Чингисхан. Сотрясая вселенную

Кто-то из врагов побежал в сторону рощи, надеясь спастись, а кто-то вяло отбивался, особо ни на что не надеясь.

Эйрих ездил из края поля в край, выцеливая понравившихся противников и убивая их.

«Убивать легко, когда ты на коне и с луком», — подумал он. — «Парфяне так уничтожили Красса, а гунны сейчас завоёвывают всё новые и новые территории».

Битва кончилась тем, что остатки неудачливых нападающих, всё же, сбежали, а тех, кто не смог, убили воины готов.

— Славная битва, Эйрих!!! — воскликнул Ниман Наус, доспехи и лицо которого были покрыты чужой кровью.

Вообще, все воины были, буквально, залиты кровью врага — вот что бывает, когда безбронные вступают в схватку с бронными. Поэтому у Эйриха есть второстепенная задача — добыть как можно больше высококачественных броней для своей будущей дружины.

«У моих кешиктенов всегда были самые лучшие доспехи и булатные мечи», — подумал Эйрих, размышляя над задачей. — «Мы скупали весь булат и самых лучших рабов-кузнецов».

Степные кузнецы тоже неплохо справлялись с изготовлением надёжных доспехов, но хорезмийские кузнецы, коих они обращали в рабство, показали им настоящее мастерство работы с булатом (2), приходящим с юго-запада. Эйрих даже приказал южным городам платить часть дани булатом.

«Лучшее оружие для лучших воинов».

— Кто это такие? — спросил Хумул, пнув труп светловолосого копейщика в кожаной жилетке.

Из груди его торчала окровавленная стрела Эйриха, прошедшая почти насквозь из-за того, что жертва упала на спину. Стрела испорчена и не подлежит восстановлению.

«Хотя бы наконечник я сохраню», — подошёл Эйрих к трупу и вытащил нож.

— Не похожи на римлян, — произнёс Хумул задумчиво. — Может, кто-то из наших?

Он подошёл к недобитку, который лежал в окровавленной траве, сжимая собственные кишки.

— Эй, дружок, ты говоришь на нашем языке? — спросил у него Хумул.

Смертельно раненый просипел что-то неразборчивое.

— Нет, это не наши, — вынес вердикт Хумул, после чего подошёл к раненому и перерезал ему глотку.

— Собирайте оружие и брони, если есть, — распорядился Эйрих. — И о наших раненых позаботьтесь — нам лучше поторопиться и уйти подальше отсюда до прихода тьмы.

Подсчёт убитых показал, что у Эйриха теперь сорок два воина из пятидесяти. Потери незначительные, если сравнивать с числом убитых врагов. Но им ещё идти дальше, ведь они не прошли и половины пути домой. А ещё они опаздывают.

Раненых было двадцать девять — порезы от топоров, уколы копьями, синяки и сломанные руки. Часть из них уже небоеспособна, поэтому Эйрих посчитал, что надо сделать остановку где-нибудь в безопасном месте.

— Уходим, — произнёс он, когда караван вновь пришёл в себя и был готов к движению.

/12 января 408 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя, посреди холмов и горных кряжей/

Так как продолжать путь было слишком опасно, Эйрих решил поставить лагерь где-нибудь в неприметном местечке, чтобы раненые кое-как пришли в себя, а возможные преследователи наткнулись на подготовленную оборону.

Каструм строить он даже не думал, хотя, в общих чертах, знал, как это делали римляне. Просто он выбрал неплохое ущелье с источником воды, где поставил лагерь и заставил рабов сложить из камней насыпь, затрудняющую штурм с наскока.

Поставив шатры и нарубив дров в достатке, они развели костры и засели тут, готовясь ко всему.

«Не ожидал я, что здесь орудует кто-то, помимо готов», — размышлял Эйрих, грызущий баранью голень. — «А ведь могли и готские налётчики напасть — всякое бывает».

Но у неизвестных оружие было не готское, одежда была чуждая, а ещё броня, встреченная у троих, оказалась совершенно нехарактерная как для готов так и для римлян. Это чужаки, прибывшие откуда-то издалека.

«Старейшина говорит, что сейчас время такое», — припомнил Эйрих. — «И он прав, видит Тенгри».

На фоне стонут раненые, едва способные ходить, трещат костры, скрипят деревянные вертелы с бараньими тушами на них, в воздухе пахнет пряными травами, вкусным бараньим мясом, а также умиротворением вечернего лагеря.

— Виссарион, теперь ты мне должен, — произнёс Эйрих, посмотрев на сидящего рядом раба.

— Да, господин, — ответил тот, быстро глянув на сидящую рядом Агафью.

— Полная самоотдача, Виссарион, — добавил Эйрих. — Надеюсь, ты уже хорошенько подумал и придумал, как можешь быть полезен мне.

— Да, господин, — кивнул раб.

Эйрих огляделся по сторонам.

— Я вижу, что сейчас самый подходящий момент поделиться со мной своими мыслями, — произнёс он.

— Сначала я даже не знал, как подступиться к этому, — признался Виссарион. — Но потом я подумал о том, чем мы с тобой занимались всё это время, господин. Я учил тебя латыни, речи и грамоте, а также наукам, которыми я, смею надеяться, владею сам.

— Так, — кивнул Эйрих.

— Может, будет разумнее обучить всех готских детей латыни и грамоте? — предложил Виссарион.

— Зачем? — нахмурился Эйрих.

— Так будет больше пользы, — ответил Виссарион. — Рим тем и силён, что многие его граждане грамотны. Грамотный человек приносит больше пользы, чем неграмотный...

Раб запнулся.

— ... варвар, — договорил за него Эйрих. — Я знаю, как нас называют римляне. Ты тоже варвар, Виссарион, потому что в рабстве у меня — твои сородичи считают именно так.

— Да, господин, — не посмел оспаривать это утверждение раб.

— Но что-то в твоём предложении есть, — задумчиво произнёс Эйрих. — Если каждый будет грамотным, то... Только вот что это мне даст? Я ведь не Рим, я не стану от этого силён.

— Станешь, господин, — ответил Виссарион. — Ведь так можно передать твоим готам знания древних. Я видел в телеге свитки об осадных машинах, стратегемах — этому можно научить только грамотного. А ещё свитки можно переписывать и распространять, но тоже в среде грамотных.

— Моей жизни не хватит на такое, — вздохнул Эйрих. — Но ты этим займёшься. Я уговорю отца, чтобы он принудил родителей отдавать на время своих детей на обучение латыни и грамоте. Но если будешь устраивать что-то вроде выходок Фотиса...

— Я не педераст, — с окаменевшим и ожесточившимся лицом сказал Виссарион.

— Хочу верить, — покивал Эйрих.

Повисла пауза, в течение которой он догрыз баранью голень, после чего принял от римской рабыни, даже выглядящие сочно, рёбрышки. Много мяса не бывает. Особенно когда речь идёт о баранине. Эйрих даже не представлял, как сильно скучал по чуть подзабытому вкусу баранины, приправленной солью, перцем и пряными травами — местный рецепт, за который рабыня Фортуната, судя по всему, заслужила себе место в доме Эйриха.

— Хорошая готовка, — похвалил он её.

Левый бок побаливал сейчас, хотя стрела лишь чуть царапнула его. Гнойничок, возникший на месте царапины, уже сдулся и исчез, но болезненность при ощупывании осталась.

Эйрих никак не сподобился найти достаточно времени и нитей, чтобы сшить себе хороший поддоспешник. Виссарион, Татий — эти двое шили плохо. Мать не хотела заниматься чем-то подобным, потому Эйрих решил, что займётся этим сам или найдёт нужных рабов.

Ему надо было разобраться с этим ещё в Афинах, заказав многослойный жилет из хлопка.

«Будь на мне поддоспешник, я бы вообще ничего не почувствовал».

/13 января 408 года нашей эры, Восточная Римская империя, провинция Ахейя/

— Кто это сделал? — спросил эдил Клавдий Виллан.

Уважаемого человека убили прямо в вилле, посреди ночи, а узнали об этом только на следующий день — это был позор. Губернатор Ахейи, вилла которого находится всего в пяти милях к востоку, очень обеспокоился произошедшим, поэтому отправил посланника к эдилу Виллану, чтобы он разобрался со всеми подробностями.

— Возможно, рабы, — пожал плечами квестор Тулий.

— Я отправил тебя не рассматривать возможности, а выяснить, кто это был!!! — взбеленился Виллан. — Твои люди осмотрели следы, установили численность напавших, что именно там произошло и почему губернатор так обеспокоен?

— Мы уже два дня виллу осматриваем — поняли, что рабы сбежали, — ответил квестор. — А ещё они вынесли всё самое ценное, даже хозяйские тайники вскрыли. Ещё, как говорит наш врач Антерос, Фотиса Самариса отравили. Я склоняюсь к мысли, что это были рабы, господин эдил. Очень похоже на то, как они действуют — отравили хозяина, перебили охрану, после чего ограбили всё и ушли на север. Их надо искать там.

— Отправь центурию Коллатина по следам, — распорядился эдил Виллан. — Нужно догнать их и наказать. Исполняй.

Примечания:

1 — Стеклянная бутылка — вопреки мнению разных «экспертов», бутылки в Древнем Риме были. Более того, ещё они были в Древнем Египте, где была изобретена стеклодувная трубка, позволяющая изготавливать разные прикольные штуки, некоторые из которых, как оказалось, ещё и полезны. Стеклодувные мастерские работали, в империи их было навалом.

И чтобы не быть голословным, я приведу вам, уважаемые читатели, доказательство:

Упс, это не то. Вот оно:

Это, уважаемые дамы и господа, бутылка из Шпайера, которую датируют между 325 и 359 годами нашей эры, то есть IV век. Она была обнаружена в гробнице римского аристократа. Это самая древняя невскрытая бутылка с вином. Скорее всего, внутри местное вино — считают исследователи. И это значит, что комплексную деградацию технологий в поздней империи как аргумент невозможности производства стеклянных бутылок использовать не удастся.

2 — Булат — от авестийского «palawad», ср.-перс. «pulad» — «сталь» — рафинированная сталь высокого качества, имеющая происхождение откуда-то из Индии. Для нашей современности это какая-то неактуальная хрень, но во времена, когда металлургия больше связана с приметами и магическим мышлением, чем с наукой, булат — это хай-тек, киберпанк и мегадэт. Особенность булата в том, что он близок по содержанию углерода к чугуну, но сохраняет ковкость и после закалки существенно превосходит стали по твёрдости.