Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя)

Порядок и смута

Из вышеизложенного ясно, что мудрец, поставивший себе целью достижение состояния завершенности и слияния с единым, должен быть весьма осторожен в отношении того, что может воспрепятствовать ему выполнить поставленную задачу. Как мы видели, путь к состоянию упорядоченности долог и труден и предполагает массу знаний и значительные усилия. Естественно, нежелательно терять обретенное такими трудами, из-за малоценных, с точки зрения мудреца, вещей, таких, как знатность, богатство или царство.

«Ведь сказано: «Истина дао в том, чтобы сохранять себя, прочее можно употребить на управление страной, оставшееся от этого — на управление Поднебесной». В этом смысле труды предков царей — то, к чему мудрец обратится в последнюю очередь, ибо это отнюдь не тот путь, на котором совершенствуют себя, вскармливают собственную жизнь»[164].

По-видимому, мудрец никогда не стал бы обременять себя трудами властителя, если бы все в мире пребывало в состоянии гармонии. Но это отнюдь не так: «Ныне же мир пришел к упадку, дао мудрых царей предано забвению. Властители нашего века заботятся лишь о собственных удовольствиях и развлечениях: заняты тем, чтобы сделать огромными свои колокола и барабаны, роскошными свои павильоны и беседки, сады и парки. Посему они простирают руки к народному достоянию, мало раздумывают, предавая народ смерти ради удовлетворения своего гнева. Старые и слабые умирают от холода и голода, когда могли бы еще жить, сильные и крепкие терпят крах, нищают, впадают в униженное состояние. А тут еще гибель и плен, походы на ни в чем не повинные царства с целью приобретения земель, кары на ни в чем не повинный народ, налагаемые ради обретения выгоды»[165]. Мудрец все же мог бы найти выход — удалиться от мира, погрязшего в пороках, вступить на путь отшельничества — испытанную стезю не удовлетворенных действительностью. Ведь обретя единое и достигнув завершенности, он тем самым обладает высшим знанием — «знанием единого»[166], а потому как целостность, подобная великому единому (дао), представляет собой, так сказать, самодостаточный организм. «Посему тот, кто познает знание единого, возвращается назад к безыскусственности. Ему легко удовлетворять желания и страсти. Он питается умеренностью и простотой, и никто не в силах его заполучить. Удалившись от мира, он радуется своей внутренней сущности и чистоте помыслов, и никто не в силах его залучить. Опасности не повергают его в страх, власть не делает робким, и никто не в силах его подчинить»[167].

И все же это не решение проблемы, и притом не решение не только в общественном, но и в личном плане, поскольку мудрец не может себя чувствовать вполне спокойным в мире, где лишь один он достиг состояния завершенности, а действия других нарушают порядок, основой которого является сохранение в полноте всех компонентов мироздания. В конечном счете гибель, например, неразумного правителя, как мы видели, предопределена, но беда в том, что, погибая, он, как правило, увлекает за собой множество неповинного народу.

Мудрец не может предотвратить нарушения гомеостазиса вселенной в целом, вытекающего из по большей части бессознательной деятельности невежд, из которых наиболее опасным представляется невежда на царстве, как имеющий наиболее широкие возможности. Поэтому, хотя и с болью в сердце, мудрецу приходится делать вывод, что спасти вселенную от напастей, чинимых невеждами, можно лишь поставив на место правителя мудреца, т. е. себя самого, тем более что он лучше всех подготовлен к этой роли, ибо «наведение порядка в самом себе и в государстве — умения одного рода»[168].

Сознание мудрецом необходимости поступить именно таким образом ради всеобщего блага, т. е. ради блага мира как высшей целостности, народа как целостности и собственного тела как целостности, лежит в основе того, что обозначается термином «необходимость», обычно переводимым как «долг». То, что делает его способным к выполнению этой задачи, обозначается термином «сила» или «добродетель».

Следуя необходимости, мудрец в конечном счете заботится о благе для себя самого, поскольку ему несравненно легче выполнить истинное свое предназначение в упорядоченном, подобно его собственному телу, социуме, нежели в охваченном смутой царстве невежд. В этом смысле для него «долг» заключается прежде всего в том, чтобы оказывать «благодеяние себе самому»[169]. Вместе с тем, упорядочивая социум в целом, приводя его в состояние завершенности, мудрец заботится и о благе социума как целостности. Начиная с себя, он преобразует в перспективе весь мир. В этом он следует примеру предков: «Мудрые цари древности совершенствовали самих себя, и Поднебесная совершенствовалась им вослед; управляли собой, и Поднебесная им вослед становилась управленной»[170].

Что же касается силы, с помощью которой мудрец упорядочивает мир, то вследствие того, что тело его упорядочено, а душа в гармонии, он аккумулирует и генерирует своеобразную энергию — дэ, способную влиять благотворно на окружающую среду, подобно тому как благотворно влияет на нее «жизненная сила» природы. Посему мудрец — это «человек полного дэ»[171], а невежда, неспособный сохранить в полноте свою жизнь, — тот, «в ком слабо дэ»[172]. Если бы мудрец никак не проявлял свою дэ, мир никогда бы не узнал о ее существовании. Поэтому до тех пор пока мудрец не вступил на путь общественного служения, нам вообще не приходилось касаться этого его качества.

Дэ присуща не одному только мудрецу и, вообще говоря, унаследована им от своих предков — неба, земли и четырех времен года. Еще задолго до появления на общественном поприще мудреца небо, земля и четыре времени года «следуют своему дэ, и все существующее развивается и растет»[173]. «Сила весны — ветер, но, когда этот ветер не внушает доверия, цветение не бывает пышным, и поэтому плоды не завязываются. Сила лета в жаре, и, если жара ненадежна, земля не наливается плодоносящей силой; а если земля не набухает — созревание происходит слишком долго, и зерно выспевает не лучшее. Сила осени в дожде, но, если дождь ненадежен, злаки не становятся крепкими; а когда они не становятся крепкими, тогда все пять видов семян не вызревают. Сила зимы — холод, но, если холода ненадежны, земля не становится крепкой; а когда земля не становится крепкой — не начинается зимнее затворение»[174].

В основе силы природы, таким образом, также способность генерировать дэ, которая проявляется внешним образом в различных явлениях (ветер, жара, дождь, холод) или, с особой силой, как всеобщая «жизнетворная сила», в различных стихиях. Поскольку же, как мы видели, все эти явления и стихии своим субстратом имеют различные формы ци, то по природе своей дэ, по-видимому, не что иное, как напор, создаваемый движением ци, способность потока ци с большей или меньшей силой воздействовать на объекты мира.

По этой причине ци и дэ иногда как бы подменяют друг друга: так, существует ци холода, но не существует ци жара, хотя и холод, и жар — силы соответственно зимы и лета. Тем естественнее, что дэ мудреца изливается на народ как бы в форме цзинци: «Мудрец становится лицом к югу, помышляя с любовью о благе народном. Он не успевает еще отдать повеления, как все в мире уже вытягивают шеи и становятся на цыпочки; цзин его тогда изливается прямо в сердце народное»[175].

Секрет воздействия мудреца на социум, таким образом, в том, что он действует как бы не от себя только лично, а как представитель (передатчик) природной силы, притом, по-видимому, по «каналам» ци. «Дэ (в данном случае безличная сила. — Г. Т.) — истинный властелин над тьмой народа, как луна — корень всему инь. Когда луна полная, набухают жемчужницы, наполняется все, что инь». Когда луна на ущербе, жемчужницы усыхают, истощается все, что инь. Вот: луна на небе, а все, что инь, меняется вслед ей в пучине морской. Так и мудрец: следует дэ в себе самом, а люди по всем концам света склоняются к доброте»[176].

Связь между луной, которая, кстати говоря, понимается как тело, и жемчужницей осуществляется за счет своеобразного резонанса, передающегося через ци. Точно так же осуществляется и связь между людьми, однородными по ци: «Когда некто пребывает в Цинь, а дорогой ему человек умирает в это время в Ци, тогда ци воли у него приходит в движение, а цзин то приходит, то уходит»[177]. Ответная же реакция народа (социума) на воздействие на него дэ мудреца заключается в том, что он действует согласно пожеланиям мудреца, помышляющего о народном благе, поскольку безусловно верит в него и в его силы точно так же, как цветы, распускающиеся весной, «верят» в силу весны (ветер), земля — в силу воздействующего на нее лета (жар) и т. п.

Мудрец на царстве, являющий народу свою силу, может рассчитывать на доверие к нему со стороны народа, «злодей же, несущий людям зло»[178], нет, так как люди сразу же обнаруживают его злую волю с помощью своей цин. Таким образом, народ может, пользуясь своей цин, как бы отзываться на колебания ци, вызванные воздействием на нее, как на медиума, силой мудреца, желающего народу добра, или же волей злодея, желающего принести народу зло.

Эта способность воспринимать колебания ци и реагировать сродни, как мы уже говорили, «резонансу», свойству музыкальных тонов: «...если звуки сродни, они перекликаются. Когда берут ноту гун, все настраиваются на гун; кода берут ноту цзюэ, все настраиваются на цзюэ»[179].

Это происходит тогда, когда мы имеем дело, так сказать, с хорошо темперированным звукорядом. То же самое относится и к различным родам явлений и объектов в целом: «Что сродни — тянется друг к другу. Если ци сродни, они сливаются»[180]. Поэтому «облака в горах похожи на ростки и травы, облака над водами — на рыбью чешую. Облака в засуху похожи на дым и огонь, облака в дождь — на речные волны»[181].

Но было бы неправильно думать, что звукоряд, например, был темперирован человеком непосредственно, хотя это произошло не без его участия. Так, «во времена великих мудрецов, когда мир пришел к истинному закону, слияние ци неба и земли породило ветер. Когда солнце пришло в некое положение, луна придала этому ветру определенной высоты звук, как у колокола, и таким образом появились двенадцать тонов. Во второй луне зимы, в самый короткий день родился тон хуанчжун. В последний месяц зимы родился далюй, в первую луну весны — тайцу, во вторую — цзячжун, в последнюю — гусянь. В первую луну лета родился чжунлюй, во вторую, в самый длинный день — жуйбинь, в последнюю линьчжун. В первую луну осени родился ицзэ, во вторую луну — наньлюй, в третью — уи, а в первую луну зимы — инчжун. Когда фэнци неба и земли (ци ветра, порожденного небом и землей. — Г. Т.) в правильном соотношении, двенадцать тонов утверждены»[182].

Здесь создателями гармонического звукоряда выступили природные силы, и прежде всего одна из форм ци, однако произошло это, когда миропорядок не был ничем нарушен, музыка явилась выражением гармонии мира. «Все сущее появляется от великого единого, свершает превращения с инь и ян. Ростки приходят в движение; затвердевая и застывая, обретают конечную форму. Обретая конечную форму, они занимают собой определенное пространство, а у всякого пространства — определенный тон. Тон рождается из согласия, согласие — из упорядоченности. На этом основывались при установлении музыки первые цари»[183]. Именно поэтому, в конечном счете, музыка «рождается из меры, коренится в великом едином»[184].