Моргемона

— Ногой пошевелить можешь? — тут же спросил Энгель.

Гидра стиснула зубы и с ненавистью повела ступнёй.

— Только если б ею тебя пнуть! — прошипела она.

Из леса зазвучал смех. Энгель вздохнул и ответил иронично:

— Я понял, что Мордепал нашёл в ней: родственную душу.

Смех стал громче, и Гидра сама тоже хохотнула, но тут же вновь сжалась:

— Ай-ай-ай…

Мордепал издал угрожающее урчание и склонился ближе, бросая на них тень. Энгель снова замер. Он держал драконий взгляд со всей выдержкой потомка Гагнаров. Гидра не знала, какую мысль диатрин оставлял в голове для столь вспыльчивого зверя. Однако Мордепал отзывался на это положительно и в итоге вновь вернулся на место своего возлежания.

— Он её защищает? — любопытствовали голоса.

— После того, как потаскал в зубах-то?

— Ну, говорят, Мордепал никогда не был деликатен с людьми…

Энгель убедился, что дракон перестал угрожающе буравить их взглядом и вновь склонился к Гидре:

— Где болит? — спросил он, будто врач.

Гидра сдавленно выдохнула и выжала сквозь зубы:

— Рёбра… ноги… голова.

И поняла, что бессилие и слёзы накатывают вновь. Даже при всей нелюбви к тому, чтобы плакать перед чужими.

— Значит, тебя даже на руки не взять, — пробормотал Энгель и, сидя рядом на коленях, поднял голову к лесу, где прятались его солдаты. — Носилки нужны!

— А дракон?

— Я отвлеку его. Сбегайте за носилками! — после чего он вновь перевёл взгляд к Гидре и неожиданно ласково провёл рукой по её волосам. — Не волнуйся. Наш доктор Вильяс тебя мигом на ноги поставит.

Но Гидра уже вновь глотала слёзы и глядела на диатрина с отчаянной злобой.

— Какой к чёрту доктор, — цедила она сквозь зубы. — Бросил Мелиной, всех. Аврору. И Лесницу. Все сгорели, и брат твой сумасшедший… Ай-ай-ай…

— Сгорели? — ужаснулся Энгель.

— А ты думаешь… ты думаешь, Мордепал прилетал помиловаться с драконами Тавра?! — выкрикнула Гидра и вся натянулась, как струна. Но тут же вновь обмякла, дрожа.

Энгель поджал губы. Его хмурое лицо повзрослело за минувшие три лунара. И он ничего не ответил на это. Лишь погладил её вновь и стал рассматривать следы зубов на её веснушчатом теле. Клыки Мордепала, острые, как ножи, вспарывали плоть до невольного легко. И везде, где они до этого держали Гидру, остались глубокие порезы.

Но корсет, как ни странно, уцелел.

— Похоже, корсет защитил поясницу, — признал Энгель, рассматривая Гидру и склоняясь ниже к ногам. — И платье… свадебное?

— Прекрати таращиться! — вновь выкрикнула Гидра. Исступление и отчаяние делали её совершенно необходительной.

Он вздохнул и сел ровно. Вскоре его солдаты вернулись с носилками, и Энгель, велев им обойтись с диатриссой как можно осторожнее, вышел чуть вперёд, чтобы отвлечь внимание Мордепала на себя. Он старался ничего не говорить на сциите. Помня историю знакомства этого дракона и Эвана, он просто держал себя статно и спокойно.

Это помогало. Мордепал иногда поднимался выше, топорща свои перепонки и распушая гриву; но потом укладывался обратно и постоянно отводил морду подальше от Энгеля.

Гидра ругалась на чём свет стоит, заглушая свою боль, пока рыцари перекатывали её на сварганенные из чьего-то плаща и палок носилки. Но солдаты были не из робких. Они вовсю подшучивали, и стоны диатриссы то и дело походили на смех.

— Видали, Рыжая Моргемона всё-таки стала доа: она освоила драконий лёт…

— …у него во рту!

— Ха-а-а… — отзывалась Гидра и плакала, но на душе ей становилось гораздо легче.

Мордепал не последовал за ними. Диатрин и рыцари покинули злосчастную поляну плюмерий и удалились глубже в лес, где в скрытой от чужих глаз лощине была их ставка. Гидра видела натянутые меж деревьями палатки, посты дозорных, потрёпанных войной лошадей, ящики с припасами и стойки с оружием. Воины приходили в восторг, услышав, что прилетел Мордепал, да ещё и с принцессой. По их мнению, это был добрый знак. И Гидра не раз услышала, что Энгелю советовали вернуться к дракону и попытаться наладить с ним контакт.

В первую очередь он велел принести её в свой шатёр, устроенный подле небольшого водопада, откуда набирали воду для всего лагеря. Гидру переложили с носилок на шкуры, постеленные на соломе, и деловитый молодой врач склонился над ней. Он безжалостно прощупал места перелома и сообщил, что ничего страшного, на первый взгляд, не случилось: диатриссе нужно лишь обеспечить обезболивание и покой для сломанного ребра. Если бы было внутреннее кровотечение, она бы уже погибла, поэтому он предположил, что обошлось.

— А нога? — простонала Гидра, не в силах сделать хоть один глубокий вдох.

— Нога не сломана, но укус оголил кость, вот и болит. Это посерьёзнее будет. А вот тут зашить надо… — бормотал доктор Вильяс, почёсывая подбородок. — Обезболивания у нас, к сожалению, уже не осталось. Придётся так. Ну-ка, Ваше Диатринство, подержите…

— Нет! — вдруг заорала Гидра и так брыкнула ногами, что врач едва увернулся. — Я больше не могу терпеть! И не буду!

Энгель посмотрел на неё с жалостью, и Гидра вцепилась в его покрытую шрамами руку, как тонущая — за соломинку.

— Пожалуйста, дайте мне хоть выпить! — взмолилась она, припоминая, что именно этого просят мужчины, если им надо что-то резать или шить. — Или убейте. Только не мучайте. Я не смогу.

Врач, поправляя очки, пробормотал себе под нос что-то в духе «и правда, яростная, как моргемона», и выжидательно посмотрел на диатрина.

— Алкоголь разжижает кровь, раны хуже заживают, — сказал он.

— Я знаю, — кивнул Энгель и вновь погладил Гидру по голове. Та, ощутив в нём некий бастион безопасности, без промедления придвинулась к нему ближе и впилась тонкими пальцами в его ладонь. — И всё же диатрисса не заслуживает усугубления своих мук. У меня при себе нет. Может, кто из солдат имеет при себе спиртное…

— Я спрошу, — сказал доктор и поднялся, покинув полумрак шатра.

Они остались наедине, и Гидра обмякла. Она прижималась щекой к тыльной стороне ладони диатрина и стискивала его пальцы так крепко, будто только он один мог обеспечить ей спокойствие.

Но дышать было тяжело.

— Если б ты только знал, что там было, — прошептала Гидра и закрыла глаза. Её рыжие ресницы дрожали.

«Я говорю с ним, ничуть не боясь его; мне всего-то надо было разозлиться как следует, а ему, напротив, охладить свой пыл на войне».

Вторая рука диатрина вновь стала водить по её голове, приглаживая слипшиеся всклокоченные волосы.

— Что было? — спросил он тихо.

Гидра набрала чуть-чуть воздуха и, прерываясь на вдохи, проговорила:

— Эван короновался в Мелиное. Потом сказали, что тебя барракиты убили. И он на мне жениться решил. А диатрис убить нас с Авророй пыталась. Мы видели Мелиноя. И мы были на свадьбе, когда прилетел Мордепал. Жив ли хоть кто-нибудь теперь — не знаю.

Красивое лицо Энгеля исказилось шоком.

— Чёрт побери, — выдохнул он, из всего услышав лишь то, что хотел. — Но мы даже побеждали на предгорьях. Не убили меня.

— Гонцы сказали, что сами видели!

— Саботаж.

— Диатрис и марлорд Вазант теперь единственные, кто противостоят проклятому Тавру и не менее проклятому Эвану, если тот, конечно, жив ещё!

— Так ты не заодно с Тавром?

Вопрос застал Гидру врасплох. Она посмотрела на Энгеля настолько удивлённо, будто диатрин на её глазах превратился в какого-нибудь демона или диманта.

— Да разрази меня гром, если б я хоть раз в жизни была с этим ублюдком заодно, — прошептала она и вновь закрыла глаза.

Она услышала, как диатрин выдохнул с улыбкой на устах, и ей стало легче. Он ничего не сказал — но этого и не требовалось.

«Кажется, та ночь, когда я дала ему пощёчину, была тысячу лет назад».

— Ваши Диатринства! — врач заглянул внутрь, а за его спиной слышался звон множества стальных сапог. — Благородные сэры утверждают, что для диатриссы им своего бренди не жалко. Пусть хоть в запой уйдёт, говорят они, лишь бы была здорова!