Самоцветы для Парижа

(3) Выселки. Август 1988 года

Они не опаздывали. Борис Иванович и двое его спутников в штатском появились у Выселок ранним утром, когда туман еще не сел, и видели, как окапывались в малиннике нарушители конвенции, как прибыли мотоциклисты.

В основном обстоятельства не мешали замыслу, и Шевченко не стал прогонять ребят, надеясь на их благоразумие. Но выглядевший тихоней Димыч вынудил его поволноваться. Неосторожное движение, и мальчишка загремит с чердака на все Выселки, лишив оперативников главного преимущества — внезапности.

Просчитав ситуацию, майор пришел к выводу, что передача изумрудов завершена, и дал команду своим людям.

В избе между тем продолжалась миролюбивая беседа. Подкидывая на ладони увесистый кошель, шеф внимательно изучал Митрия.

— А тебя, сынок младшенький, хвалю. Ты слово сдержал, а я свое слово еще скажу. И пусть тебя не мучает совесть. Ну, показывай...

Митрий без звука достал ветхую записку и протянул шефу. Тот мигом глотнул текст и, ничем не выдав своего изумления, как можно равнодушней сказал:

— Туфта!

Митрий не верил своим ушам, но шеф ласково обратился к нему:

— Стольник устроит?

— Сколько? — осиплым от неожиданной удачи голосом переспросил Митрий.

— Ты что, сынок? — удивился шеф. — Стольник — это, по-вашему, десять чириков.

— Десять чириков... — завороженно протянул отличник учебы и активист школьной стенгазеты.

— Поладили. А записку верни, я в эти сказки давно не верю. Тебя же поощряю за хватку. Понял, как надо делать деньги? Если понял, у тебя тоже будет «Ява». Хочешь?

Витковский не закончил свой монолог. Дверь жалобно скрипнула...

За Шевченко в избу шагнули оперативники.

Подростки заметались по избе, Хорек кинулся к оконному проему, но его охладил голос шефа:

— Ты что, милиции не видел?

Сам он внешне не изменился и, пользуясь тем, что сидел к вошедшим спиной, избавился от улики — кошель с изумрудами провалился в дыру в прогнившей половице.

Наступила звучная тишина. Слышалось только хныканье Митрия, он испуганно размазывал обильные слезы кулаком, из которого торчала сотенная купюра.

— Здравствуйте, Витковский! — голос Шевченко ровен.

Шеф даже не шелохнулся.

— Вы, как всегда, не вовремя, Борис Иванович, — наконец отозвался он. — Пришли и вот... У меня, знаете ли, ностальгия развивается. Возраст, что ли? Так и тянет на родину. Свердловск — это большой муравейник, там душе тесно.

Шевченко поддакнул:

— И у меня такое же мнение. Порой мысль посещает: самое лучшее место в мире то, где родился. Так о чем же с детишками беседовали, Виктор Сергеевич, если не секрет?

— Как сказать... О разном. Видите, крюк в матице? Представьте себе, на нем моя колыбель висела. Интересно?

— Очень интересно, — сказал Шевченко и крикнул в потолок: — Эй, сыщик, спускайся!

И тотчас в щели потолка посыпалась земля, послышались легкие шаги. Витковского передернуло.

Когда поднимали половицы, чтобы достать кошель шефа, послышался всхлип.

Говоря языком милицейского протокола, узнать, кто всхлипнул в минуту изъятия изумрудов, не представляется возможным.