Выкупленная жизнь

— Поговорим? — спросил Дилан.

— Прости. Я ещё не готова осознать, что придётся с этим жить.

Он ответил мне мягким и приглушённым голосом, как будто на кухне и в комнате я говорила с двумя совершенно разными людьми.

— Я до последнего момента надеялся, что мне не придётся колоть себе тот смертельный препарат, думал, что до такой крайности не дойдёт.

— Мне хочется повернуть время вспять, переделать, чтобы ничего этого не случилось… — рыдала я.

— К этому никто не был готов. Но это лучше, чем ничего.

— Но хуже, чем всё остальное.

Я повернулась к нему лицом. Дилан стоял всего в паре метров от меня, его грудь заметно вздымалась от частого дыхания. Ещё мгновение и он прекратил все попытки держать себя в рамках, прижал меня к себе, его горячие влажные ладони заскользили по моему телу. Он стянул с меня платье, подхватил на руки и отнёс на кровать.

Это было похоже на картинки из моих эротических снов. Мы метались от стены к дивану, с дивана на пол и обратно. Наши движения были торопливыми и жадными, мы так отвыкли от нормальной полноценной жизни, что захлёбывались от возбуждения и от долго сдерживаемого желания. После отчаянного и самозабвенного занятия любовью мы лежали мокрые от пота и уставшие.

Чувство наслаждения быстро испарилось, его место заняла тоска. Мы оба понимали, что это, возможно, был наш последний раз, что недалёк тот день, когда Дилан больше не сможет возвращаться в человеческое сознание. Рано или поздно это произойдёт, если я не найду способа, как всё исправить.

Во дворе послышался детский плач: вернулись мама с Максимом. Я наскоро оделась и вышла во двор встретить их. Оказалось, что Максим случайно ухватился рукой за куст крапивы и обжёг руку. Заметив меня, он протянул ко мне руки, я подула ему на покрасневшие места, он тут же успокоился.

Спустя пару минут вышел и Дилан. Мама, державшая в руках фотоаппарат, сделала несколько снимков на память, я даже попыталась изобразить на своём лице улыбку.

Максим ни в какую не хотел идти на руки к Дилану, боялся его, прятал лицо у меня на груди, он вообще рос довольно недоверчивым и осторожным мальчиком, к тому же он слишком редко видел отца, чтобы запомнить его. Я пыталась показать Максиму, что не нужно бояться, но он всё равно стеснялся.

Вечерело. Мы переместились в дом, в мою комнату, так как стали появляться комары. Дилан снова начал замыкаться в себе, сидел и молчал.

— Дилан? — он слегка вздрогнул. — О чём ты сейчас думаешь?

— Не хочу говорить.

— Я не жду от тебя сладких речей. Расскажи.

— Я теряю память. Каждый раз мне требуется всё больше времени, чтобы вспомнить, кто я и куда мне нужно.

Я смотрела на сына, играющего с резиновой лошадкой у меня на коленях, смотрела на Дилана, сидящего рядом, и ненавидела себя.

«Смогу ли я когда-нибудь простить себе тот неправильный выбор?» — задавалась я вопросом.

Страшно было осознавать, что это случилось более года назад, и за этот год я ни на шаг не приблизилась к решению проблемы.

Дилан взял меня за руку, от его ладони уже начал исходить жар, наше время истекало. Скоро должны были появиться первые характерные признаки превращения. Я видела, как ему не хочется уходить, однако и задерживаться он не собирался.

Напоследок Дилан сказал:

— Я хочу, чтобы ты занималась воспитанием сына и учёбой, и не появляйся, пожалуйста, в Верхнем Волчке без надобности, сейчас там снова небезопасно.

— Ты о жителях?

— О жителях. — снова резким тоном заговорил он. — Прежде всего, у тебя есть сын, и ты больше не имеешь права жить так, как позволяла себе раньше.

— Я понимаю это.

— Я больше не смогу приезжать в город. Родители уже в курсе. Мне пора.

Он поцеловал меня, на этот раз в губы, а не в волосы, как обычно делал это при прощании, пожал руку Максиму, собрался и уехал.

В начале сентября мы с Максимом перебрались обратно в город. Мне предстояло два раза в неделю посещать занятия по предмету, который я не сдала в прошлом учебном году, и занятия эти должны были проходить уже в новом коллективе, но с той же преподавательницей.

И вновь начались мои метания от одного человека, презирающего меня, к другому. Стоило мне с чем-нибудь обратиться к Лидии Николаевне, как я натыкалась на брезгливое выражение её лица, отвечала она мне, как будто плевалась. Однако я вынуждена была всё время просить её о помощи, потому что Максима нужно было с кем-то оставлять, пока я в университете.

Я собирала волю в кулак и уверяла себя, что я умница и со всем справлюсь. Для меня было очень важно знать, что я гораздо выше и сильнее, чем некоторые считают.

По выходным мы ездили в Нижний Волчок, к маме, и, бывало, гостили там по 3–4 дня, а иногда и по целой неделе.

В свободное время я читала не только литературу по предметам, которые начнутся во втором семестре, но и различные источники относительно людей, владеющих магией, и так называемых «карманных» миров. Усилия принесли отрицательный результат, этого и стоило ожидать: такие вещи никто не стал бы обнародовать. А из якобы знающих попадались одни шарлатаны.

Единственный экзамен я сдавала в присутствии комиссии, причём это была, скорее, мера контроля адекватности действий преподавательницы, чем моих знаний. Видимо, я — не первая студентка, пострадавшая от феминистских наклонностей этой женщины. Честно говоря, я даже не сочла важным запомнить её имя-отчество, хотя и в следующем семестре у меня должен был быть предмет, который она вела.

И я добилась своего: вышла из аудитории с оценкой «отлично» в зачётной книжке. Ещё бы, все билеты были вызубрены мной «от» и «до».

Однако ощущения торжества у меня так и не возникло, так как во втором семестре мне предстояло очное обучение по всем предметам. Как всё успеть — я не представляла.

Дилан появлялся в октябре, когда нас не было в деревне, и в декабре, перед самым Новым годом. Он приехал глубокой ночью, когда все спали, и тихонько разбудил меня. Чтобы никого больше не потревожить, мы удалились сначала в ванную, чтобы по-животному страстно отдаться друг другу, а затем перешли на кухню. На чердак подниматься не стали, так как он не отапливался, и там было слишком холодно. Кроме того, Дилан был настолько голоден, что не тратил времени и усилий на соблюдение правил этикета. Ел, как хищник.

Он снова был молчалив, увиливал от ответов на вопросы, выходил на улицу, чтобы сделать какой-то звонок. Единственное, чем он обозначил своё мысленное присутствие рядом, — это кисть моей руки, крепко сжатая в его ладони. После долгих минут тишины он всё-таки задал вопрос:

— Как ты, Диана?

— Мы пока справляемся. Максим, слава богу, здоров и растёт не по дням, а по часам…

— Я спросил, как ты? — он сделал ударение на слове «ты».

Я выдержала паузу, но затем решилась ответить.

— Не могу простить себя.

— Будет лучше, если ты смиришься. У вас всё будет хорошо.

— Это последний раз, да?

— Не знаю. Будь готова к этому.

— Пожалуйста, не смей прощаться со мной! Дилан, не смей!

— Т-с-с-с! Тише, ты всех разбудишь. Иди ко мне. За три года мы с тобой пережили больше, чем некоторые проживают за целую жизнь. Тебе всего двадцать, у тебя всё впереди, ты ещё совсем юная.

Что хорошего у нас могло быть без него? Максим будет расти без отца, а я навечно останусь для родителей Дилана виновницей всех бед. Другого мужа у меня не будет, откуда-то я точно это знала.

Дальше меня ждала только учёба, потом работа и статус матери-одиночки. А как тяжело живётся таким женщинам, я знала на мамином примере. Так что Дилан, в попытке утешить меня, сам пытался поверить нелепым словам.

Я разрыдалась, подавляя, насколько могла, свои всхлипывания. Некоторое время у меня не получалось выдавить даже слова.

— Диана, посмотри на меня. — я повернула к нему заплаканное лицо. — Не плачь, пожалуйста. — сказав это, он сам шмыгнул носом, в приглушенном свете кухонного ночника я заметила, что по его щекам тоже текут слёзы.

— А сам что?

Он тут же вытер лицо рукавом рубахи.

— Всё в порядке. — у него начали расти когти на руках. — Чёрт…

— Так скоро?

Из его горла вырвался звук, похожий на рычание.

— Мне пора.

— Дилан! — остановила его я. — Я сделаю всё, чтобы вернуть тебя, слышишь? И я не отступлюсь.

— А теперь послушай меня: моё сознание умирает, я тебя забуду и превращусь в зверя, поэтому смирись с тем, что меня больше нет. Я сказал отцу, чтобы забрал мою машину и продал, деньги с неё пойдут вам с сыном.

Он силой отстранил меня от себя. Когда он ушёл, я вернулась в постель, но так и не смогла уснуть, утром встала обессилевшая и с опухшим лицом. Мама сказала, что знает, что Дилан был здесь, и, как могла, постаралась меня утешить.

Время потекло дальше, второй семестр начался и отобрал у меня абсолютно всё свободное время. Я была вынуждена надолго оставлять Максима с бабушкой, Лидией Николаевной, разрываясь между домом и университетом.

Разумеется, страдала и учёба, и мой вклад в воспитание сына. Четвёрки теперь доставались мне титаническим трудом, я всё время была измучена, перестала запоминать события, дни стали походить один на другой. Многие вещи мне удалось осилить только благодаря врождённой склонности к данной области знания и чутью. Ни о каких встречах с друзьями-подругами не было и речи, только труд в университете и труд дома.

Я не жалела себя настолько, что к весне моё тело было изношено, как старая автомобильная покрышка. По моему мнению, я это вполне заслужила.

Лето мы с Максимом снова провели в деревне, отдыхали от суеты. В Нижнем Волчке было тихо и спокойно, и омрачался этот покой только тоскливым и безнадёжным ожиданием появления Дилана. Мне дико его не хватало, но я даже на секунду не допускала мысли, что Дилан-человек умер. Моё сознание отказывалось его хоронить.

Больше всего меня пугало течение времени, осознание того, что перемен к лучшему пока так и не предвидится, что я никогда больше не смогу обнять Дилана и на всю жизнь останусь одинокой. Заслуженно одинокой.

Мне был дан идеальный муж, лучшего и желать нельзя. Ещё в самом начале, перед моей свадьбой, мама говорила мне об этом. Глупая напуганная девочка не справилась со своим дурным характером и гипергеном. От воспоминаний о прошлом по моему телу пробегала дрожь, а в глазах замирала картинка: тот самый момент, когда я узнала, что Дилан вколол себе смертельную дозу препарата.

Тем не менее, я заставляла себя жить ради сына, старалась как можно чаще улыбаться и дарить ему любовь за двоих. Это было главное из того, чем я пыталась искупить свою вину, и что давало мне сил идти вперёд.