Самоцветы для Парижа

(4) Екатеринбург. Июнь 1918 года

Дежурный совсем недавно — еще чай не успел выпить — водворил Вологжанина под замок, но приказу не удивился. И не такое бывало в этом доме.

Загремели ключи, и в коридоре появился Вологжанин. Он был обескуражен повторным, почти без передышки вызовом на допрос. Понял, произошло что-то непредвиденное. И вряд ли приятное для него.

Следователь ждал его стоя. Он был сух и корректен.

— Гражданин Вологжанин, сожалею, что вынужден прервать ваш сон, но дело не терпит отлагательства...

Мрачной тенью качнулся ротмистр.

Резко заныло сердце. Проснулся тот давний страх перед большевиками, который он старательно загонял внутрь, топил в призрачной надежде на счастливый исход. Когда следователь попросил вспомнить подробности фронтового убийства, у Вологжанина не хватило выдержки. Он заскрипел зубами, и страх, таимый эти годы, выплеснулся наружу. С ротмистром случился нервный припадок. Он не отрицал ничего. Только об изумрудах молчал...

«Господи! — бессвязно взывал Вологжанин. — Если ты есть, сделай так, чтобы Макарка пропал вместе с запиской! Чтобы он сдох! Утонул!.. Господи!»

Бог молчал.

Только желтое расплывчатое пятно лампочки вздрагивало и пригасало.

Утром Вологжанин не поднялся.

Спешно вызванный медик засвидетельствовал смерть, как результат затяжного сердечного приступа.

ИЗ ОДНОЙ ВОЙНЫ — В ДРУГУЮ