Корнуолльские Ведьмочки и Непредвиденные Последствия

Глава 1. Чем занимается полиция?

— Я его прекрасно вижу…

Вытянув ноги, девушка сидела на ветвях старого вяза — достаточно толстых, чтобы можно было развалиться, опираясь спиной о могучий ствол. Следует заметить, что среди благопристойных жителей Литтл-Уиннинга подобное поведение считалось не подходящим репутации добронравной молодой женщины. Подобным образом действия девушки с удовольствием были бы включены в число наглядных примеров безусловно падающих нравов подрастающего поколения — темы, подлежащей детальнейшему рассмотрению почтенными леди пожилого возраста при каждой беседе. Тем не менее следовало признать, костюм девушки был вполне приличным. Порицать девушку можно было разве что за серо-фиолетовый шейный платок, каковой стоило постирать.

Излишне говорить, что здесь и сейчас девушка выглядела в высшей степени странно. Хотя, скорее всего, не столько «здесь», сколько «сейчас». Чуть потёртый на локтях камзол, свободную батистовую рубашку, жилетку из мягкой замши, бриджи, высокие чёрные сапоги на пуговицах с золотой оторочкой и даже треуголку с небольшим воткнутым под ленту пером, можно было назвать старомодными — и, в то же время, в чём-то даже и респектабельными — даже тем леди, что помнили продуктовые карточки и прочие лишения времён Битвы за Канал. Пару веков назад её костюм смотрелся бы вполне обыденно, хотя для пожилых леди конца восемнадцатого столетия, он тоже стал бы прекрасным поводом обсудить нравы подрастающего поколения. Ведь и юная Анна Листер покорение Монте-Пердидо и Виньмаль тоже наверняка начинала с лазания по деревьям…

С другой стороны, винтовка с оптическим прицелом, которую девушка крепко держала в руках, в те времена смотрелась бы не менее чужеродно.

— Могла бы снять с одного патрона. Гарантировано…

— Если бы я тебя не знал… — проворчал её спутник. В шляпе-федоре и макинтоше с капюшоном он тоже выглядел несколько неуместно посередине солнечного июльского дня.

Облокотившись о капот старого Рейндж Ровера — типичного «сэндвича с джемом»[1] — Джерард Киттлер закурил. Сам себе в этот момент он напоминал, скорее, техасского рейнджера или детройтского детектива, нежели инспектора полиции из Девонпорта.

Но Джерард Киттлер числился не в полиции Давэнпорта, что на Миссисипи, и уж тем более не в Девонпорте, что расположился на противоположной стороне земного шара, на острове Тасмания. Инспектор жил и работал в округе Девонпорт раскинувшегося на восточном берегу дельты реки Тамар города Плимут, что на юго-западной границе церемониального графства Девон.

К западу от Тамар лежало графство Корнуолл. Страна тёплого моря и солнечных пляжей, выветренных скал, тихих озёр, замков той или иной степени разваленности, пиратских пещер, заброшенных каменоломен и уходящих в глубины веков традиций контрабандного промысла. Хотя, прежде всего, во всём мире графство было известно своими легендами и преданиями. Сказания о короле Артуре и волшебнике Мерлине (первом), Тристане и Изольде, мужественных рыцарях, благородных девах, феях и великанах — всем этим был Корнуолл с его многочисленными дольменами, менгирами, кромлехами, кельтскими крестами и триквертами. Ещё Корнуолл был землёй неизменных историй про фей и волшебство, заставляющих сердце любого ирландца биться чаще. Пелларов, ведьм и колдунов…

С которыми, будь на то воля Джерарда Киттлера, он предпочёл бы общался как можно реже.

К сожалению, родная дочь инспектора, двенадцатилетняя Эрин Киттлер, тоже была ведьмой. Как и её помешанная на оружии «тётушка», в настоящий момент сидящая над Джерардом со своей любимой винтовкой[2], стоившей не меньше двенадцати тысяч фунтов.

— Я просто констатирую факт…

Расположившаяся на дереве девушка снова чуть подкрутила прицел.

— Я, сейчас, какой, день… — пробормотала она. — У тебя, берёзовый, день. Не, день рождения. Где открытки, чудовища… Да чтоб тебя!

— Скорее, где открытки от друзей, — инспектор глубоко затянулся.

— Давай сам будешь смотреть, если такой умный! Так… Будешь колдовать… О, помчался к мамочке!

— Использование магии ведь запрещено ученикам, живущим среди магглов. Верно?

— Эти не-маги, похоже, о запрете не в курсе.

— А паренёк явно наслаждается их незнанием…

— Ты его в этом вини… Эй!

— Чего?!

— Мы могли спалиться. Воистину я была очень предусмотрительна, когда оставила обоймы в машине. Парнишку чуть было не огрели чугунной сковородой.

— И куда бы ты стреляла? До дома Дарсли две с половиной тысячи футов.

— В сковородку, естественно… Так похоже, сегодня он из дома уже не выйдет. Сворачиваемся?

— Ты можешь объяснить, почему этот мальчишка так всем интересен? Снейп же чуть в драку не полез…

На самом деле как раз полез — взбешённого зельевара инспектору, ещё в бытность констеблем участвовавшему в разгоне футбольных хулиганов, удалось удержать с большим трудом. И то, лишь с помощью Грегора Майера, добродушного садовника Преддеков. Человека с немалым борцовским опытом, насколько мог судить Джерард.

— Зайдём перекусить? — предложила девушка.

Пока она заказывала еду — то есть выбирала соус к неизменной картошке и сосискам — Джерард снова прокрутил в голове ту беседу. Деталей он не уловил, но общая картина, на первый взгляд, понятна. Мальчик, сын злейшего врага профессора Снейпа, в результате предательства другого злейшего врага профессора Снейпа, каким-то образом стал сосудом для души ещё одного злейшего врага профессора Снейпа. После чего профессор оказался обязан всячески потакать отличающемуся отвратительнейшим поведением молодому Поттеру, вместо того чтобы сгнобить того в подземельях — чего молодой Поттер, безусловно заслуживал. В последнем был виноват директор Хогвартса Альбус Дамблдор, сколь ни странно — очередной злейший враг профессора Снейпа (по совместительству — работодатель).

Подобная концентрация злейших врагов профессора Снейпа вокруг, собственно, самого профессора, наводила на размышления о серьёзных проблемах в его жизни. Не в последнюю очередь — психических.

От размышлений о превратности жизни профессора зельеварения Джерарда отвлёк стук тарелок. Рейчел за один раз ухитрилась притащить сразу и две тарелки, и три чашки, и даже миску с чипсами — последнюю придерживая подбородком. Расставив еду по столу, ничего не пролив и не просыпав, девушка быстро буркнула нечто вроде «варсагок» и с аппетитом принялась за сосиски, щедро сдабривая каждый кусок густым луковым соусом.

Ни на девушку, ни на выложенные на стол револьвер и резной амулет из нескольких вложенных друг в друга костяных шаров немногочисленные посетители паба не обращали ни малейшего внимания.

— Меы пведостовожноши, — уже набив рот, на всякий случай пояснила Рейчел. — Наф не видяч и ме флыфач. Даве маки.

На одном дыхании умяв свою порцию, Рейчел принялась за кофе. За то время, пока Джерард ел, она, явно наслаждаясь процессом, выпила первую чашку и взяла вторую лишь тогда, когда инспектор пригубил свой чай.

— Кстати, знаешь, в чём разница между кофе с коньяком во Франции и в Австрии?

— Понятия не имею.

— В Австрии общепринятой считается пропорция в одну жидкую унцию коньяка со специями и сахаром на четыре унции кофе.

— А во Франции?

— Малюсенькая чашечка крепкого кофе и бокал коньяка, которым его запивают.

— Потрясающе, — кофе Джерард не переносил и в чём-то даже понимал лягушатников. Бокал хорошего коньяка способен перебить вкус какой угодно гадости. — Предполагаю, что тебе по душе австрийский кофе.

— Не-а! Ирландский, с восьмилетним «Финниганом» и жидкими сливками!

— Предпочитаю не портить вкус хорошего виски. Так что там с Поттером?

Рейчел задумчиво изучала содержимое своей второй чашки.

— Некоторые почему-то добавляют взбитые сливки. Но, поскольку кофе по-ирландски пьют не через коктейльную трубочку, избежать сливочных усов почти невозможно. А то, что у этих самых некоторых обычные сливки свёртываются на дне чашки, так это потому, что руки у них не оттуда, откуда нужно. Э-эх… Так вот, как вижу ситуацию я. Не Дом Преддек, не британский род во главе с Эндером, а я…

Девушка задумчиво облокотилась о столик, подперев подбородок ладонями.

— Есть мальчик, каким-то невероятным способом сумевший даже не избежать, а защититься от смертельного проклятия. При том, что все известные мне — а значит и Страже Ньюфаундленда — способы защиты от него подразумевают такие некромантические ритуалы, что любой вменяемый чародей предпочтёт сдохнуть, но не воспользоваться ими. Дешевле выйдет. Тем более, что такая смерть мгновенна и безболезненна. Не говоря уже о том, что годовалый ребёнок их просто не проведёт. Н-да…

— А как тогда объяснить произошедшее?

— Единственный кажущийся мне реальным вариант — ошибка самого Риддла. Он к этому времени уже окончательно поехал крышей, но по-прежнему оставался единственным экспериментирующим некромантом в Европе. Не знаю, зачем ему приспичило создать себе живой хоркрукс… Собственно, до него вообще никто не пытался создать их больше одного, то есть даже хоть какой-то теории не было…

Девушка поморщилась.

— По сути дела, потому-то лорд Глойн сначала и помогал Тому Риддлу. Уникальная возможность изучить множественные хоркруксы. Оптимальные методы их создания, тонкости балансировки, побочные эффекты…

— Поясни мне одну вещь… Риддл убивал людей, приносил их в жертву для своих кровавых ритуалов и опытов на младенцах — а британские Преддеки просто конспектировали его действия? Искали побочные эффекты?!

— Это очень… тонкий момент. Понимаешь, сассанахи всё равно убивали бы друг друга. Все люди регулярно принимаются убивать себе подобных, а внутренние дела Магической Британии не касаются Дома. Война способствовала бизнесу, а Porth-Ia было нейтральной территорией.

— Тогда мне непонятно, почему вы — почему Глойн Преддек вдруг выступил против Риддла?

— Риддл пересёк черту. Есть определённые вещи, которые делать нельзя. Никому и никогда, вне зависимости от оправданий. В тот день, когда Риддл впервые пришёл к Преддекам, он был с этим вполне согласен. Но побочный эффект многократного раскола души… Он сводит с ума. Превращает даже не в зверя, но в безумного одержимого. А Глойн дал слово. Но об этом, — девушка вдруг спохватилась, — лучше поговорить с Эндером. Меня тогда здесь и близко не было. Так вот, возвращаясь к Поттеру…

Полицейский участок Литтл-Уиннинга располагался в добротном старом здании с полуторавековой историей — если быть точнее, сто пятьдесят лет ему должно было исполниться через год. Двухэтажный дом с цоколем, в котором располагались три камеры, некогда тёмные и мрачные, ныне же вполне светлые и даже в чём-то уютные. По крайней мере, так заявлял известный городской пьяница мистер Коллинз, проведший в них как бы не больше времени, чем все остальные задержанные вместе взятые.

Хотя, возможно, он просто предпочитал стены и нависающий над головой кирпичный потолок полицейского участка скалке в тяжёлой руке миссис Коллинз — женщине статной, широкоплечей и оттого зачастую чрезмерно решительной.