Лесная сторожка

— Да ведь он задохнется, а нас еще и винить будут, что не спасли! — испуганно крикнул Митька и, не дожидаясь друга, помчался к калитке.

Толька поспешил за ним, но, не добежав до злополучного козла, остановился:

— Митька, брось ты его! Боднет еще. Смотри, рожищи какие! Давай лучше побежим, бабке скажем. Ее козел, пусть сама и вытаскивает.

— Да ну тебя! — отмахнулся Митька. — Пока за бабкой бегать будем, козел или сдохнет, или забор в щепки разнесет. Смотри, как он его раскачивает…

Толька нерешительно шагнул вперед, но снова остановился. Козел продолжал с остервенением трясти забор.

А Митька, словно не замечая опасений друга, уже возился с попавшим в западню бородачом. Схватив козла за рога, он крутил его голову и так и этак и, наконец, освободил пленника.

— Видишь, вовсе он и не бодается, рад, что освободили.

— Ну и ладно, пусть его. Пошли теперь… — И Толька с равнодушным видом повернулся к калитке. — Охота была возиться…

Козел, хитро склонив голову на бок, взглянул на удалявшегося Тольку, ринулся вдруг вперед и так поддал его в зад, обтянутый короткими синими трусиками, что Толька, не успев даже вскрикнуть, врезался головой в колючий куст можжевельника и растянулся на земле.

— Ах ты, бессовестный! — крикнул Митька, бесстрашно ухватив веревку, которая была обмотана вокруг шеи неблагодарного козла. — Ты что ж это делаешь? Мы тебя спасли, а ты бодаться!.. — И он сердито оттащил упиравшегося забияку от распростертого на земле друга.

— Вот видишь!.. — захныкал Толька, поднимаясь на четвереньки. — Я же тебе говорил…

Митька, не отвечая, решительно поволок козла к стоявшему неподалеку деревцу и крепко привязал к нему.

— Вот… я тебе говорил… — продолжал ныть Толька, поднимаясь и отряхивая прилипшую к коленям хвою.

— Ну чего ты скулишь? Подумаешь, боднули его легонько, а он уж и раскис.

— Тебе хорошо… Тебя бы так легонько!.. Я. небось, теперь неделю сидеть не смогу. Как из пушки ударил!..

— Тоже нашел пушку! Козлы всегда бодаются, когда поиграть хотят. Он, может, с тобой просто знакомился. Ты погляди-ка лучше, какой он!

Козел, длинная борода которого была вымазана красной краской с непросохшего забора, действительно выглядел так забавно, что Толька, несмотря на боль, рассмеялся сквозь слезы:

— И правда! Сам белый, а борода красная. Ему бы еще седло красивое — был бы как в цирке…

— А может из спальни одеяло притащим и седло из него устроим? — предложил Митька.

Идея была соблазнительной. Но годится ли для этого одеяло?

— Оно ведь серое, некрасиво будет, — протянул Толька. Но, по-видимому, тут же ему в голову пришла замечательная мысль, потому что глаза его озорно заблестели.

— Давай просто краской седло нарисуем! — выпалил он и кивнул на забор, у которого, словно нарочно для этой цели, стояли три ведерка с краской. Руки друзей одновременно потянулись к кистям. Спина бодливого козла быстро украсилась желтым седлом с красной каймой. Толька увлекся и пририсовал к ней даже зеленые кисточки. Они очень хорошо вышли на белой густой козлиной шерсти, в которую так отлично впитывалась краска. Была окончательно докрашена в ярко-красный цвет и козлиная борода.

— Вот теперь здорово! — удовлетворенно оглядел козла Митька.

— Здорово, да не совсем, — критически прищурил глаза Толька. — Морда еще скучная какая-то…

Однако упущение это было легко исправить. Голова козла быстро позеленела, а рога стали, как и борода, тоже ярко-красными…

— Ну, сейчас совсем хорошо! — горячо одобрил работу Толька. Занявшись покраской козла, он даже забыл страх перед его рогами. — Вот бабка довольна будет! Теперь во всем районе такого козла не найдешь! Не потеряется…

Но тут из-за деревьев донесся звук горна, созывавший ребят к чаю, и друзья побежали к калитке.

Вечерняя линейка в лагере прошла оживленно. Выступив по приказанию Ларисы Алексеевны на три шага вперед, герои дня, смущенно опустив головы, стояли перед строем. На их руках, тапочках и майках пестрели разноцветные пятна масляной краски. Самым неприятным было то, что слова старшей вожатой как эхо повторяла крикливая бабка, пришедшая в лагерь жаловаться на «безобразие, учиненное над животным».

— Козел — он бессловесный, только мэкает, а сказать не может, — причитала она. — Грех так над животным измываться! За это бог накажет…

— Постойте, бабушка, — остановила старуху Лариса Алексеевна. — Бог тут, собственно, ни при чем. Ребята объяснили, что они сделали это, конечно, не на зло вам! Вы уж простите им эту мальчишескую шалость. Но загладить свою вину они должны и вот как: сейчас вы, Сидоров и Коровин, возьмете теплую воду, мыло и дочиста отмоете бабушкиного козла…

— Да что ты, матушка, что ты!.. — заволновалась бабка. — Я твоих озорников к моему Ваське и на шаг не подпущу, и не думай! Сперва выкрасили, а мыть начнут, так, чего доброго, всю шерсть начисто смоют. Я уж сама, сама… Ты только прикажи этим разбойникам, чтобы и близко к скотине не подходили!

А обиженный козел, которого бабка притащила в лагерь как живое доказательство вины шалунов, стоял перед строем во всем своем великолепии. Он то и дело мотал головой, словно подтверждая гневные бабкины слова. Это вызвало совершенно неуместную веселость выстроившихся на линейке ребят. И даже строго сжатые губы Ларисы Алексеевны как-то подозрительно странно вздрагивали.

— Хорошо, бабушка, — сказала наконец вожатая, — обещаю вам, что таких случаев больше не будет. А теперь, Толя и Митя, извинитесь перед бабушкой и дайте слово, что впредь постараетесь вести себя как следует.

Друзья переглянулись и, одновременно вздохнув, забормотали слова извинения.

Вечером в спальне долго не утихали разговоры. Взволнованные всеми событиями дня — приездом родителей, выкрашенным козлом и показанной в лагере кинокартиной «Чапаев», — ребята никак не могли угомониться и на этот раз дольше обычного разговаривали, лежа в постелях.

— Чапай, вот это герой! — сказал Митька другу, койка которого стояла рядом.

— А Петька-то, Петька!.. — загорячился Толька. — Видел? Бах из нагана вверх и кричит: «Тихо! Чапай думать будет!..» Сразу все красноармейцы притихли. Боялись Чапая.

— Вот это картина! Ох, и люблю такие! — восторженно произнес Митька.

— Я тоже очень люблю что-нибудь такое. геройское…

Митька приподнялся на локте и, усмехнувшись, посмотрел на друга.

— Геройское?.. А козла небось побоялся! «Как из пушки ударил…» А если бы в тебя из настоящей пушки?..

Толька почему-то не ответил. Он демонстративно зевнул и, закрыв глаза, притворился спящим.

Быстро промелькнули, промчались веселые дни лагерной жизни. И вот уже друзья едут домой.

На станции Мшинской Митьку встречали дед и Шанго. Как только Митька соскочил со ступеньки вагона, Шанго подпрыгнул, лизнул его в нос, губы и, довольный, весело виляя хвостом, побежал вперед, к бричке.

— Вернулся, помощничек мой! — радовался лесник. — А загорел-то как, что арап! Да и вырос, брат, скоро меня догонишь. Глянь-ка, голова-то еще больше на солнце побелела!..

— Что ж, Егор Николаевич, вот и приехали наши герои, — подошел к леснику встречавший сына Коровин. — С виду поздоровели, только прибавилось ли ума в голове?

— Ты уж всегда что-нибудь скажешь, папка, — недовольно пробурчал Толька.

— Ладно, будем считать, что поумнели, — потрепал его по плечу отец. — Ну, прощайся пока с дружком, завтра к нему сбегаешь.

— Я завтра обязательно приду! — закричал уже издали Толька. — Сразу начнем зверей учить!..

— Приходи пораньше! — махнул другу рукой Митька.

— Скоро снова в школу, деда. Теперь уже во второй класс! А на будущий год и в третий перейду. Я опять постараюсь хорошо учиться — заверял Егора Николаевича Митька по дороге домой.

— Ну и молодец, если будешь стараться, — серьезно одобрил дед.

Уезжая на станцию, Егор Николаевич запер Федьку в чулан. Пока внук был в лагере, лесник проделывал это ежедневно, когда уходил из дому. За лето медведь подрос, и Егор Николаевич боялся оставить его без надзора.

Как только бричка въехала во двор, Федька услышал голос своего друга и начал так скрести когтями дверь, что от косяка только щепки полетели. Попросив дедушку через минуту-две выпустить медведя, Митька тихонько подошел к чулану, прильнул к двери, шепотом произнес: «Федька, Федька!» и опрометью бросился бежать. Обогнув чулан, он заскочил за дровяник, быстро взобрался на старую липу и стал наблюдать оттуда.

Выпущенный из заточения Федька чуть не сбил с ног лесника. Принюхиваясь, он побегал вокруг Егора Николаевича и, не найдя Митьки, бросился в открытые двери сторожки, подбежал к Митькиной кровати, но не нашел его и там и снова выскочил во двор. Лесник стоял на крыльце, с улыбкой посматривая на встревоженного медведя.

Федька снова быстро зашевелил ноздрями, понюхал землю и, напав наконец на след, помчался к сараю. Обежав его раза два, он повернулся к дровянику и увидел Митьку, устроившегося на старой липе. Федька сел на землю, радостно фыркая.

— Федька!.. Медвежонок!..

И через секунду Митька и его мохнатый друг в обнимку катались по траве.

— Ух ты, большой какой стал, толстенный!.. — трепал Митька густую шерсть медведя.

«А голуби!..» — вспомнил он вдруг, оставил Федьку и вихрем взлетел по лесенке на чердак. Открыв дверцу голубятни, Митька просунул туда руку: голуби сразу узнали хозяина — весело воркуя, они садились ему на руку, взбирались на плечо… Выпустив на улицу всех обитателей голубятни, Митька почистил ее, настлал свежей соломы, а потом вышел во двор и долго наблюдал, как голуби кружились над домиком, то садясь на крышу, то снова взлетая.

Осмотрев все свое хозяйство и убедившись в том, что оно в порядке, а звери здоровы, Митька подбежал к деду и просительно заглянул ему в глаза:

— Дедушка, сделай качели, такие, как в пионерском лагере, с доской, а?

— Ладно, внучек. Только вот что: сбегай-ка ты в Сорокино, к дяде Илье, он ждет сегодня. Рыбки принесешь. А я тем временем качели устрою.

— Мигом слетаю, дедуся! — И, взяв плетеную из бересты кошелку, Митька, в сопровождении Шанго и Федьки, зашагал к рыбаку.

Красиво было в лесу под вечер: ярко-красные лучи заходящего солнца озаряли чащу, и там, где они проникали в промежутки между деревьями, словно висели столбы золотистой пыли. Где-то в лесной чаще куковала кукушка, а на Кругленьком болоте еле слышно перекликались журавли.

Вернувшись домой, Митька вдоволь накатался на отличных качелях, устроенных дедом между двух высоких сосен. Федька тоже попытался было принять участие в этой новой забаве и даже, с помощью Митьки, вскарабкался на качели. Однако, не удержавшись на шаткой доске, свалился, больно ушиб голову и, несмотря на все уговоры Митьки, в этот вечер больше кататься не пожелал. Усевшись в стороне, он с обидой посматривал, как взлетает в воздух его друг.