Небесная танцовщица и капитан

Когда Ларсен появился в салоне, щеки Элли вспыхнули, и она невольно вздрогнула.

Как всегда, капитан заполнил салон своим присутствием. Роскошь обстановки померкла перед великолепием его белого кителя с блестящими пуговицами. Напыщенные дельцы и богачи показались пустышками и померкли в потоке исходящей от него энергии и решительности.

Но капитан не подошел к Элли. Даже взглядом ее не удостоил. Он был собранным и отчужденным, как всегда. Наверное, утренний восторг полета и случайный поцелуй взбалмошной пассажирки уже выветрились из его памяти под потоком рутинной судовой работы.

К капитану подошла курносая блондинка в розовом. Элли уже знала, что ее зовут Эмилия Блуменгартен, она наследница богатого промышленника и завидная невеста.

– Капитан, говорят, сегодня утром вы поднимались в небо на аэроплане и катали пассажиров, – протянула она капризным голоском и коснулась локтя собеседника. – А меня покатаете? Прошу, капитан! Мне хочется насладиться красотами неба в вашей компании!

– Возможно, позже, когда мы будем стоять над Сен-Бернадет, – вежливо ответил капитан и предложил блондинке руку, чтобы сопроводить в столовую. – Тогда у меня будет время разогреть моторы нашего прогулочного аэростата.

Элли внезапно обиделась.

Ну вот, а она решила, что капитан как-то выделил ее из остальных пассажиров! Ничего подобного. Он обычный мужчина. Всегда готов угодить дамочке с хорошенькой мордашкой и недолго противится, когда его атакует такая особа.

Ну и пожалуйста, ну и ладно!

Они прошли в столовую и заняли свои места.

Элли угрюмо смотрела в тарелку.

На столах среди приборов теперь стояли вазочки с роскошными орхидеями, которые доставила авиетка с небесных оранжерей.

Усатый Шнаппс вынул орхидею, брезгливо понюхал, вернул цветок в вазу и начал разглагольствовать. Он бурно выражал свое недовольство тем, что на «Горгоне» есть големы. Шнаппс был из тех людей, кто охотно пользуются благами цивилизации, но при этом называют себя защитниками традиций и противятся всему новому.

– Все же я считаю, что держать на борту этих чудовищ опасно, – говорил он, сердито тыкая вилкой в запеченную треску. – Капитан, как вы согласились взять их?

– Это было распоряжение компании. Если бы решение зависело от меня, я бы не стал их брать.

Элли сердито глянула на капитана. Он что, на стороне Шнаппса?

– Послушайте, нет никакой опасности! – взмолился Блоб. – Компания взвесила все «за» и «против». И если акционеры решат убрать их, мы, безусловно, согласимся!

– Да, лучше бы вам согласиться, – ворчливо сказал Шнаппс. – А то я дважды подумаю, прежде чем приобретать акции вашей компании.

– Почему вы считаете, что големы представляют опасность? – негромко спросила Элли. Она подняла глаза и на миг встретилась взглядом с капитаном.

– Опасность есть всегда, когда речь идет о механизмах, обладающих разрушительным потенциалом. Но мной движут иные соображения. Взяв пять големов в команду, я был вынужден уволить пять матросов. Хороших матросов, между прочим. Я предпочитаю иметь дело с людьми.

– Люди создали големов, чтобы облегчить труд людей.

– Верно. Наука движет прогресс. Но не всегда в ту сторону, в которую нужно.

– Люди несут ответственность за то, что создали. Особенно если их творения могут чувствовать, как люди.

– Големы чувствовать? – поразился Шнаппс. – Полно, сударыня! Они инструменты. Механизмы! У них в головах перфокарты вместо мозгов.

– В них также есть искра человеческой жизни – часть эфирной ауры. Если некое существо не может смеяться, говорить и беспрекословно подчиняется вашим приказам, это не значит, что оно не может чувствовать и думать. И даже любить!

Тетя Дженни следила за их спором, как зритель за теннисным матчем. Ее голова поворачивалась то влево, то вправо, а глаза горели яростным любопытством.

– Соглашусь с вами, – вдруг ворчливо сказал укротитель Буффорд. – Големы могут чувствовать. Но это-то и страшно. Големы работали в нашем цирке разнорабочими. Иногда мы выводили их на сцену, как часть номера. И знаете, что я заметил? Они живо интересуются животными. Если оставить голема без присмотра, он подойдет к клетке и будет стоять возле нее часами. Они охотно выводят тигров на сцену и загоняют их обратно, убирают слоновий навоз и кормят собачек. И знаете, животные их слушаются. Даже лучше, чем людей. Наблюдать это жутко. Как будто они общаются на телепатическом уровне.

Буффорда передернуло.

– Вы тоже не любите големов? – догадалась Элли.

– Терпеть их не могу, – ответил Буффорд брюзгливо. – Ходячие консервные банки. Кто знает, какие мысли булькают в их железных головах?

– Но вы имели с ними дело. Если наш груз или механические матросы вдруг взбунтуются, вы сможете их укротить, верно? – ехидно спросил Шнаппс.

Буффорд смутился.

– Надеюсь, мне не придется этого делать. Хотя у меня в каюте хранятся чистые перфокарты. Их надо передать покупателю за океаном. Но машинки для их пробивки у меня нет. Да и пользоваться я ей не умею. Знаете, в затылке големов есть окошко, открывается специальным ключом, через него заменяют перфокарты. Когда хотят дать голему новую роль.

– Вот! – сказал Шнаппс снисходительно. – Перфокарты. И никаких чувств, никаких мыслей. Поняли, госпожа Селеста?

Элли упрямо помотала головой и горячо заговорила.

– Разве мы все не живем, как големы? Выполняем роль, предписанную обществом. Та же перфокарта, если подумать. Но мы все хотим вырваться на свободу. Не зависеть от чьей-либо прихоти. Не думать о правилах! А устанавливать свои!

Когда она это сказала, капитан досадливо поморщился, как будто услышал глупость.

– Да вы романтик и идеалистка, госпожа Селеста, – сухо сказал он с почти неразличимой иронией.

– Да, я романтик и идеалистка. Что в этом плохого?

Капитан пожал плечами и усмехнулся.

Он недоволен, догадалась Элли. Чем-то она его разочаровала!

– Вы думаете, я незрелая глупышка? – холодно поинтересовалась она.

Капитан коротко качнул головой.

– Вы красиво говорите. Но вы действительно верите в ваши слова? Или лишь повторяете то, что прочитали в левых газетах, потому что это модно?

Элли набрала полную грудь воздуха, чтобы сразить капитана метким и ядовитым ответом.

– Дорогая, не стоит, – тетя Дженни коснулась руки Элли.

Элли выдохнула и всерьез разозлилась. Пожалуй, ей все же не нравится капитан Ларсен. Ни капли!

Куда делся тот увлеченный мужчина, который рассказывал ей о небесных чудесах сегодня утром? Который решил выполнить ее мечту и дать ей крылья? Теперь напротив вновь сидел застегнутый на все пуговицы холодный капитан, жесткий и циничный.

Их взгляды скрестились. Точно две льдинки пронзили сердце Элли. Взгляд капитана потемнел, возле рта напряглись мышцы. Элли первой отвела глаза, сгорая от обиды.

Вздор! Не стоит выходить из себя. Это всего лишь пустой спор за обеденным столом!

– Рыба сегодня особенно хороша, – нейтрально заметила тетя Дженни. – Передайте мою благодарность коку.

И все взялись за вилки. * * *

Обед закончился, и второй помощник объявил, что сейчас в концертном зале начнется репетиция номеров к завтрашнему развлекательному вечеру. Он пригласил всех желающих блеснуть талантами.

Желающих блистать было мало. Тогда в дело вступил Блоб. Он неплохо знал увлечения многих пассажиров. Знал, кто умеет петь, а кто декламировать или танцевать. Уговорами и лестью он заманил в концертный зал на четвертой палубе с полдюжины любителей-артистов.

Элли тоже пошла: она обещала выступить с номером.

Однако настроения выступать у нее не было. Она все еще переживала стычку с капитаном за обедом.

С чего он вдруг так на нее набросился с этими идеалами и красивыми словами? Как будто она задела его больное место. Странно. Утром на верхней палубе и во время полета ей показалось, что между ней и Эвклидом Ларсеном зародилось взаимопонимание, протянулась тонкая нить симпатии. Но теперь она будто оборвалась. И это ее расстроило.

Может дело в том, что она не совсем человек и не сможет до конца понять людей? Иногда Элли остро чувствовала свою непохожесть на остальных. Как теперь, когда не могла объяснить поведение капитана Ларсена.

Или она выдумывает? Может, ей показалось, что он неодобрительно принимает ее взгляды, и не верит в ее искренность? Но в его холодных глазах мелькнули насмешка и отчуждение.

Да с чего вообще это ее задевает? Не должно задевать! Ей нет до капитана Ларсена никакого дела.

И все же Элли сердилась и кипела, как перегретый двигатель.

Концертный зал был небольшой, но мог бы роскошью посрамить Королевский оперный театр. Тут имелись и позолоченные люстры, и бархатные сиденья, и пурпурный занавес, и сцена с хорошим освещением.

Блоб уселся за рояль, а Пулкинс начал выяснять у приглашенных, какими талантами они готовы поразить публику.

Артисты-любители смущались и всячески старались увильнуть от выступления.

Впрочем, были и те, кто рвались на сцену. Как всегда, это оказались самые бесталанные.

Госпожа Эмилия прочитала визгливым голоском под аккомпанемент рояля стихи собственного сочинения, где имелись рифмы «любовь – кровь» и «звезда – твоя навсегда».

Потом, к удивлению Элли, на сцену поднялся доктор Гризвольд. Он с невозмутимым лицом снял пенсне, вынул изо рта вставную челюсть и спрятал ее в специальный футляр. Отдал короткие распоряжения аккомпаниатору. Блоб грянул лихую мелодию.

Доктор Гризвольд вытянулся, сделал торжественное лицо и вдруг начал дробно отбивать зажигательную модную чечетку.

Верхняя часть его тела оставалась почти неподвижной, а ноги выделывали такие кренделя, что становилось страшно – как бы они не завязались морским узлом. Он выводил задорный, устойчивый ритм, который все убыстрялся и убыстрялся, и постепенно захваченные им зрители тоже начали постукивать каблуками о пол.

Когда доктор закончил, он молча вытер со лба пот и поклонился. Потом сунул челюсть в рот и пару раз клацнул ей, добиваясь, чтобы она встала на место. Стало понятно, зачем он ее снимал – иначе она, чего доброго, могла бы вылететь во время его бурного танца и шокировать публику.

Элли оглушительно захлопала.

– Браво!

Аплодисменты подхватили все вокруг.

– Пойдете первым номером, чтобы разогреть зрителей, доктор Гризвольд! – сказал довольный Блоб.

Следующим вышел Красавчик Крис и исполнил свой знаменитый номер на два голоса. И справился очень неплохо. Он чередовал куплеты, исполняемые баритоном и сопрано. Баритон уговаривал красотку уединиться на сеновале, сопрано кокетливо отнекивалось, но потом устала ломаться и согласилось.

Зрители покатывались от хохота.

– Отлично, господин Майер! – воскликнул Блоб. – Пустим вас под финал. Ну а вы нас чем порадуете, господин Буффорд? Цирковыми номерами? Может, тигров выведете на сцену?

Укротитель не стал подниматься со стула. Он сидел со скучающим видом, сунув руки в карманы.

– Вы с ума сошли? – спросил он ворчливо. – Какие тигры в крошечном зале, на сцене без ограждения? Вам пассажиры надоели? Хотите пустить их на мясо?