Моргемона

— Если Энгель взошёл бы на трон, замысел Мелиноя исполнился бы буквально завтра, — Гидра не давала ей уйти в философские размышления.

Но Монифа была слишком отрешённой.

— И это не было бы плохо, — сказала она. — Посмотри на своего отца. Садист и деспот, разоривший всю Аратингу. Вероломный потомок вероломных предков. Последние драконы в его руках, как последний козырь в рукаве. Он ещё будет с их помощью пытаться покорить страну ради собственной безумной жажды власти. И тысячи мёртвых тел станут его лестницей ко дворцу Рааля. Если он преуспеет, кому от этого станет лучше?

«Никому», — это Гидра понимала и так.

— Теперь, боюсь, Энгель не примет корону, — губы Монифы сжались в тонкую линию. — И это всё из-за тебя, Ландрагора.

Гидра застыла, ощутив страх. Из нутра диатрис будто вырастал доселе ждавший, полный ненависти демон.

— И ты твердила раз за разом, что не исполняешь волю своего лживого отца, — цедила она. — Но всякий раз, появляясь в делах короны, ты играешь ему на руку. Долго будешь обманывать меня? И своего мужа? Ты паршивая рыжая змеюка. Ты портишь всё, к чему прикасаешься.

Гидра сжалась, ожидая удара, как от матери. Но Монифа рывком шагнула к ней, намереваясь схватить за плечо. Гидра покосилась вбок и увидела скалистую бездну внизу; один толчок королевы — и её тщедушное тело уже летело бы на каменистые пики. Гидра вовремя отпрянула и в ужасе кинулась прочь.

Сердце колотилось в груди как бешеное. «Старуха совсем спятила!» — думала она, выбегая за пределы Аванзала Королевы. — «И всё же это и правда не она, выходит, натравила на меня Мелиноя. Но кто тогда? Отец? Уж если б у него была такая власть, давно бы всю диатрийскую чету растерзали в собственных постелях. Или нет? Ему, как и мне, даётся лишь то, что наиболее вероятно?».

Она рассеянно осмотрелась. Одна из служанок подсказала ей:

— Ваше Диатринство, если вы ищете диатрина, он направился вниз, в усыпальницу.

«Бедолага», — подумала Гидра. На праздник ей возвращаться не хотелось, поэтому она решила пойти вниз по винтовой лестнице, ведущей к захоронениям Астрагалов. — «Должно быть, совсем обескуражен. Я бы была счастлива, если б мне одним днём сказали, что мой отец — это кто-то ещё. Но он… Должно быть, помышляет о смерти, и не только лишь о чужой, но и о своей».

Она быстро спускалась вниз, перебирая ступени своими туфельками. Прихватила канделябр с тремя свечами, чтобы не сбиться в темноте.

«А колдует-то у нас в семействе старая Тамра», — вспомнила она. — «Да только она давно не от мира сего. Сложно представить, чтоб её интересовали политические разборки — если только Тавр не науськал её. Всё же она единственная, на кого я могу думать окромя него самого».

Долгий спуск привёл её в обширный грот под Раалем. Всего их было несколько — под убежища, хранилища и даже тюрьму — но этот был отведён под склепы Астрагалов. Тусклый свет широко расставленных факелов выхватывал то одно, то другое каменное лицо с надгробий. Самые древние могилы, располагавшиеся ближе всех ко входу, имели обычные надгробия, что изображали спящих вечным сном правителей древности. Но чем дальше и новее были захоронения, тем чаще они превращались в отдельные склепы — то были посмертные постели Астрагалов-марлордов и диатров.

Самый последний склеп принадлежал диатру Эвридию. Воздвигнутый вокруг богатого надгробия, склеп венчался статуей самого героя, что держал символически небольшие фигурки драконов в своих руках. В свете свеч изваяние до того напоминало Эвана, что Гидре стало не по себе.

Сам же Эван пока что возлежал без склепа. Лишь надгробие, отдалённо на него похожее, покоилось поверх каменного гроба на возвышении из трёх ступенек.

Энгель сидел рядом, прижавшись спиной к гробу брата. Празднично одетый диатрин в позолоте и патине походил на куклу, забытую в этом мрачном месте какой-нибудь принцессой. И в его глазах была тоска и вина.

«Так это правда, что мать любила меня больше тебя», — словно говорил он сам себе. — «И настраивала на это же отца. Ты был прав, а я не верил тебе».

Запоздало он поднял глаза на Гидру и тяжело поглядел на неё. Гидре стало жаль его; подобное потрясение диатрину было не с кем разделить.

Она успела узнать его наивную, но благородную душу. И поэтому она хотела помочь ему.

— Энгель, — сказала она негромко и села рядом, поставив канделябр на ступеньку подле себя. — Это ужасно. Когда я сказала ей о договоре, я вообще не это имела в виду. Думала, она посылает его убивать неугодных, а оказалось такое… — она вздохнула и хлопнула себя по лбу. — Где я, там всегда какие-то катастрофы. Прости.

Тот моргнул белыми ресницами и посмотрел на неё тяжёлым взглядом.

— А Мелиной, ну… видела я его. На расстоянии протянутой руки! — не выдерживая мрачной тишины, Гидра стала красноречиво рассказывать. — Сел он передо мной, значит. Лицо длинное, как у какого-нибудь диманта, и в глазах два портала в вечную тьму. Протянул ко мне руку — убить хотел! — но тут Лесница как на него мяукнула! И остальные кошки городские как повылезали, и все стали: «мяк, мяк!» — и он изумился, улыбнулся вот так глазами — и ушел, растворившись в темноте, лишь следы остались! Зуб даю, так и было.

— Диатрисса, — Энгель вымученно улыбнулся. — Я люблю сказки, но, пожалуйста…

— Опять вы ты мне не веришь, — вздохнула Гидра. — Но так ведь и было. Он существует. И, надо сказать, вы похожи.

— А кошки тут причём?

— Кошки, они… я велела кормить их с замковой кухни. Может, они были мне благодарны. Вот и защитили.

Энгель сокрушённо покачал головой и уставился себе под ноги.

— Демоны, диманты, саваймы… — пробормотал он. — Не имеет значения. Я рождён бастардом по вине распутной матери и обязан уступить трон Тавру.

— Подожди, — Гидра резко повернулась и положила руку ему на плечо. И сказала решительно. — Вот не надо подобных заявлений.

— Это не заявление, Гидра, — печально ответил ей Энгель. Пламя свечи играло на его бледной коже, делая её золотой. — Я не собираюсь преступать священный закон престолонаследия. Что сказал бы отец…? …диатр Эвридий.

— Он сказал бы: «Я тебя вырастил, выучил, воспитал, а ты отдаёшь трон ублюдку, из-за которого это скорее всего всё и случилось?»

— Почему из-за него?

Гидра задумалась.

— Вообще-то я не знаю, — призналась она. — Личные счёты взыграли. Но знаешь, что он в первую очередь сделает, когда займёт трон Рэйки? Освежует меня всем на потеху. Поэтому будь ты бастардом хоть чёрта болотного, я всё равно бы предпочла видеть корону на тебе.

Энгель фыркнул, но развернулся к ней. Сидеть рядом с ним было приятно — даже в таком положении он казался крепостью, за которой можно укрыться от крадущейся между склепами тьмы.

— Ваши отношения завораживают, — признал он. — Сколько я был подле него, он всячески плевался, когда упоминали тебя. И ты делаешь так же.

— Ещё бы!

— И всё же он последний хозяин драконов в Рэйке, и он должен занять трон. Так гласит древнейшая догма: не может бездраконий лорд править драконьим.

— А если я приведу Мордепала?

— Это не сделает меня наследником диатра Эвридия. Я так и останусь бастардом, которому нечего делать в тронном зале.

Гидра всплеснула руками и горестно облокотилась о свои колени.

— Энгель, ну ведь никто об этом не знает. Вся страна тебя обожает. Даже если кто-то распустит слухи о твоём происхождении, никто не будет им верить. И ты предашь народную любовь просто потому, что у тебя такие принципы?

— Это не у меня такие принципы, — поморщился Энгель. — Это закон Рэйки. Потомки доа, потомки Кантагаров должны занимать трон. Если это буду я — порождение какой-то жуткой твари с побережья — я буду для Рэйки чем-то похуже Тавра. Он вероломен и жесток, но власть его по праву.

— Тогда мне конец, — понурилась Гидра. — А ведь ты поклялся перед богами защищать меня.

Энгель испустил тяжёлый вздох и положил руку ей на плечо. Гидра вздрогнула. Однако тёплая ладонь диатрина неожиданно вызвала в ней вихрь искренних, печальных, открытых чувств. Она подалась навстречу, и он обнял её.

Она прильнула щекой к его груди, пряча взгляд и слушая, как размеренно отбивает ритм его большое сердце. А он пробормотал:

— Мне кажется, если б я обнял кошку, она и то была бы больше. Ты словно выскальзываешь из моих рук.

Гидра пробурчала нечто невнятное в ответ. Она и сама чувствовала себя странно, ощущая себя столь крошечной в его руках.

— Я не могу отдать тебя ему на свежевание, хоть и не верю до конца, что он так поступит, — рассудил Энгель и положил ей на плечо свой тяжёлый подбородок. — Но этого, к сожалению, мало, чтобы оправдать восхождение бастарда на трон. Мне нужно подумать. Отъезд, бегство…

— У гидры семь голов, — отвечала диатрисса. — Все их отрубил, если судить по легенде, предок моего рода, Теремун Гидриар. Но у меня осталось ещё три уж точно. И знаешь, что я буду делать, пока они на плечах? Отыщу того, кто натравил на меня Мелиноя. И если я докажу, что это был Тавр, ты поймёшь, что трона он не заслуживает даже больше, чем бастард, потому что он колдун и мерзавец.

— Как ты думаешь это доказать? — вздохнул Энгель с усмешкой.

— Тавр сейчас, я так понимаю, восседает в Мелиное. Значит, я отправлюсь на Аратингу, — Гидра выпрямилась и серьёзно посмотрела на диатрина. — И отыщу старую колдунью Тамру. Там всё началось: её бормотание про савайм, магию и драконов. Там я и пойму, как у нас говорят, «где тут у нас гнездо ужасных листолазов».