Темное сердце

Я крепко сжала его плечи, впиваясь ногтями, этот момент был таким внутренним и интимным, что я едва могла держаться. Его взгляд заострился на мне. Мое дыхание стало затрудненным, я протянула руку и сняла повязку с его глаза со шрамом. Его темп замедлился на долю секунды, но он не остановился. Когда я нежно провела пальцами по неровному, покрасневшему шраму — веко запало и закрылось, жестокость пережитого проявилась в неровном разрыве его плоти, соединенным рубцовой тканью, — он подавился стоном и глубоко вошел в кульминацию.

Доммиэль опустил голову мне на плечо, но я обхватила его лицо руками, положила ладони ему на подбородок и прижалась губами к отвратительному шраму, который, очевидно, ранил его гораздо сильнее, чем он когда-либо показывал. Тяжелый стон вырвался из его груди, как у человека, потерявшегося в горе, смятении и мучительном обожании. Его руки обвились вокруг моей спины, когда он прижал меня к себе, его тело дрожало от дрожи, его член пульсировал, мы оба неровно дышали под ливнем горячего пара и воды.

Я провела рукой по его гладким черным волосам, царапая его кожу ногтями, нежно целуя уродливую плоть, которую он прятал от мира, отчаянно желая показать ему, что боль ушла, пора отпустить ее. Он снова вздрогнул, его член все еще пульсировал внутри меня. Его демонический глаз закрылся.

— Так чертовски красиво, — пробормотала я, повторяя его слова, сказанные ранее.

Затем его рубиновый глаз открылся — сфокусировался, ища мой собственный. Столько удивления на его лице. Я подумала, что он спросит, почему я решила сейчас использовать его любимое прилагательное для описания его красоты или как я вижу его красивым, потому что я была готова рассказать ему все. Сказать ему, что он не такой предатель, каким все его считали. Сказать ему, что он выбрал добро вместо зла, когда присоединился к Женевьеве. Сказать ему, что ему больше не придется быть одному. Но он не спросил. И я была слишком напугана тем, что он отвергнет эту идею. Отвергнет меня.

— Я не знал, что в мире есть такие ангелы, как ты.

Я улыбнулась.

— Я не знала, что в этом мире есть такие демоны, как ты. — Сцепив пальцы на его шее, я притянула его ближе. — Или потусторонний мир, если уж на то пошло.

Он усмехнулся. Но это было почти грустно, и я не была уверена, почему. Затем он осторожно поднял меня, отрываясь от моего тела. Я протестующе заскулила, когда мои ноги приземлились на пол душа. Его улыбка стала шире, когда он обхватил мое лицо, его большой палец провел по углублению под моей нижней губой. Прижавшись лбом к моему, он тяжело вздохнул.

— Что мне с тобой делать?

— Думаю, пока ты должен дать мне поспать, — поддразнила я, что было для меня чуждо.

Выражение его лица стало мягче, когда он закрыл кран. Подойдя к стопке белых полотенец, лежащих на серебряной полке, он взял одно, вытерся насухо, завернул и завязал на талии. Он открыл еще одно полотенце, жестом приглашая меня подойти к нему. Как будто я бы сама этого не сделала.

Со мной случилось что-то ужасное. Он был прав. Я соскользнула с края в его владения, готовая сделать для него все, что угодно. Следуя за ним куда угодно. Эта мысль была ужасающей. И волнующей.

Я подошла ближе и позволила ему вытереть меня полотенцем, что он сделал с предельной осторожностью. Я снова была загипнотизирована рисунком на его груди — красными и черными драконами в середине битвы, переплетающимися черепами и цветами, а также созвездиями синими, черными и белыми чернилами, расположенными посередине его туловища. Насилие, окружающее центр мира. Семь сестер танцевали в безмятежной синеве. Орион столкнулся с Тельцом своим луком и стрелами. Все это в совершенной гармонии.

Он накинул полотенце на арку обоих крыльев, затем принялся вытирать мою грудь и живот. Я не могла не протянуть руку и не коснуться самой яркой звезды самой красивой из семи сестер, ее гибких рук, изогнутых над головой, ее стройных ног в движении, как будто она танцевала со своим самым дорогим возлюбленным.

Доммиэль на мгновение замер, когда мой палец прижался к звезде, его живот напрягся в ответ. Затем он продолжил вытирать меня насухо. Мое тело все еще парило в сюрреалистическом месте, пар из душа просачивался через освещенную свечами комнату.

— «…возьми его и раздроби на маленькие звезды: тогда он лик небес так озарит, что мир влюбиться должен будет в ночь и перестанет поклоняться солнцу».

Его игривая улыбка вернулась, когда он продолжил вытирать мое плечо и другую руку.

— Значит, мы — трагедия Шекспира, не так ли?

— Что? Нет, — я соединила звезды на его животе пальцем, отметив, как он содрогнулся и напрягся под моим прикосновением. — Как и Джульетта, я просто говорю тебе, каким красивым я тебя считаю.

Его покрытый шрамами глаз дернулся, но он еще не сделал попытки поднять повязку с пола душа.

— Еще раз. Трагедия. Но это, наверное, правильно.

— Я так не думаю.

Он стоял на коленях, вытирая мои бедра и глядя вверх.

— Мы точно не комедия, ангел.

— Нет.

Я усмехнулась, жар румянца пополз по моей шее. Он улыбнулся шире, запечатлев нежный поцелуй чуть ниже моего пупка, затем встал, отбросив полотенце в сторону. Быстрым движением он поднял меня на руки, как жених нес свою невесту. Я взвизгнула от неожиданности и рассмеялась, когда он отнес меня обратно на кровать.

— Ну, я скажу тебе одну вещь, — пророкотал он, прежде чем рухнуть на кровать и на меня сверху.

— Какую? — спросила я, покачиваясь так, чтобы мои крылья легли ровно, убирая его мокрые локоны с лица, желая увидеть его. Всего его.

Напряженность его взгляда, даже с одним глазом, пронзила меня насквозь, заставив затаить дыхание.

— Что, Доммиэль? — прошептал я.

Он прошелся взглядом по моему лицу — по лбу, по щекам к подбородку, ко рту и обратно к глазам.

— Ты заставляешь луну «болеть, бледнеть от огорченья», — он провел своими губами по моим, вдыхая мой воздух. — Она — ничто рядом с тобой, — скольжение языка внутрь, прикосновение к моему собственному, а затем отстранение. — Солнце — ничто рядом с тобой, — он облизал мою нижнюю губу, затем верхнюю. — И печальные маленькие звезды тоже. Все гребаные самозванцы.

Он переместился между моих ног и снова оказался внутри меня. Медленно и легко. Я втянула в себя воздух.

— Ты — изначальный свет, Аня. Ярче, чем они все.

Я закрыла глаза, еще одна слеза скатилась, зная, что я действительно и полностью потеряна для любой другой преданности, кроме как для Доммиэля.