Эсминцы и коса смерти. Том 2

Глава 14

Атака красноармейцев захлестнула маленький перелесок с обеих сторон и покатилась дальше. Пехотинцы из батальона майора Шепелева не орали «Ура!», не кричали «За Родину!» или «За Сталина!», а бежали на врага молча. Вокруг слышался только топот множества ног и выстрелы. Иногда эти звуки перемежались грохотом разрывов и воплями раненых.

Пленного немецкого фельдфебеля пришлось связать ремнями, потому что он, даже будучи раненым в руку выше кисти, не оставлял попыток вырываться и отбиваться. А на все вопросы и уговоры на немецком языке вести себя смирно, произносимые Александром, унтер только брыкался, издавал звуки, напоминающие рычание, да еще и пытался кусаться. Наверное, он был шокирован, что весь его взвод погиб так глупо и бесславно. Впрочем, не все умерли. Троих раненых солдат вермахта диверсанты подобрали, оказали им первую помощь и тоже взяли в плен. И теперь двое из них, более или менее пришедшие в себя, с ужасом наблюдали за странным поведением своего командира. Все говорило о том, что фельдфебель, похоже, тронулся умом. Он-то думал, что пехотный взвод вермахта легко займет перелесок, обороняемый всего несколькими советскими бойцами. И никак не ожидал напороться на такое упорное сопротивление.

Лебедев связался со штабом по рации, принадлежащей корректировщикам с эсминца «Карл Маркс» и доложил об успешном завершении операции. После чего взводу диверсантов приказали возвращаться к месту исходной дислокации и там ждать дальнейших распоряжений. Александр вызвал с помощью радиостанции оба грузовика, которые перед боем отправил в расположение штаба батальона. На самих «полуторках» никаких раций, конечно, не имелось, а вот в штабе у Шепелева Лебедев приметил радиооборудование и даже выяснил у начштаба частоту и позывные. С четвертой попытки до батальонного радиста удалось докричаться сквозь треск помех. Он пообещал выслать грузовики. А пока машины ехали, Саша снова залез на покосившуюся вышку, чтобы посмотреть в бинокль, как идет наступление.

Советская пехота уже переправлялась через неширокую речку и успешно занимала деревню Ница. Огневое противодействие немцев после артподготовки, произведенной главным калибром линкоров, оказалось довольно слабым, а оставшиеся очаги обороны оперативно обстреливали и подавляли орудийные расчеты пяти самоходок, которые стреляли совсем неплохо. Лебедев наконец-то получил возможность внимательно рассмотреть новые боевые машины.

Формой экспериментальные самоходки внешне напоминали нечто среднее между немецкими «Хетцерами» и «Ягдпантерами». Александр вспомнил, что рисовал именно эти детища военной промышленности фашистской Германии для Леши на кухне в квартире дяди Игоря. Только вот, такие САУ у немцев появятся значительно позже. По крайней мере, в тот раз «Хетцеры» и «Ягдпантеры» появились только в конце 43-го года. Изделия Лешки Добрынина, конечно, по сути, никакими «Ягдпантерами» или «Хетцерами» не являлись. Но внешней формой их очень напоминали. Только пушка торчала покороче, да силуэт, над которым возвышалась командирская башенка, получился ниже, а передний броневой лист был скошен назад сильнее, градусов на семьдесят пять, начинаясь перед гусеницами и перекрывая переднюю проекцию машины таким образом, что верхняя треть ходовой части оказывалась защищенной броней. И этот бронелист оказался достаточно толстым, чтобы немецкие полевые пушки не могли пробить САУ в лоб даже прямой наводкой с близкого расстояния. Главное, командир не должен был в бою допускать разворота новой боевой машины бортом к противнику. Впрочем, как раз для этого у него имелась командирская башенка с хорошим обзором.

Четыре самоходки выглядели одинаковыми, а пятая разительно отличалась от них вооружением и открытой сверху рубкой. В прорези переднего бронелиста торчала автоматическая 37-ми мм пушка, спаренная с пулеметом ДШК. Сначала Александр не совсем понял назначение этой машины, но, когда через несколько минут из-за горизонта с юго-запада налетели полтора десятка вражеских самолетов, вызванные отступающими немцами, он увидел, как эта странная самоходка лихо разворачивалась навстречу пикировщикам, крутилась на месте на гусеницах, отслеживая их курс, и, поднимая стволы пушки и пулемета почти вертикально, отгоняла «лаптежники» частыми выстрелами, не давая им точно выполнять пикирование на бронетехнику. В результате, два немецких самолета оказались подбиты. Задымившись, они удрали обратно за горизонт. А ни одна самоходка от разрывов бомб не пострадала. Так что, пока все новые САУ показывали себя в бою неплохо.

К моменту, когда корректировщики начали загружаться в подъехавшие грузовики, деревня Ница уже оказалась в руках бойцов батальона майора Шепелева. А значит, свою боевую задачу корректировщики, действительно, выполнили. На этот раз в кабины усадили раненых. Мичман Полежаев с забинтованной головой после контузии передвигался с трудом, а Димка Степанов потерял много крови и совсем ослаб. Потому Лебедев уступил свое место рядом с водителем и поехал в кузове, сидя на длинной скамейке вместе с остальными краснофлотцами, рассевшимися вдоль бортов. А пленных немцев посадили на пол посередине.

Старый грузовик совсем не отличался мягкостью подвески и все, сидящие в кузове «полуторки», хорошо чувствовали любую кочку. Тряска и дорожная пыль не давали расслабиться в пути. Крепко держась за борт, Александр смотрел назад. На западе догорал закат, красное солнце садилось за прибрежные дюны, освещая кровавым отсветом поле недавнего боя. А над самой большой усадьбой Ницы уже развевался красный флажок. Навстречу грузовикам двигались в ту сторону колонны бойцов подкрепления. Миновав линии передовых частей, на обратном пути диверсанты снова проезжали мимо брошенной немецкой техники. Только на этот раз трупы немцев, павших во время штурма Либавы, не попадались на глаза. Похоже, убитых уже похоронили пленные немцы, орудующие лопатами поблизости. Да и саму технику утаскивали в тыл тягачи, по-видимому, на ремонт, а может, на разборку. Ведь, теперь вышел приказ собирать и использовать любое трофейное имущество и вооружение.

Когда въезжали в город, уже смеркалось. Первым делом Лебедев решил определить раненых краснофлотцев в городской военно-морской госпиталь. Но, когда они подъехали к его воротам, там по-прежнему стояла длинная очередь из машин. Александру пришлось выпрыгнуть из кузова и идти узнавать, можно ли как-то пристроить Полежаева и Степанова на лечение. Здание госпиталя имело страшноватый вид. Многие выбитые после бомбежки окна наспех заколотили фанерой и досками. А те стекла, которые еще оставались, заклеили газетами в несколько слоев для светомаскировки. Внутри здания горели лишь редкие лампочки, отбрасывая по всем углам длинные тени.

Приемный покой оказался переполненным. Везде лежали и сидели пострадавшие. Многие стонали, другие, напротив, не приходили в сознание, лежа на носилках, положенных прямо на пол. Медперсонал бегал и суетился. И никто не хотел общаться с Лебедевым. Тем более, что одетый в обычную матросскую робу, да еще и замызганную после боя, он не производил впечатления командира, а казался всем встречным рядовым краснофлотцем непонятно зачем пришедшим в переполненное и без того лечебное учреждение.

Ситуация разрешилась случайно, когда, уже отчаявшись поговорить хоть с кем-нибудь из персонала госпиталя, Саша внезапно наткнулся на Малевского. В закутке коридора, каким-то чудом оставшемся пока свободным от нашествия раненых, командир эсминца обнимал какую-то женщину в белом халате. Он улыбался, нежно гладил ее по русым волосам, прижимая к сердцу, и говорил что-то тихонько на ушко. А она смотрела на капитана влюбленными глазами. И это было очень странно наблюдать, потому что, в представлении Лебедева, Малевский казался эдаким морским волком, холодным и расчетливым, с мгновенной реакцией хищной рыбы и с бронированным сердцем, неспособным ни на какие чувства. Что, например, хорошо подтверждала недавно проведенная им решительная атака эсминцев на немецкие торпедные катера. А тут такие неожиданности обнаружились, прямо какой-то «лямур тужур».

Подойти и помешать беседе командира корабля с его женщиной казалось Лебедеву дурным тоном. Потому он остановился поодаль у противоположной стены, раздумывая, как же поступить. Его раненые бойцы и так уже ждали медицинской помощи слишком долго. Но тут Александра заметил сам Малевский и развернулся к нему лицом. Его женщина сразу отпрянула от командира и тоже повернулась.

— Марина, это старший лейтенант с моего эсминца Саша Лебедев, — сразу же представил его Малевский.

— Разрешите обратиться, товарищ командир? — произнес Александр по уставу.

— Обращайся. Рассказывай, что случилось у тебя, — сказал Сергей Платонович.

Малевский достаточно хорошо знал этого парня, чтобы понять, что чего-то ему нужно и побыстрее. Тем более, что раньше таким замызганным он Лебедева никогда не видел. В какую-то передрягу попал старлей, не иначе. Потому Малевский совсем не удивился, узнав, что Александр совсем недавно побывал в настоящем бою на сухопутном фронте. И конечно, он тоже преисполнился решимости помочь раненым Полежаеву и Степанову. Ведь это же члены экипажа эсминца «Яков Свердлов», а Малевский считал себя ответственным за каждого, кто служил под его командованием. Потому он сразу же отрекомендовал Александру свою женщину, как военного врача. А та сказала, что окажет всю возможную помощь и, если потребуется, разместит раненых в госпитале. Так что Саше осталось только сбегать к грузовику и попросить краснофлотцев помочь довести раненых до приемного покоя.

Пока врач Марина осматривала раны Полежаева и Степанова, параллельно давая указания медсестрам, суетящимся вокруг с бинтами и медицинскими инструментами, Малевский, взглянув на Александра серьезно, сказал ему:

— За последний месяц ты сильно переменился. Перестал пить и куролесить. Стал взрослее и серьезнее. И таким ты мне нравишься гораздо больше. А то я уже не знал, как от очередного пьяницы избавиться. Мне выпивохи и дураки на корабле не нужны.

— Я пить бросил потому, наверное, что приближение войны почувствовал, — сообщил Саша.

— А я думаю, что дошло до тебя, что если не бросишь, то и командиром хорошим никогда не станешь. Чтобы людьми эффективно командовать, ясную голову нужно иметь в первую очередь, — высказал Малевский свое мнение.

Саши сделалось как-то неловко, что, действительно, еще совсем недавно, всего какой-то месяц назад, он мог запросто явиться на вахту нетрезвым и беспечным, совершенно не задумываясь о том, что от его действий зависит безопасность корабля и тех, кто на нем находится.

Вдруг Малевский подошел к нему вплотную и сказал в самое ухо:

— Просьба у меня к тебе есть, Лебедев.

— Какая? — спросил Саша, не понимая, о чем может идти речь.

А Малевский проговорил:

— Серьезная. Это мужской разговор. Пойдем выйдем, поговорим, пока Марина наших раненых штопает.

Александр кивнул и пошел следом за командиром во двор госпиталя. Они отошли подальше от чужих ушей, встав под деревьями. И Сергей Платонович сказал: