Пустой дом

Август. Год спустя

Дом опустел. Уилсон съехал на свою квартиру и теперь был в состоянии заняться собой, своей жизнью и любимой медсестричкой.

Хаус сидел спиной к двери, ровно так же, как в день возвращения Кадди в его жизнь. Он вдруг ощутил хорошо знакомый змеящийся между лопаток холод. А что, если ему просто почудилось? Появление Кадди, Чейз, тяжелое, но эффективное лечение Уилсона… Привиделось в долгом, запутанном бреду? И он сидит тут один, возможно, не первые сутки, а наверху разлагается тело его лучшего друга.

Хаус дернул плечом и хмыкнул. Он знал, что скорее заигрывает со страхом, чем боится по-настоящему. Впервые за долгие годы, а может и во всей жизни, он чувствовал, что ему есть на что опереться. И эту опору он обрел здесь, в этом самом месте, когда казалось, что жизнь вот-вот заберет у него последнее.

Он вспомнил о другом доме — охваченном огнем. О том, как бессовестно лгал себе, даже оказавшись на самом краю.

Пациент был идиотом, угробившим свою жизнь, а догадка без подтверждения стоила немногого. С другой стороны, он никогда не планировал никого убивать, по крайней мере — сознательно. Более того, сколько бы он ни повторял свое «наплевать» и ни путал их имена, все это было лишь частью игры.

Он действительно хотел, чтобы они жили.

Всегда. И не только потому, что это было очко в его пользу. Как бы ни хотелось порой быть бессердечным ублюдком, удавалось только казаться. Пусть и довольно успешно.

Поэтому в том, что он сказал пациенту о своих сомнениях, не было ничего сверхъестественного. На самом деле плевать он тогда хотел на его помощь, плевать хотел на поддержку Формана и покрывательство Уилсона. Все это уже ничего не значило. К тому времени программа самоуничтожения была запущена... И все же он не смог.

Уверовал ли он в то, что небезнадежен, или осознал глубину идиотизма и пошлости ситуации, а может, так сработал инстинкт самосохранения, обманув самое себя, — уже неважно. Просто это случилось. И в этом, как ни странно, был смысл.

Тряхнув головой в попытке прогнать меланхолию, Хаус кинул взгляд на часы и поднялся. Да, Уилсон съехал, отправился в свою новую жизнь, какой бы она ни была для того, кто никогда не сможет жить без сильнейших препаратов и постоянных осмотров. Но и у самого Хаус были сегодня планы. А если лимит его везения окончательно не исчерпан, то, возможно, и нечто большее…

В парке пахло утренней прохладой и зрелостью позднего лета. Густой, бархатный аромат еще не случившейся осени.

— Привет, — Кадди неуверенно улыбнулась, придерживая дочь за плечи.

Хаус кивнул Лизе и с интересом посмотрел Рейчел.

— Ты меня, наверное, совсем не помнишь?

— Неа, — немного робея, Рейчел огляделась по сторонам в поисках хоть какого-то развлечения.

Очевидно, мама будет болтать с этим серьезным мужчиной, а ей придется быть паинькой и ходить туда-сюда по бесконечным парковым дорожкам, умирая со скуки.

— А у меня для тебя кое-что есть, — сказал Хаус. — Пойдем.

Взглянув на мать и получив еле заметный кивок, она последовала за прихрамывающим мужчиной к скамейке, испытывая смесь смущения и любопытства.

— О! — воскликнула Рейчел и едва удержалась от желания захлопать в ладоши. — Это же воздушный змей! Мама давно обещает, что научит меня, но у нее никогда нет времени, — со свойственной ребенку непосредственностью заявила она.

— Значит, сейчас мы это исправим. Но только я не смогу с тобой бегать, — он показал на свою ногу, — но смогу быть твоим инструктором. Идет?

— Идет!

Следующие полчаса Кадди наблюдала как Хаус — то подбадривая, то провоцируя — учит ее дочь запускать воздушного змея. Ее не звали участвовать, и она предпочла остаться.

— Мама, мама, смотри! Он летит! — закричала Рейчел.

Полет был недолгим, но лицо дочери светилось от счастья.

— Давай, иди к нам!

— Иду, — Кадди поднялась, и вскоре над лужайкой разносились крики и смех Рейчел, мягкие увещевания Лизы и вполне доброжелательные шутки Хауса.

В конце концов, занятие им наскучило. Рейчел успела познакомиться с ровесницей и убежала играть на площадку. Хаус и Лиза вернулись на скамейку.

— Это было… мило, — сказала Лиза.

— Пфф, я вообще милый.

— Так что… — немного помолчав, спросила она, — ты принял решение?

Какое-то время Хаус молчал, наблюдая за Рейчел, а потом посмотрел на Кадди.

— Выходи за меня.

— Прости, что? — она, должно быть, ослышалась.

— Я серьезно. Поверь, лучше меня тебе не найти. С другой стороны, и хуже тоже.

— Погоди… — Лиза тряхнула головой, — о чем ты вообще?

— Я говорю, что сделаю все, о чем ты просишь: сдамся полиции, покаюсь, снова сяду, если нужно, но только при условии, что ты будешь ждать меня, а когда я выйду — мы поженимся.

— Ты ведь не серьезно? — она сощурилась и даже слегка отстранилась, словно боялась, что он сейчас крикнет «Бу!» или устроит что-то еще в этом роде.

— Вполне, — Хаус пожал плечами. — Знаю, что не лучший вариант. Но еще я знаю, что ты давно научилась справляться сама, а я буду пытаться делать то, что могу, — он помолчал, ненадолго отыскав глазами Рейчел. — Речь не о том, что я изменился. Но я понял, что дальше ничего… пустота. Пустота это страшно, Лиза.

Она кивнула, слишком хорошо понимая, о чем идет речь. Даже дочь и любимая работа не заполняли ее до конца. Всегда оставался зазор.

— Мы хорошо знаем и давно любим друг друга, — продолжал Хаус, — и еще ты единственная, кто может хоть немного привести меня в чувство. Если, конечно, мы не будем тут вспоминать всяких раковых симулянтов... А я определенно делаю твою жизнь интереснее.

— Это уж точно! — Кадди фыркнула и посмотрела на него с сомнением. — Ты всегда пестовал свое одиночество, носился с ним больше, чем с ногой, — что изменилось?

— Все. Нет, оно конечно классное и все такое, но иногда с ним буквально не о чем поговорить.

— Так тебе нужен собеседник?

— Мне нужна ты. Всегда была, наверное. И всегда будешь.

— Рейчел! Осторожнее, детка! — Кадди приподнялась, но затем опустилась обратно.

Она долго молчала, глядя на едва тронутый патиной парк, на плавающие в небольших лужицах листья, на свои руки с аккуратным маникюром.

Хаус неопределенно хмыкнул и отвернулся.

— Хорошо.

— Что? — громко переспросил он.

— Я говорю — хорошо, — повторила Лиза. — Ты разберешься со всем, и мы поженимся.

Хаус сощурился, пристально глядя на нее.

— Это акт милосердия?

— Заткнись, пожалуйста. И обними меня.

Хаус притянул ее к себе, прижимаясь щекой к виску.

— И все-таки, чего мне это будет стоить?

Кадди продолжала наблюдать за дочерью. Она думала о своей ответственности. А еще о том, что он прав. В каком-то смысле это был выбор без выбора.

— Кажется, этот вопрос стоило бы задавать мне, — сказала она. — Но если ты настаиваешь — то кольца с брильянтом, небольшой, но элегантной свадебной церемонии, и еще ты начнешь носить халат на работе, если сумеешь вернуться к практике.

Хаус молчал, кажется, тоже нуждаясь во времени для осознания.

— Ладно, насчет халата я пошутила.

— А я уже готов был согласиться.

Они посмотрели друг другу в глаза.

— Я ненормальная, да?

— Определенно. Но другая мне бы и не подошла. Кстати, имей в виду, если ты надумаешь бросить меня, пока я в тюрьме, или выскочишь за другого…

— То что?

Ее передернуло. Она вспомнила, как крупно дрожали руки. Как долгие месяцы ее сердце заходилось от любого громкого скрежета или стука. Как она просыпалась по ночам, захлебываясь от страха, шарила рукой по кровати в поисках Хауса, а потом вспоминала, что он и был причиной ее кошмаров.

— То я разобью палатку под вашими окнами и буду жить там, пока не умру от тоски… или голода.

— Не волнуйся, я буду тебя подкармливать, — она попыталась улыбнуться.

— Это утешает.

Кадди положила голову ему на плечо и решила, что подумает обо всем этом позже. А еще лучше — никогда. Хаус это Хаус. Неуправляемый, опасный, иногда пугающе уязвимый, определенно гениальный. Она любит его или даже больше — она как-то связана с ним, и с этим можно только смириться. Да, глупо думать, что он изменится. Но, возможно, еще глупее думать, что изменится она сама. Стоило признать, ни один мужчина в ее жизни не вызывал в ней и половину тех чувств, которые вызывал Хаус. В памяти вдруг всплыли когда-то брошенные ему в запале слова: «Смысл моей жизни — говорить тебе нет. Так сделай мою жизнь невыносимой и попроси что-то, на что я смогу ответить согласием!» У нее вырвался смешок.

— Что?

— Ничего. Просто подумала о том, сколько человек предложат мне обратиться к психотерапевту.

— Ты всегда недооценивала людей. Речь скорее пойдет о психиатре.

Кадди снова улыбнулась, на этот раз вышло естественнее. Хаус приподнял ее лицо за подбородок и заглянул в глаза.

— Я буду стараться.

— Я знаю.

Он поцеловал ее. Страх перед совместным будущим сделал крохотный шаг назад, освобождая грудь для вдоха и радости.

— Ой, мама, вы что, целуетесь? — незаметно приблизившаяся Рейчел округлила глаза.

— Да, я теперь буду твоим папой!

— Хаус! — Кадди всплеснула руками.

Господи, неужели она действительно сказала то самое «да»?

— На что ты так внимательно смотришь? Не знаю как тебе, а мне хочется поскорее убраться отсюда — это место наводит на меня тоску, — Уилсон поежился, глядя на дом, в котором когда-то собирался умирать.

Но в итоге съехал раньше Хауса, который лишь недавно перебрался к Лизе. Грегори наклонился, поднял крупный камень с неухоженной клумбы и задумчиво взвесил его в руке.

— А я подумываю о том, чтобы его купить.

— Что? — Джеймс изумленно посмотрел на него. — Ты ведь несерьезно? А как же Кадди? Она ни за что не согласится тут жить.

— Ну, рано или поздно она и сама поймет, что нам втроем не очень-то удобно жить в ее доме, а дальше посмотрим… — его глаза хитро блеснули.

— Святые угодники, эту женщину уже не спасти!

— Именно, — Хаус довольно улыбнулся. — Это отличный дом. И он станет мне отличным напоминанием… обо всем.

— Хаус, дом это просто дом. А ты — это ты. Хотя это уже не так просто.

— Не важно. Мне он нравится. Я долго представлял, как умру в нем в одиночестве, а теперь, возможно, отправлю из него Рейчел на выпускной.

Уилсон задрал голову и посмотрел на зарумянившиеся к вечеру облака.

— Что ты там выглядываешь?

— Смотрю, не полетят ли с неба камни.

— Очень смешно, — фыркнул Хаус, зашвырнул свой булыжник в соседский двор и захромал по дорожке прочь.