Моргемона

Она хотела всего лишь развлечься, заявить о себе — а не вторить отцовской жестокости. Тот чаще пользовался услугами палача, чем швеи.

Свежий запах молодых листьев дуба и шуршащих иголок тиса казался ей необычным и манящим. Хотелось скакать дальше и быстрее, изучая глазами всё вокруг: флажки на улицах, нарядные палисадники, крошечные калитки во внутренние дворы и лавки на первых этажах жилых домов. Но улица была короткой и сразу вывела их на площадь к Малха-Мар, триконху из зелёного мрамора.

В день свадьбы вся площадь была полна народу. А сейчас тут расставили пёстрые торговые лавки, и стало теснее.

И ещё многолюднее.

— Почему здесь повсюду тигры — фрески, статуи, орнаменты с их мордами? — наконец спросила Гидра у сэра Леммарта, когда они миновали площадь и проехали под старинной каменной аркой в виде двух прыгающих тигров.

— В честь Мелиноя, — ответил сэр Леммарт. Он ощущал себя совершенно непринуждённо и время от времени проводил ладонью по тёмным волосам, до блеска приглаживая их к затылку. — Вы не слышали о таком?

— Нет.

— Это старый, могучий савайма, что когда-то жил на берегу Тиванды…

— Лхам, значит.

— Простите?

Гидра почесала нос, смущаясь того, что вспомнила такие подробности. Об этом говорила старуха Тамра.

— Лхам — это старый, могучий савайма.

— А-а, — понимающе протянул сэр Леммарт и скосил на неё лукавый золотой глаз. — Любите сказки?

Гидра коротко кивнула. Ехидный рыцарь ей был симпатичен, но она не собиралась кому-либо рассказывать о своём интересе к колдовству. Это могло ей слишком дорого стоить.

— Так вот, Мелиной был родоначальником тисовых тигров. Они отличались тем, что у них была бело-синяя расцветка. Ну, то есть, не как на рисунках у детей, но чёрные полосы под определённым углом солнца действительно казались лазурными. Одна шкура, вроде как, есть в коллекции городского канцлера. И, о чём бишь я… Мелиной обитал на обоих берегах Тиванды. По слухам, к нему приходили разные паломники, волшебники, чтобы обрести мудрость… Но потом Рэ-ей добралась и досюда. Драконы Гагнаров сожгли Мелиноя и всех его тигров. Однако, поскольку, согласно легенде, сражение с гигантским лхамом было незабываемым зрелищем, Гагнары уважили старого тисового тигра и назвали местное поселение в его честь.

— То есть, повсюду нами же изображены тигры, которых мы же когда-то истребили? — изумилась Гидра.

— Да. Иронично, правда? — они оба натянули поводья, чтобы ехать помедленнее по одной из ещё незастроенных аллей. Кусочек нетронутой природы сохранился тут не просто так: должно быть, его выкупил какой-нибудь купец, что ещё не взялся за застройку. Но, глядя на старинные тисы, Гидра чувствовала себя странно.

«К нему приходили паломники и волшебники», — повторила она мысленно. — «Могла бы и я как-нибудь попытаться обратиться к когда-то жившему здесь лхаму? Драконы — орудие мужчин, а колдовство — женщин, ибо требует не храбрости, но хитрости. Если отец прав, и я трусиха, надо идти своим путём пугливых. Но идти до конца».

— Ваше Диатринство? Могу спросить?

Гидра отвлеклась от своих мыслей. Она кивнула сэру Леммарту, но заметила:

— Давайте сперва спешимся, посидим на набережной.

Искиот тут же спрыгнул с седла рядом с парапетом, возведённым у монаршей части порта. Здесь было совсем немного возов и телег; каменная пристань предназначалась лишь для диатрийских кораблей, а не для торговых барж. Поэтому в тени плакучих ив можно было посидеть спокойно.

Гидра наклонилась к лошадиной шее, чтобы спешиться; и заметила, что сэр Леммарт встал рядом, протянув ей руку.

Не успев ничего подумать, Гидра оперлась о его руку и благополучно слезла с седла. Касание горячей ладони не вызвало в ней ни отторжения, ни страха.

И она невольно раскраснелась.

«Если ты знаешь, что тебя не посмеют тыкать и дёргать, трогать кого-то не так уж неприятно. Даже напротив».

Он постелил ей плащ на каменном парапете, и она села вместе с ним. И напомнила:

— Так что за вопрос?

— Про драконов, — сэр Леммарт посерьёзнел и уставился на пустой причал для монарших судов: в Мелиное не осталось ни одного корабля диатрина или марлорда. А затем вновь перевёл взгляд на Гидру. — Вам же доводилось наблюдать за ними?

— Ну как сказать, — Гидра скрестила пальцы, положив руки на колени. Ветер с реки приятно оглаживал её лицо. — Отец не позволял никому приближаться к их логову. Но если они сами отправлялись полетать, то да. У меня была подзорная труба — я смотрела за их полётом с балкона.

— А зачем они летали?

— Размять крылья, сменить обстановку. Или на охоту.

— На кого?

Лицо Гидры помрачнело, и она кинула на капитана хмурый взгляд. Тот кивнул, не дожидаясь ответа, и наконец задал свой сакральный вопрос:

— Как вы думаете, для них правда важна кровь Кантагара? Они лишь его потомков готовы считать не добычей, а друзьями?

— Думаю, да, — рассеянно ответила диатрисса. — Драконы видят, в чьих руках власть. Они равнодушны к простым людям, пока не голодны. И, возможно, из-за угасания кровей Кантагара больше нет драконьих всадников — драконы терпеливее к марлордам и диатрам лишь потому, что прекрасно понимают, что перед ними правители людей, а не кто-то ещё.

— Но в заветах Кантагара ничего не говорилось об одной только крови, — воодушевлённо отвечал сэр Леммарт. — Сказано, что говорящий с драконом должен сам быть драконом — амбициозным и гордым, но не сумеет превзойти в этом самих хищников. Потому он должен помнить, что пред драконом мал он, словно кот, и хитрость — его оружие. Но главное его отличие от обоих в том, что он ещё и человек, и оставаться им должен до конца. Будучи одновременно и тем, и другим, и третьим, он постигает все грани и мелкого, и великого, и только такие становятся доа.

Вдохновлённые речи капитана рыцаря на Гидру имели обратный эффект. Она понурилась. В книгах всё так и было написано; но какой в них толк, если даже достойнейший из потомков Кантагара, диатр Эвридий, прославленный отвагой и справедливостью, не сумел найти подход ни к одному из драконов? Не иначе как древняя кровь угасла в правителях вместе с Рэ-ей.

— Если вас кто-нибудь подпустит к драконам, то попытайтесь, — рассеянно ответила она. — У моего отца за проникновение в места их гнездования положено свежевание. Даже для самих Гидриаров.

«Он сделал для меня исключение, потому что мне было шесть лет. Он велел отнять только ноготь того пальца, которым я тронула хвост Жемчужного, приняв его за камень. Но он мне ясно показал, как это бывает».

— Ну, может, Лукавый не признает Энгеля, и я ему больше понравлюсь? Всё-таки у меня в роду есть доа, — куртуазно улыбнулся сэр Леммарт.

— Да, конечно, — закатила глаза Гидра. — Скорее небеса падут, чем кому-то не понравится Его Диатринство.

После этой беседы они вновь сели в сёдла и шагом отправились назад к Лорнасу. Необычайное оживление на улицах не спадало. Кто-то предпочитал покинуть город на побережье, ожидая, что сюда могут добраться захватчики; кто-то, наоборот, рисковал, чтобы в будущем стяжать богатство. Экипажи и подводы наполняли улицы, торговые баржи приставали и уходили, и непрерывный поток людей, товара и длинных брёвен не прерывался ни на мгновение.

Герольды на улицах трубили не только о назначении кошки Лесницы придворной охотницей, но и о том, что мечи всей Рэйки скоро будут созваны и присоединятся к диатрам. Чуть тише они объявляли о том, что в цепочке Золотых Гор осталось лишь три заставы, что ещё не были взяты врагами из Барраката. Но потом спешно добавляли, что как только драконы Энгеля и марлорда Тавра будут выпущены в небо над противником, это сразу же принесёт победу.

«А может, и нет, и это последнее лето Рэйки», — равнодушно думала Гидра. И поражение, и победа для неё были одинаково дурным исходом, а ожидать плохого она слишком привыкла.

Однако мысль о тигре Мелиное продолжала волновать диатриссу. Плотно поужинав в одиночестве, она села у себя в спальне, снова в неглиже, и достала из сундука свой простенький гримуар.

«Чтобы обратиться к духу какому, подношение собери: благовония ему по нраву, ленту золочёную, волос своих локон, да змееголовника три стебля. Место отыщи от людей далёкое, но духом хоженое, иначе в пустоту взывать будешь. А как отыщешь — умоляй или гневи, токмо гнев не забудь на чужого направить».

— Ну, гневить ещё и духов я, пожалуй, лучше не буду, — рассудила Гидра и посмотрела на отражение своего поджарого тела в стекле. Рассеянный свет свечи превращал её рыжину в золото, скрывал бледность и выгодно очерчивал тени вокруг груди. — Мне бы, напротив, с кем-то подружиться хоть раз в жизни.

Гидра всмотрелась в себя и вернулась к слегка помятым страницам.

«Как я отыщу место духом хоженое? Для этого надо владеть искусством видеть невидимое, притягивать воображаемое, приказывать неподчинимому».

Она вздохнула и решила, что попробует колдовство Тамры. И стала воображать себе, что теперь, поздним вечером, Лаванде приспичит принести ей чай с мятой. И что вот сейчас скрипнет дверь, и она зайдёт, заспанная, и скажет: «Простите, Ваше Диатринство, я забыла, что вы велели подать чаю, потому что сэр Леммарт рассказывал слишком смешные истории». Но как бы старательно она ни морщила лоб, до глубокой ночи ничего так и не произошло.

Только она собралась спать, как из-за окна вновь раздался сверхъестественный рокот козодоя. Уставшая, Гидра улеглась на свою постель в алькове и поглядела на сонную Лесницу в углу.

«Хоть бы она поймала этого крикуна, что ли», — исступлённо подумала диатрисса и немного подпихнула кошку ногой.

Но та даже не собиралась вставать. Она сонно облизнула лапу, которой затем провела по своей мордочке. Поэтому Гидре ничего не оставалось, кроме как лечь и уснуть, прикрыв голову подушкой.