азарт. Выбравшись наверх, где беспорядочно громоздились камни, он с высоты внимательно оглядел кустарник. Где-то в зарослях истошно верещала какая-то пичуга. Может, неподалеку от ее гнезда как раз и притаилась лиса?.. Анвар столкнул со склона камень. Обломок гранита, подпрыгивая, как резиновый мяч, устремился вниз, ударился о валун, распался на множество кусков, которые с шумом посыпались на кустарник. Из зарослей поднялась стайка дроздов, перелетела на другое место. Алиса ведь хитрущая, ее так просто не вспугнешь. Сидит небось преспокойно в норе, только ее нос и торчит.

Анвар насобирал камней, сложил в кучу и начал «обстреливать» весь кустарник. Ему совсем не хотелось убивать лису, нет. Ему бы только увидеть ее, хотя бы издали. Он еще ни разу не видел лису. Покажись она ему хоть разочек, он тут же перестал бы кидать камни. А она сидит, дуреха, и не думает высовываться.

Анвар вспотел от усердия и решил передохнуть. Но едва сел на валун, как через минуту ему стало холодно. Рубаха прилипла к потному телу, и его начал жалить сырой ветер. Анвар огляделся и только сейчас заметил, что на гору наползла густая тень. Дымчатые тучи словно войлоком накрыли солнце. Внизу неприветливо и даже как-то враждебно лопотал ручей. Должно быть, сердился, что и на его долю перепало изрядно камней. Анвар окинул взглядом противоположный, почти отвесный скат овражка. За горбом той горы пасутся овцы с ягнятами. Анвар их оставил там утром, а сейчас скоро полдень. Смутное беспокойство закралось в сердце. Он сорвался с места и опрометью бросился вниз. С разгона перескочил через ручей и, цепляясь за красные корешки риваджа и ломкие желтоватые прутики волчьих ягод, стал карабкаться в гору.

Томительную жару сменила резкая прохлада. Со стороны долины, выискивая проход между горами, опять стала заходить гроза. Небо потемнело. Лишь на какое-то мгновение освещалось голубоватым светом, и через минуту доносилось предупредительное рокотание грома.

Взбираться наверх было трудно. Анвар, задыхаясь, добрался наконец до горба горы и остановился, хватая пересохшим ртом воздух. Дождь беспорядочно застучал о камни, зашуршал по траве. Между тучами еще оставались узкие синие просветы, но их ломаными линиями наскоро сшивала молния.

Анвар озирался и никак не мог понять, где находится. Горы, скалы, трава сменили свой цвет, будто переоделись в другую одежду. Но вот же тот камень, на котором Анвар сидел и играл на свирели! А вон та скала, за которой квохтал кеклик… А где же овцы? Анвар закричал срывающимся голосом:

— Суллон!.. Суллон!.. Суллон!..

И даже не заметил, как, обжигая щеки, потекли слезы.

Никто не отзывался. Анвар решил, что слезы делу не помогут. Он вытер рукавом щеки и стал отыскивать овечьи следы. Но дождь уже успел их смыть. Анвар побрел вдоль ущелья, всматриваясь себе под ноги, уходя все дальше и дальше в горы. Порой он, прячась от дождя, останавливался под нависающей широким козырьком скалой и, приставив ко рту ладони, звал Суллона. Но шум дождя заглушал голос. С гор стремительно бежали мутные потоки. По дну ущелья и в ясную-то погоду всегда гулял сквозняк. А теперь ветер проносился по нему с такой силой, что мог сбить с ног, сбросить вниз, в бурлящий поток, который уже катил огромные камни и вырванные с корнем деревья. Ветер то угрожающе кричал: «А-а-га-а-а!», то протяжно и уныло завывал, будто кто-то дул в громадную трубу. Черные тучи прилипали к зазубринам скал, обволакивали их темной пеленой. Из-под ног срывались камни и, разбрасывая желтые брызги, устремлялись на дно ущелья, где бесновался поток.

Анвар зачерпнул полные сапоги воды. С трудом волоча ноги, он плелся по едва заметной тропинке, когда-то вытоптанной овцами. Миновал знакомую рощицу орешин и снова позвал Суллона. Но собственный голос ему показался таким слабым по сравнению с шумом ветра и дождя, что сделалось и вовсе страшно. Слева, за сплошной завесой дождя, он увидел между двумя скалами расплывчатое темное пятно, похожее на широкую трещину, смыкавшуюся где-то вверху. Это был вход в пещеру. Обрадовавшись убежищу, где можно укрыться от дождя и пронизывающего ветра, Анвар побежал к пещере. Едва войдя в тесный и холодный грот, в отчаянии бросился ничком на песок. Мускулы ныли от усталости, по телу разлилась слабость. С одежды Анвара стекала вода и темными змейками бежала в разные стороны. Несколько долгих минут Анвар боролся с тошнотой и душившими его слезами. Но как ни крепился, а заплакал громко, навзрыд. Ему вдруг показалось, что вся природа ополчилась против него, что его маленькое стадо унес поток, что теперь и самому ему не выбраться из этой западни.

Он долго лежал, выбросив руки вперед, вцепившись в камни. Ему почудилось, что кто-то щекочет его чуть повыше запястья. Боясь пошевельнуть рукой, Анвар поднял голову и всмотрелся. Через руку перебегали черные точки. Он чуть не закричал с испугу. Но вот глаза привыкли к темноте, и он увидел, что это всего-навсего муравьи. Анвар сел и отряхнул руку. Он сдвинул на муравьиную дорожку камень и стал наблюдать. К неожиданному препятствию подполз крупный муравей. Остановился, в недоумении пошевелил усиками и, долго не раздумывая, полез на камень. За ним последовали остальные. Прошла всего минута, и вот по другую сторону камня снова ожила дорожка. Анвар сидел пораженный: «Какие маленькие, а сколько у них упорства, настойчивости…»

Из темной глубины пещеры доносился переливчатый звон. Видно, где-то сверху сочилась вода и тяжелые капли падали в выдолбленную ими в камне чашу. Вдруг Анвар уловил в их ритме знакомую мелодию. На мгновение ему почудилось, что это Энвер ударяет деревянными молоточками по своим бутылкам. Вспомнилось ему, что, когда одолевает страх, нужно петь. И он запел, тихо, почти шепотом. Слова слетали с дрожащих губ:

На малахитовом склоне цветут эдельвейсы,
Возле самого солнца вьется беркут.
Люблю я здесь играть на свирели,
Орел не послушать меня прилетел ли?

Анвар вскочил и очертя голову выбежал из пещеры. В лицо хлестнули холодные струи.

— Суллон!.. Суллон!.. Суллон!.. — закричал Анвар, и его голос прозвучал теперь четко и властно.

Издалека, то нарастая, то вновь затихая, донеслось протяжное и призывное: «Оу-у-у-у… о-о-о…»

Наверно, точно так же завывало Поющее ущелье, мимо которого гнал своих овец к партизанам Абдулла-юлдузча. И ему тоже небось было страшно. Но он пересилил в себе страх. Если бы не сумел это сделать, пропал бы… Анвар тоже должен взять себя в руки.