Просто Игра

— Грязный греческий лжец… — несмотря на агонию, Туллий сумел рассмеяться, часто и неглубоко дыша. — Останется… — Ещё один быстрый глоток воздуха. — … только один…

— Как знаешь, — Митос поднял меч для последнего удара.

— Приветствую тебя, Юпитер! — выкрикнул Марк Туллий за мгновение до того, как меч опустился ему на шею.

— Приветствуй, идиот, — тихо пробормотал Митос, готовясь, насколько мог, к удару энергии, и в момент, когда уже сверкнула молния, заметил, как в тени деревьев исчезла тёмная фигура. Он знал, что это был один из Наблюдателей, которые смотрят, но никогда не вмешиваются. Со странным чувством отстранённости Митос подумал, что они зафиксируют его смерть так же легко, как и смерть другого человека. Затем его охватила энергия выброса, и ничто больше не имело значения.

* * *

23 апреля 1997 года

Баржа Маклауда

— Я не буду этого делать! — Теперь в голосе Вероники слышалось нечто большее, чем просто истерические нотки. — Я не могу! — Она вскочила и бросилась к лестнице.

Маклауд догнал её и взял за руку, мягко, но непреклонно.

— Вероника, — сказал он успокаивающе, — я знаю, это тяжело, но такова реальность.

Митос откинулся в кресле и, потягивая пиво, восхищался техникой Маклауда. Тот всегда умел обращаться с лошадьми. И с женщинами. И перенёс это умение на новых бессмертных. Эта техника сработала и с Вероникой. Она больше не паниковала и просто смотрела на Маклауда, позволяя ему прикасаться к себе, ласково приобнимать.

— Тебе нужно начать тренироваться, — добавил Маклауд, — научиться владеть мечом.

— Научиться пользоваться мечом? — Она покачала головой. — На это нет времени — у меня дети!

Митос готов был поклясться, что Дункан ошарашен этой новостью, хотя тот старательно сохранял невозмутимое выражение лица.

— Вы усыновили их? — спросил Маклауд.

— Да, мальчика и девочку. Мы усыновили их, когда они были младенцами. Сесиль сейчас три года, а Филиппу пять. Мой муж и я… мы многие годы пытались, но… — Она осеклась и недоверчиво уставилась на Маклауда. — Как ты узнал, что они усыновлённые?

— Бессмертные не могут иметь детей.

— Но теперь у меня есть дети, — она упрямо поджала губы. — И я им нужна! — она взглянула на часы. — Я уже опаздываю забрать их из школы.

— Вероника, — решительно сказал Маклауд, — мы не договорили.

— Я должна забрать своих детей! Они будут ждать меня в школе. Я опаздываю!

— Конечно, ты должна идти, — Маклауд, кивнув, отпустил её, но Митос видел, как он тяжело сглотнул. — Я пойду с тобой.

— Нет! — она попятилась, больше не позволяя Маклауду приближаться к себе. — Нет, — она глубоко вздохнула. — Мне нужно время, чтобы подумать о том, что ты сказал. — И не дав Маклауду заговорить, тихо добавила: — Пожалуйста. Умоляю тебя.

Митоса позабавило, что женщина справляется с Маклаудом так же просто, как он справлялся с ней.

— Обещай, что позвонишь мне, — Маклауд протянул ей свою визитную карточку и улыбнулся, убедительно и дружелюбно. Митос видел у него такую улыбку в самых разных ситуациях, с самыми разными женщинами. Это всегда срабатывало раньше, сработало и сейчас.

Вероника улыбнулась в ответ, неуверенно и робко, но улыбнулась.

— Пообещай мне, — повторил Маклауд, взяв её за руки и пристально глядя на неё. — Ты позвонишь в самое ближайшее время.

— Я позвоню, — сказала она. — Обещаю.

Он отпустил её, и Вероника направилась к лестнице. Наверху она остановилась и оглянулась, а Маклауд снова улыбнулся. Он смотрел, как она покидает баржу, затем повернулся к Митосу. Теперь на его лице не было улыбки.

Митос не хотел встречаться с ним взглядом. Он украдкой наблюдал, как Маклауд плеснул себе в стакан виски, а затем тяжело опустился на диван — для него было необычно пить с утра пораньше.

— Она замужем, у неё двое детей, — Маклауд сделал большой глоток. — Она учительница музыки, — он привычным движением руки опрокинул в себя остатки виски. — И она бессмертная.

— Когда ты с ней познакомился? — Митос почти жалел, что у него нет чего-нибудь покрепче, чем пиво.

— Сегодня утром. Я почувствовал её на пробежке. Она гуляла в парке, и я заметил, что она выглядит больной. Она сказала, что упала с лестницы на прошлой неделе и что ей показалось, будто просто потеряла сознание.

Митос пожал плечами. Были и худшие способы стать бессмертным — гораздо худшие.

— Мне потребовалось время, чтобы убедить её.

Митос скептически посмотрел на друга — в это было трудно поверить.

— Может быть, я смогу уговорить её покинуть Париж, переехать в какой-нибудь городок или деревню. Там она будет в большей безопасности.

— Возможно, — согласился Митос. Жаль, что уход в монастырь сейчас не так популярен, как несколько веков назад. Но даже тогда монастыри не принимали детей. И уж точно не принимали мужей.

Маклауд встал, налил себе ещё выпить и снова сел, захватив с собой бутылку.

Митос пришёл сюда, чтобы поговорить, может быть, поспорить или даже посмотреть видео. Но Маклауд сейчас был погружён в свои размышления, и Митос знал, что сегодня больше не услышит от него ни слова. Да и Митосу уже не очень-то хотелось разговаривать. Он допил остатки пива и встал.

— Я зайду в другой раз.

Маклауд просто кивнул и налил ещё одну порцию виски.

Митос бродил по улицам Парижа. Начал накрапывать дождь, а он продолжал идти, радуясь прохладным каплям, которые медленно скапливались на лице и струйками стекали на шею и дальше, под одежду, охлаждая разгорячённое тело, и это было приятно.

Наконец Митос остановился на мосту и прислонился к каменному парапету, глядя на серую бурлящую внизу воду, которая гармонировала с серыми клубящимися облаками. Рябь от дождевых капель распространялась, смешивалась и росла, точно так же, как распространялись и росли слухи об Игре.

Тьянефер был не единственным, кто об этом говорил. У самого Митоса было два поединка, на которых ему рассказали о правилах Игры, и он предполагал, что подобное случилось с Кроносом и Каспианом. Услышать историю об Игре и Призе от одного бессмертного или даже парочки — не всегда убедительно. Но из шести-восьми разных источников… Митос знал, как легко возникают слухи.

Эта история передавалась от учителя к ученику, от бессмертного к бессмертному, от бессмертного к Наблюдателю и обратно. История ширилась с каждым пересказом, смешивалась и распространялась с другими легендами, пока каждый бессмертный не поверил в неё. Во всяком случае, каждый выживший бессмертный. Те, кто отказывался в это верить, погибали. Ты либо играешь и продолжаешь играть дальше, либо умираешь. Митос задался вопросом, знал ли о бессмертных человек, написавший детскую книгу «Джуманджи»(3).

Митос пытался убедить ещё нескольких бессмертных, что никакого Приза нет, что Игра в самом деле была просто игрой, но они так и не поверили ему. Через некоторое время он оставил попытки и сосредоточился на выживании. Но даже выживать становилось всё труднее, и он стал убегать и прятаться. Он бежал от Игры. Он прятался от Кроноса.

Митос отвернулся от воды и прислонился к каменному парапету моста, ощущая шероховатость камня под ладонями и холод на пояснице и локтях. Знакомые очертания Собора Парижской Богоматери возвышались в серой мгле, на фоне облаков чернели его кресты.

* * *

Раннее лето, 765 год н. э.

Килдэрский монастырь, Ирландия

Митос стоял перед замысловато вырезанным каменным крестом, и гомон толпы постепенно исчезал из сознания. Длинные рукава кремовой монашеской рясы откинулись к локтям, когда он потянулся и осторожно коснулся креста. Камень под пальцами был шершавым — хорошо знакомое Митосу ощущение: он потратил годы, создавая эти изгибы, вырезая переплетения узоров. Он не видел свой шедевр более ста пятидесяти лет и теперь вспомнил комплименты, полученные от других резчиков по камню, и восхищение в глазах жены Сорчи, наблюдавшей, как гранит принимает форму креста.

Стоя перед крестом, Митос испытывал странное чувство вечности. Он прожил почти четыре тысячелетия, но этот крест, сделанный его руками, мог простоять ещё дольше. Он мог простоять столько же, сколько стоячие камни в Бретани(4) или большой круг на юге Британии(5).

Он убрал руку с креста и огляделся. Крест стоял сразу за воротами монастыря, служа указателем на все святые места внутри. Поселение, выросшее вокруг великого монастыря Килдэра, превратилось в город. Конечно, не такой, который мог бы соперничать с Римом в период его расцвета, но тем не менее город. Это было странное чувство — ходить по многолюдным мощёным улицам после того, как столько лет не видел ничего, кроме маленьких деревень и уединённых хижин.

Под тёплым летним солнцем Митос откинул капюшон своей шерстяной рясы и направился к монастырю. Ему не нужно было убирать волосы с глаз: монашеская тонзура делала это излишним.

— Брат Ансфорд, из аббатства Аван(6), — представился он привратнице, подойдя к воротам монастыря.

— Добро пожаловать, брат Ансфорд, — кивнула она и открыла перед ним ворота, её морщинистое лицо расплылось в приятной улыбке. — Вам нужен проводник, чтобы найти гостевой дом для приезжих братьев?

— Нет, сестра, — вежливо отказался Митос. — Я уже бывал здесь раньше.

Раньше он здесь жил. Именно здесь он познал радость создания произведений искусства. В те времена он работал с деревом и камнем, а теперь был известен как ювелир, мастер, которого уважали и почитали во всей Ирландии. Только настоятели, барды и короли имели более высокий статус, чем такие мастера.

Сколько лет Митос прожил в этой общине в качестве брата-мирянина? Гораздо дольше, чем обычно оставался на одном месте. Настоятельница и его жена Сорча знали, что он бессмертный, и помогали ему скрывать свои странности. С Сорчей они прожили вместе, как муж и жена, более трёх десятилетий в стенах аббатства, где мужчины и женщины вместе трудились во славу Божью и растили своих детей для служения Богу.

Хотя, конечно, у них с Сорчей не было детей. Сначала он не решался предложить ей выйти замуж, зная, что бездетность — тяжкое бремя для женщины. Но Сорча, казалось, испытала облегчение, узнав, что у неё не будет детей, и была благодарна за свободные годы, посвящённые работе. Ведь Сорча была учёным и переписчиком. Митос до сих пор пользовался книгой Псалмов, которую она переписала: её аккуратный почерк и великолепные иллюстрации были чудесны сами по себе, хотя она и принижала маленький псалтырь, считая его просто «писаниной». Последние пятнадцать лет своей жизни она потратила на создание настоящего шедевра — перевода греческих философов. Она едва успела закончить книгу и умерла от затяжного кашля, продолжавшегося всю долгую холодную зиму.

Митос миновал скрипторий(7), где Сорча провела столько счастливых часов, и вошёл в библиотеку. Он попросил монахиню помочь ему найти книгу и с облегчением обнаружил, что она всё ещё здесь. Он с любовью поднял книгу Сорчи и отнёс её на стол перед окном.

Обложка была украшена драгоценными камнями и золотом, и Митос внимательно осмотрел работу взглядом мастера, а потом с благоговением открыл книгу, осторожно переворачивая каждую страницу и вспоминая, как Сорча мучилась с переводом с оригинальных греческих свитков, прежде чем начать писать, как тщательно выводила каждую букву и как кропотливо украшала каждую страницу, добавляя цвет и позолоту на края.