Чингисхан. Сотрясая вселенную

Зевта посмотрел на задумчивого римлянина.

— Ты понимаешь, о чём он говорит? — спросил вождь.

— Да, — ответил Иоанн Феомах. — Но римляне давно так не делают. Сейчас император решает, как именно и куда дальше двигаться империи, а Сенат — это так, сборище стариков...

— И к чему это привело римлян? — спросил его Эйрих.

— Ну... — Иоанн задумался.

Эйрих сразу понял, что Иоанн знает, к чему это привело римлян, но не хочет выставлять своё племя в неприглядном свете. Уж в Константинополе-то прекрасно знают, насколько сильны были римляне прошлого и насколько слабы они стали сейчас...

— Я всё ещё не понимаю, — недовольно произнёс Зевта. — Сын, ты говоришь странные вещи и я не буду принимать никаких решений, пока ты не объяснишь как человек, а не как начитавшийся римской бредятины тупица!

Эйриху стало ясно, что надо, как и всегда, говорить так, чтобы собеседнику сразу была видна его выгода. «Общаясь» больше с давно мёртвыми философами и учёными, Эйрих постепенно забывал, что его нынешними сородичами движут очень простые и понятные всеми мотивы. Возможно, это и называется цивилизацией — когда ты думаешь о чём-то большем, нежели набить карман или брюхо...

«А ведь раньше я был таким же», — констатировал Эйрих.

Возможно, ему не следовало так сильно увлекаться книгами, но сделанного не обратишь и уже поздно скорбеть и сетовать — он уже не может жить без книг и новых знаний, извлекаемых оттуда. Даже Марцеллин, со своим витиеватым языком изложения, теперь казался более понятным и терпимым в восприятии.

«Знания — это оружие», — подумал Эйрих.

— Не слышу объяснений, — произнёс Зевта.

— Буду говорить просто, — вздохнул Эйрих. — Сейчас мы в очень шатком положении. Да, у тебя есть власть над тридцатью шестью деревнями, но эта власть не очень крепка. Если вдруг вылезет какой-нибудь детина, вроде Альвомира, бросит тебе вызов — что будешь делать?

— Убью сукина сына, — уверенно заявил Зевта.

— Одного, второго, третьего, двадцатого — насколько тебя хватит? — поинтересовался Эйрих.

— На столько, насколько нужно, — ответил отец. — Ты что, хочешь бросить мне вызов, сопляк?

— Я не хочу бросать тебе вызов, отец, — вздохнул Эйрих. — Но не кажется ли тебе, что племенем остготов будет легче управлять, если к тебе не будет приходить по несколько претендентов каждый день?

— И как мне поможет сбор стариков в моей деревне? — спросил Зевта раздражённо.

Он точно раздумывал о том, что его положение очень неоднозначно. И он, вероятно, понимает, что Эйрих предлагает эти изменения не просто так. Но вот просто так принять настолько новое и непонятное? Это не так просто, как кажется.

— Так, что все деревни будут принимать нашу власть, — ответил Эйрих. — А тебя мы НАЗНАЧИМ вождём, как и всех остальных вождей в другие деревни.

— Просто вождём?! — возмутился Зевта. — Сейчас у меня в руках власть как у рейкса, а я должен отдать её старичью и довольствоваться вождеством? Эйрих, ты с коня не падал?!

— Верховным вождём, — поправил формулировку Эйрих. — Назначим тебя верховным вождём, хотя, на самом деле, твоя должность будет называться иначе.

— «Должность»? — не понял отец.

Эйрих сказал «магистрат», потому что не знал, как это называется на готском, потому что у них просто нет и не было ничего подобного.

— У нас нет такого слова, — пояснил Эйрих. — Но это значит что-то вроде титула герцога.

— А-а-а, теперь я понял, — кивнул Зевта. — Всё равно мне не нравится твоё предложение.

— Посмотрим, что ты скажешь после десятого убитого претендента... — тихо произнёс Эйрих.

— Не дерзи мне, Эйрих, — предупредил его Зевта. — Может, ты и взрослый дружинник, но я всё ещё твой отец, поэтому помни, что всё ещё могу всыпать тебе розг.

— Прости, отец, — обозначил поклон Эйрих.

— Но что-то в твоих словах заслуживает одобрения, — продолжил Зевта. — Но что скажет старейшина?

Старик Торисмуд дрогнул и будто вышел из прострации.

— Что? — спросил он.

— Что скажешь о том, что предлагает Эйрих, почтенный? — спросил Зевта.

Старейшина погладил седую бороду и оглядел всех присутствующих.

— Идея хорошая, — произнёс он. — Вижу большую пользу для готского народа.

— Какую пользу? — решил уточнить недовольный Зевта.

— Много хороших воинов гибнет при выборах вождей, — произнёс Торисмуд. — И нет единства среди нас, славных готов... Если старейшины будут думать о наших мирских делах сообща — пользы будет много. И тебе, Зевта, и остальным вождям тоже. Я достаточно стар, чтобы не считать юных заведомо глупыми, а старых заведомо мудрыми. В тебе, Зевта, говорит неприятие того, что это придумал не ты, а твой сын. Я бы, будь на твоём месте, гордился таким сыном, а не хулил его за хорошие идеи.

— А ты что скажешь, отец Григорий? — повернул голову к священнику Зевта.

— Я считаю, что от римлян исходит зло, — заговорил священник. — Они развращены, веруют в бога неправильно, предаются своей похоти и праздности, но... это не значит, что мы не должны брать у них что-то хорошее. Если это действительно хорошо для готского народа, то я сторонник этого, а если плохо — не найдёте этому более злостного врага.

Кто-то мог бы подумать, что отец Григорий передумал, но Эйрих видел этого дядечку насквозь. Арианство сейчас недостаточно крепко среди готов, поэтому священник вынужден опираться не на простой люд, из которого истово верует не так много людей, а на вождя и старейшину. Но, в первую очередь, на старейшину. Потому что старейшина отвечает за дела мирские, а вождь за дела военные. Что ближе к делам веры — война или мир?

Поэтому, пока Торисмуд молчал, отец Григорий открыто поддержал вождя, а когда старейшина выразил свою поддержку идее Эйриха, резко переметнулся. Тем более, Зевта — он ведь может и умереть ненароком, в предрекаемых Эйриком поединках, а Торисмуд ещё не собирается отходить в мир иной. А ещё Зевта, по нему видно, сомневается в своём отношении к предложению Эйриха.

— Значит вы трое хотите сказать мне, что это будет хорошо для готов? — уточнил Зевта.

— Да, — кивнул старейшина Торисмуд, задумчиво поглаживающий бороду.

— Да, — улыбнулся в бороду отец Григорий, видимо, радующийся, что удалось выкрутиться без конфликта с ветвями власти.

— Да, — ответил с серьёзным выражением лица Эйрих, внутренне празднующий победу.

Зевта сдержанно улыбнулся, после чего посерьёзнел и посмотрел на Иоанна Феомаха. Римлянин напрягся.

— Что об этом думаешь ты? — спросил у него вождь.

— Что думаю я? — переспросил Иоанн. — Я считаю, что решать тебе, вождь.

— Не лей мне мёд в уши, — потребовал Зевта. — Не теряй моё уважение, а говори, что думаешь. Как есть.

Иоанн не стал торопиться с ответом, поэтому схватил медный кубок с римским вином и начал медленно его осушать.

— Я думаю, что Эйрих прав, — заговорил он, стукнув кубком по столу и вытерев подбородок рукавом. — Мой народ, когда-то давно, изгнал царя из Рима, чтобы правили старейшины. (6) И да, это очень хорошо работало, а потом у нас появились императоры и...

— ... и теперь Рим слабее, чем был когда-либо, — закончил за него отец Григорий. — Но глупо винить в этом только императоров, ведь разврат, похоть, чревоугодие...

Зевта поморщился, поэтому отец Григорий решил не продолжать. Всё это можно услышать на проповедях, поэтому здесь, где они обсуждают важные вещи, это было неуместно.

— Причины упадка Рима не важны, — произнёс Эйрих. — Потому что мы — не Рим.

— Ладно, ты убедил меня, Эйрих, — вздохнул вождь. — Но как ты предлагаешь убеждать остальных старейшин?

Примечания:

1 — Смида — готск. smiþa — кузнец.

2 — Айзасмида — готск. Aizasmiþa — медник. Aiz — это медь, если переводить с готского, а smiþa — кузнец.

3 — Хайхс — готск. Haihs — одноглазый. Это прозвище у него такое, а не фамилия. Фамилии — это для очень высокой знати, а простолюдинам и всяким мелким аристократишкам фамилии не положены.

4 — «Германцы должны быть уничтожены» — перефразированное выражение Марка Порция Катона Старшего «Карфаген должен быть разрушен». Этой крылатой фразой он заканчивал каждое своё выступление в Сенате. Следует знать, что Марк Порций Катон Старший был участником Второй Пунической войны, отличался суровым нравом, беспощадностью к собственным политическим врагам, а также стал всемирно известным своим стариковским ворчанием об упадке морали среди римлян. Также следует сказать, что, после становления цензором, Катон не отказался от своих громких заявлений и провёл ряд радикальных реформ, ограничивающих траты на роскошь, что оздоровило республиканский бюджет и позволило выделить больше денег на Третью Пуническую войну. Цензорство Катона не было вечным, он оставил должность и, по старой римской традиции, его попытались предать суду. Попыток, как говаривал Плиний Старший, было аж сорок четыре, но не подействовала ни одна. Либо Катон был тем ещё прощелыгой, у которого связи повсюду, либо его действительно не за что было судить. Сам Катон умер вскоре после начала столь долгожданной войны с Карфагеном — можно сказать, добился своего и умер спокойно.

5 — Империй — от лат. глагола imperare — командовать — это понятие характеризует высшую исполнительную власть в римской общине. Если просто и понятно, то империй — это право применять телесные наказания, смертную казнь, а также другие репрессии против римских граждан. Империй следует рассматривать в рамках магистратуры, то есть кому попало империй не давали, ведь штука очень важная. Для исполнения империя с магистром определённой должности ходили ликторы. Ликторы — это особые госслужащие, имеющие на вооружении фасции, читай, розги. Позже к фасциям добавились топоры (только вне священной территории города Рима), что недвусмысленно намекало на возможность исполнения ими смертной казни (это было-то введено только разок, на излёте республики, после декрета сената о защите республики) по законам военного времени. Собственно, империй давали ограниченному кругу должностных лиц: из ординарной магистратуры — курульным эдилам, консулам и преторам, а из экстраординарной магистратуры — диктаторам, децимврам, консулярным трибунам, магистрам конницы и интеррексам. После падения республики магистратура начала иметь всё меньше значения, потому что ещё Октавиан Август назначил себя вообще всем в своей недореспублике-недоимперии. Фактически весь империй был в руках одного человека, но он всё равно просил сенаторов называть себя «первым среди равных».

6 — Сенатор — лат. senatus, от senex — «старик» — изначально это был член совета старейшин, прямо из древних времён, когда отживал своё первобытно-общинный строй. Во времена, когда крупная стая волков могла быть реально опасным врагом, старики — это априори самые умные и самые умелые, потому что другие просто не доживали до старости. И этот тренд, когда все слушают, что говорят старики (в палеолите сорокалетний дядя — это старик), длился с незапамятных времён до неолита и во время неолита продолжался. В принципе, это неотъемлемая часть нашей цивилизации, потому что не редки случаи, когда электорат не избирает молодого кандидата только потому, что «вон тот дядька бородатый выглядит как мужик, который в чём-то разбирается». Но истина такова, что этот бородатый дядька мог провести всю жизнь овощем и удариться в политику только под конец жизни, абсолютно ни в чём не разбираясь и уповая на случай и партию, от имени которой баллотируется. А первобытное коллективное бессознательное электората говорит, что этот дядька ведь не просто так дожил до седины, видать, точно сечёт фишку и надо избрать именно его. Кстати, вот вам лайфхак: люди почему-то склонны больше доверять дядям с бородой. Ведь борода ассоциируется с взрослостью и зрелостью, поэтому мы возвращаемся к тому месту, где я писал о том, что до взрослости и зрелости в первобытные времена могли дожить только самые-самые.