Моргемона

5. Мелинойская комедия

Из-за долгого сна диатриссы завтрак был во время полдника. Состоялся он на балконе, под навесом от солнца, в присутствии обеих фрейлин. Девушки были, как всегда, милы и умеренны в еде, а Гидра начала день с отменной порции сахарного лунновира, на западе известного как лукума.

Аврора с улыбкой наблюдала за диатриссой, но лицо её омрачилось, когда она заговорила:

— Ваше Диатринство. Не хочу вас расстраивать поутру, но новости тревожные. Похоже, пока враг бесчинствует на границах, наши воины никак не соберутся под единым знаменем. Становится как-то неуютно на побережье, не находите?

— Угум, — отвечала Гидра, не прекращая жевать.

— Конечно, они не позволят барракитам пройти так далеко до нашего побережья. Хотя между нами и границей почти нет ничего толком — ни городов, ни укреплений, только лес…

— Угум.

— Думаю, Энгель очень волнуется за нас, поэтому он постарается быстро решить этот вопрос. Я недавно спрашивала в магистрате, и они уверили меня, что для нашего сообщения с диатрином будут выделены гонцы и почтовые ласточки. Как вы смотрите на то, чтобы написать ему какое-нибудь письмо поддержки? — и она так очаровательно улыбнулась, что Гидра по привычке ответила «угум», но потом дожевала свой лунновир и исправилась:

— Вообще-то я, честно сказать, ужасно косноязычна в письме. Может, ты напишешь? А я, ну, подпишу…

Лаванда подняла бровь, многозначительно глядя на диатриссу, но, конечно, ничего не сказала. Не ей было рассуждать о том, что супружеские отношения не должны быть такими. А Аврора со своим неискоренимым человеколюбием всплеснула руками и воскликнула:

— О, замечательная мысль, это будет коллективное письмо! Он ведь так любит Мелиной, и мы напишем ему всем Лорнасом. Получится очень мило!

«Чтобы испортить какую-нибудь вещь, надо кинуть её в грязь. Чтобы превратить какую-нибудь глупость в нечто доброе и совершенное, надо просто предложить это Авроре», — про себя посмеялась Гидра. — «Она даст фору всем монашкам с их проповедями о любви к ближнему своему».

Разумеется, Гидра даже не читала то, что насочиняли домочадцы — в основном Аврора — потому что ей страсть как хотелось заняться чем-нибудь интересным. Она вспомнила, что иные марлорды приглашали в свои замки бардов, шутов, а то и целые театры. И поэтому спросила у камергера Леона, есть ли в городе какой-нибудь театр, который можно было бы позвать увеселения ради.

— Не слышал о таком, — ответил пожилой камергер опасливо. — Мелиной привлекает купцов, авантюристов, ремесленников, охотников, даже мелкую знать, но мне нигде не попадалась новость о том, чтобы у нас открывался какой-либо театр. Город ещё не настолько обустроен.

— Тогда я объявляю следующий приказ: пускай в Лорнас прибудет театр, лучший из тех, кто не побоится приехать в Мелиной, и мы уплатим ему тысячу…

— Бронзовых рьотов, — поспешил закончить за неё Леон Паррасель и посмотрел жалобно. — Этого точно будет достаточно, Ваше Диатринство!

Она посмотрела на него внимательно, но согласно кивнула.

— А ещё пусть будет так, — продолжала она. — Поскольку у нас в Лорнасе ни барда, ни шута нет, и на свадьбу их привозили из Рааля, то… я объявляю конкурс на лучшего барда или шута! Пускай приходят ко двору, и, если мне понравится, будем тоже платить им жалованье. Да?

Камергер глядел на неё в сомнениях.

— Ну вы же не хотите сказать мне, что диатриссе не позволено нанять шута? — возмутилась Гидра.

— Что вы, конечно, позволено, — пробормотал Леон Паррасель. — Но ежели поразмыслить, может, в разгар грядущей войны не стоит ставить на жалованье незнакомцев? Мало ли, окажется вражеским лазутчиком, да и лишних денег в казне нет, ведь лучше обеспечить замок продовольствием, чем каким-нибудь мимом…

— Точно, мимы! — воскликнула Гидра и замахала рукой, будто не слышала его. — Включите в этот список мимов.

И поскакала дальше по Лорнасу, зная одно: пока война идёт, она живёт. И жизнь эта, пусть и короткая, должна была подарить ей всё, чего не давало скованное страхами детство и отрочество.

После этого она гуляла в замковом саду вместе с Лесницей и наткнулась на другую кошку, рыжую в полоску, будто маленький тигр. Гидра велела кухарке накормить незнакомую кошку. За этим последовал новый, как всегда, восхитительный приказ диатриссы: кормить любых кошек, что явятся к кухне Лорнаса.

«Если кот — это единственный дракон, дозволенный женщине, то у меня будет много драконов».

После этого Гидра хотела вновь выехать в город, но с непривычки бёдра ещё ныли после вчерашней конной прогулки с сэром Леммартом. И поэтому она ограничилась тем, что расположилась в саду с одной из книг о преданиях Мелиноя.

Лаванда сидела рядом, обмахивая её большим опахалом из павлиньих перьев, чтобы диатриссе в открытом сари нежного мятного цвета не пришлось страдать от приставучих слепней. И Гидра читала. Она узнала немало интересного о тисовых тиграх, что когда-то жили на берегах Тиванды, и нашла, что, по преданию, Мелиной ещё бродит по городу, принимая то тигровое, то людское обличие, а то и сочетая их ужасным и прекрасным образом. И что всякий увидевший его пугается насмерть. И что в местах смерти последних детей Мелиноя выросли особые цветы: лилигрисы. Судя по изображению, это были маленькие, но нарядные фиалки, белые с чётко различимым рисунком синих полос.

— А лилигрисы правда растут в окрестностях Мелиноя? — спросила Гидра у своей фрейлины.

Лаванда вздрогнула и повернулась к ней. Оказывается, всё это время она таращилась на то, как капитан Леммарт принимает вечерний караул на замковой стене.

— Не знаю… — рассеянно ответила она, явно не расслышав вопроса.

Но Гидра тоже стала смотреть, как иксиоты расходятся, отдав друг другу честь. Бравые солдаты в блестящей чешуйчатой броне, широких наплечниках и длинных белых плащах имели некий шарм. Хотя раньше мужчины в доспехах внушали Гидре страх, под командованием куртуазного сэра Леммарта на них хотелось смотреть, не отрываясь.

Так они и сидели обе, глядя, как капитан иксиотов пылает в свете закатного солнца, словно помазанник Ирпала. Он смеялся о чём-то с одним из дозорных и улыбался своей белоснежной улыбкой покорителя сердец.

Наконец Гидра нашла в себе силы отвлечься от этого зрелища и постучала ногтями по книге. Лаванда в ответ ойкнула и продолжила обмахивать её опахалом.

— Как сэр Леммарт стал капитаном иксиотов? — спросила Гидра. — Он довольно молод.

— На самом деле иксиотами командует сэр Арбальд, Леммарт поставлен здесь временно, пока капитан отсутствует. Но при этом он единственный, кто может одолеть диатрина Энгеля на поединке, — с едва сдерживаемым придыханием ответила Лаванда. Её золотистые волосы, как всегда, были по-девичьи рассыпаны по плечам, следуя не столько столичной, сколько новой мелинойской моде. — Они друзья детства.

«Ах, ну это всё объясняет», — подумала Гидра, хотя и не смогла скрыть от себя, что тоже восхищена им.

Она вернулась к себе, когда уже стемнело. Растущий месяц показался за окном. По спальне разлилась ночная прохлада, и синие тени легли на ковёр.

Гидра легко справлялась с сари самостоятельно и поэтому предпочитала раздеваться одна, не привлекая к этому делу фрейлин. Она сняла заколку, которой закрепляла на затылке две передних пряди. Откинула паллу сари, выбираясь из своей одежды, и вдруг увидела серую тушку на подоконнике.

Это был козодой. Цвета обычного серого гранита. Немного непропорциональная птица с большой головой была задушена и аккуратно положена прямо на виду, под самым окном.

— О-о, Лесница решила отработать своё жалованье, — сообщила Гидра вышивке Бархатца.

Она брезгливо взяла мёртвую птицу, выдернула себе пару перьев на будущее и выкинула за окно. И только потом вспомнила, что это удачно совпало с её вчерашними экзерсисами над магией.

«Я подумала, глядя на неё, что следует поймать козодоя», — наморщила лоб диатрисса. — «Но ведь она могла его и просто так поймать, не слушая моих мыслей. Хотя вероятность успеха важна. Нельзя загадать то, что не может произойти ни при каких обстоятельствах, если только ты не крайне могущественный маг. А вот если загадать то, что теоретически может случиться… Всё-таки кошка куда вероятнее отправится на охоту за орущей под окном птицей, чем Лаванда вспомнит принести мой вечерний мятный чай».

Мятный чай с пустырником не особенно помогал Гидре заснуть. Но ей это нравилось как часть некоего вечернего ритуала.

Она легла в постель без ночной сорочки, натянула одеяло до подбородка, и погрузилась в омут своих страхов.

«Что будет, когда диатрин вернётся? А вдруг мы проиграем войну, и барракиты нас всех угонят в плен? Или диатрин умрёт, а меня отдадут в ирпальский монастырь? Или, не дай Великая Мать, вернут семье, если докажут, что брачная ночь не состоялась? Почему Аврора так со мной мила, а с остальными бывает даже строга, хотя я всегда даю ей понять, что не уважаю её? И почему сэр Леммарт никогда не забывает мне руку подать — может, он на меня смотрит украдкой?»

Словом, Гидра долго ворочалась и не могла заснуть. А наказанием за все эти мысли был давно знакомый ей кошмар.

Руки отца стискивали её плечи, палач расправлялся с нарушителем, что посмел заглянуть в Пруды. И хотя несчастный до последнего выл, что просто заплутал в горах, с него сняли всю кожу. А потом пальцы Тавра крепко стиснули дрожащую руку Гидры — и палач вонзил острый, как бритва, нож ей под ноготь, и тот оторвался и повис на нити.

Гидра проснулась в холодном поту. Перевернулась на другой бок. Нашла Лесницу и погладила её, дрожа.

«Мне с такими снами не мята нужна», — подумала она. Тепло гладкой шёрстки успокаивало. — «А концентрат мелиссы, пустырника и лаванды в одном отваре. И ещё бы мирра — чтобы поджечь и засыпать, будто у очага Великой Матери, баюкающей богов».

Наутро Гидра была совсем не выспавшейся. Она видела в зеркале жуткую осунувшуюся моргемону с рыжими лохмами. Под глазами залегли синие круги, а щёки совсем впали, будто у больной холерой.

«Я же много ем, я должна становиться красивее!» — расстроилась она и накинула на зеркало одну из ночных рубашек, чтобы не видеть своего лица.

Аврора пришла к ней, как добрая утренняя фея в пастельно-розовом платье с рукавами-фонариками. Она поставила на трюмо перед ней маленькую чашечку кофе и булочку с сахарной пудрой. И спросила заботливо:

— Ваше Диатринство, вы выглядите уставшей. Плохие сны?

— Да, — пробурчала Гидра и позволила ей начать себя причёсывать.

— В войну неспокойно спится, — вздохнула фрейлина. Мягкая ворсистая щётка в её руках не дёргала волосинки и совсем не доставляла Гидре неудобств.

— Для меня, выходит, всегда война.

Руки Авроры замерли. И она промолвила тихонько:

— Если вас всю жизнь мучают кошмары, неужели вам не выписали какое-нибудь лекарство для сна?

— Кто, мать? Она считала, это всё от безделья.

— Врач вашего семейства.

— А, он говорил мне, что это от истерик и злобности нрава. Злоба скапливается внутри и распирает череп, — фыркнула Гидра.

— Но вы не злобная.