Призыв ведьмы

Добежав до постройки, она обернулась, но в тот же момент была подхвачена на руки Роаром и они ввалились внутрь, а всего через мгновение снаружи началось такое, что Милена даже забыла как дышать.

— А оно не развалиться? — выдавила она, посмотрев наверх и слыша страшный бой стихии о, как ей показалось, достаточно ветхое строение.

— Выдержит, — Роар отпустил её из своих рук и вернулся к двери, чтобы закрыть её.

— Оно чьё-то? — спросила он, потирая предплечья, чтобы согреться.

— Оно принадлежит фернату, как и сотни других бринт, которые построены так, чтобы путники могли укрыться в них, если ледяной дождь застанет их врасплох в дороге, — ответил митар. — В этой правда, как видишь, давно хранят часть корма для скота. Потому что укрыться можно в селении или в доме.

Мила обернулась и увидела сквозь сумерки помещения сваленные тюки сена, мешки с чем-то, может зерном?

— Замерзла? — спросил Роар, подойдя к ней и взяв её руки в свои.

По сравнению с его руками её были ледяными, она поняла, что не чувствует пальцы. Мила и вправду замерзла, вся. Тело кажется задеревенело от холода, или это от того, что Роар был так близко и жар его тела причинял физическую боль.

Он растёр ей руки и подышал на них, отчего её словно током ударило. Внутри всё застонало, завыло, ей хотелось ещё больше — чего? Да какая разница чего?

Голова кажется стала похожей на пустой котелок, в котором была только одна мысль, которая шальной мухой билась о стенки и звенела-звенела-звенела… И тут, словно услышав эту мысль, Роар стал целовать её пальцы.

Милене показалось, что умереть было бы проще.

Никогда в своей жизни ей так сильно не хотелось чего бы то ни было, никогда она не думала о себе, как о женщине, думающей только о мужчине и его… да что ж такое?

Но вот сейчас всё, всё в ней хотело только одного. Каждая клеточка её тела желала и пресечь это было бы попыткой сродни остановить мчащийся на полной скорости локомотив. От этого не спасёт ничего — разве что выйти сейчас наружу и может тебя убьёт ледяной глыбой нафиг. Но было сомнение, что и это мало поможет.

Губы Роара были тёплыми, нежными, когда он опустил её руки и прикоснулся пальцами к её щеке уже было понятно, что ничего ни он, ни она не смогут поделать с собой и друг другом, чтобы остановиться.

Его губы слегка коснулись её, и… всё — пелена от одного этого хрупкого, невесомого прикосновения, только невообразимое чувство желания обладания другим человеком, окрыляющее и пьянящее.

Роар поцеловал уголок её губ, потом щёку, потом снова губы. Её руки легли на его шею, пальцы зарылись в волосы, она приподнялась на мысочки.

Но… он зажмурился и отстранился. Взвыл, ругнулся, руки его перестали обнимать её лицо и стало невообразимо холодно и так… так… словно было темно, а потом вдруг кто-то включил свет и такой моргаешь, пытаешься понять, что происходит и привыкнуть к другой обстановке.

Руки Милены стали сиротливыми ветками, кажется она была готова заплакать от обиды… Почему, почему он так поступает? Она чувствовала себя маленькой девочкой, которая потерялась и стоит одна посреди огромного ничего, а рядом никого нет и это страшно, и это обидно, и это… “Ну, пожалуйста, обними меня снова, не бросай меня, прошу тебя!”

В полумраке девушка видела его спину, такую огромную, надёжную и такую сейчас далёкую, хотя вот она — протяни руку и…

“Милка, дура, да протяни же, чёрт, свою руку”, — сознание снова заговорило внутри голосом Хэлы.

Роар тяжело дышал и, даже сквозь этот грохот, девушка слышала это его тяжелое дыхание. Он потёр шею, потом развернулся, когда рука её уже почти решилась сделать движение и дотронуться до него, чтобы не было хотя бы так отчаянно печально и страшно.

— Я не могу, понимаешь? Скажи мне… разреши, иначе я не могу, — шёпот его обжигал, клеймил раскалённым железом прямо где-то глубоко внутри. — Или запрети и… я…

— Тебе можно всё, — проговорила Милена, так слабо, что сама себя не слышала, у неё не было сил, дыхание перехватило, желание душило и сводило с ума, и она никогда прежде не испытывала ничего подобного, как завороженная, умирая от его взгляда полного отчаяния и мольбы.

Если бы нужно было больше, то она бы не смогла, не смогла бы ничего из себя вытащить. Но больше не понадобилось.

И вот именно сейчас она узнала, что бывает такое, когда тебя трясёт дрожью только от того, что тебя раздевают, целуют каждый обнажающийся кусочек кожи, что ты хватаешься за кого-то, словно тонешь, а главное это так естественно для тебя, что как ты вообще жил раньше? Как можно было вообще жить без вот этого? Без этой нежности, этой ласки, которые одновременно такие невообразимо мягкие и жёсткие, словно пытка.

И разве можно содрогаться, почти кончая, только от того, что кто-то целует твою шею и шепчет тебе слова желания, говорит тебе, какая ты невероятная… ладная… хрупкая… красивая… маленькая… сводящая с ума…

Милена впервые в своей жизни испытала что-то подобное. Что-то там про правильного человека всплыло в её голове, когда Роар вошёл в неё и это было таким диким безумием, потому что — а можно так будет всегда? Можно, чтобы он не останавливался? Можно, чтобы не кончался этот дождь, можно теперь здесь будет её реальность?

Эта невыносимая мука и одновременно сводящая с ума истома, которая заставляет терять связь с окружающим миром. Такое не бывает по-настоящему, такое только в книжках пишут, когда вот он внутри, а ты уже от одного этого где-то на грани… можно? Правда? Или она просто такая ненормальная извращенка, или она чокнутая, может ей к врачу, может она больна… а может умерла?

Роар держал её крепко, жадно прижимая к себя, она чувствовала себя самой-самой, у неё будто крылья были… какая же глупость, до слёз… боже… она рыдает?

Милена пришла в себя, когда взмокшая, словно в горячке, прижималась к Роару, будто он был сейчас всем её миром, но холод был теперь реальным, щипался и возвращал в реальность.

— Ш-ш-ш-ш, — он прижимал её к себе и гладил по голове, целовал в висок, лоб, нос, глаза, полные слёз и губы, и она чувствовала соль на них и мягкость, с которой он с ней обращался её доводила до грани истерики.

В её жизни было всего два мужчины. Роар был третьим. Что она могла бы знать о том, как что происходит на самом деле? Или может бывает по-другому, когда после тебя обнимают, успокаивают, просто… любят…

“Да ты с ума сошла? — начала она отчитывать себя. — Вы просто занялись сексом, никто никого не любит!..”

И Милена приказала себе запретить накручивать себя, запретить сходить с ума, но как можно остаться в рассудке, когда этот мужчина вот такой?

— Знаешь, — он погладил её по бедру, потом поднялся выше к талии и дальше, и по коже пробежала дрожь, — я вижу, что оно крепкое, вижу, но всё равно прикасаюсь и мне кажется, что я могу его сломать, словно оно самое хрупкое, что я в своей жизни держал в руках.

Роар потянулся и подтянув к себе свой плащ, укрыл им Милену. Стало так тепло и одновременно невыносимо тоскливо.

Всё?

— С тобой я вообще ни в чём не уверен, словно вообще всё в первый раз, — прошептал он, целуя её за ухом. — Никогда не был таким неумелым и криворуким…

“Он пошутил? — взвилось внутри. — А что бывает, когда он умелый и пряморукий? Она бы умерла от удовольствия? Смерть, которой все будут завидовать? Она сама себе будет завидовать”.

Роар поцеловал её в ухо.

— Это обычно я всё порчу, — совершенно не к месту заупрямилась Милена, — и это я неумелая, неуклюжая и криворукая. Сам же видел, как я умею умываться в реках.

Он прижал её к себе и рассмеялся. Кажется в этом мире можно было жить просто потому, что в нём был смех Роара. Милена решила, что наверное всё-таки чокнулась…

Осознание тишины навалилось неминуемо и упрямо говоря, что сказка закончилась.

— Роар, дождь прекратился? — эти слова она прошептала, но показалось, что прокричала.

— Угу, — кивнул он ей в голову. Они так и лежали вжимаясь друг в друга, боясь отпустить, потому что оба оказывается боялись всё испортить.

— Ты не хочешь уходить? — спросила она, и тут же отругала себя за очередную смороженную глупость.

— Нет, — шепнул Роар. Он полежал ещё немного, но потом со стоном сел, оставив её осознавать свершившийся факт того, что всё закончилось и вполне возможно никогда больше не повторится. — Но надо собираться, иначе, если мы не появимся через какое-то время за нами отправят отряд. Тебе помочь одеться?

— Не надо, я сама, — Милена улыбнулась. — Спасибо…

Митар как-то странно повёл головой, стал понурым, и она подумала, что может надо было согласиться на его предложение.

— А что делать, если попадёшь под этот дождь? — спросила девушка, чтобы побороть в себе эти мысли и потому что одеваться молча было невыносимо и тяга к разговору была скорее чем-то нервным. — Не спасёшься?

— Почему? Нормально, — митар натянул рубаху. — Нужно лечь на землю, руками обхватить голову, а ноги подтянуть к груди. Скорее всего отделаешься синяками и горячкой.

— Говоришь, как специалист, — и до того, как он удивился неизвестному слову, пояснила его. — То есть тот, кто знает в этом толк. Или тут всех учат, как быть, с самого детства?

— Учат обязательно, но я, когда был ребенком, действительно попал под ледяной дождь, — ухмыльнулся Роар. — С одного бока был весь в кружочках синяков от ударов льдин и дождя, а потом ещё мирты три-четыре лежал в горячке, но, как видишь, обошлось.

— Как так случилось? — девушке казалось, что ему тоже проще от простого разговора. Милену-то вообще рвала на куски мерзкая болезненная тоска.

— Риван меня подставил, — ответил митар. — Бросил одного и не пустил в бринту, думал, что я успею добежать до дома, а я не успел.

— Риван? — нахмурилась она.

— Младший брат Рэтара, — пояснил Роар.

Милена начала соображать, пытаясь понять, что с этой информацией не так, никто никогда не говорил о брате ферана, так может…

— Никто никогда не говорил, что у достопочтенного ферана есть брат, — Роар уже оделся и ей пришлось поторопиться, но шнурки на платье никак не поддавались.

— Был, — мужчина подошёл и аккуратно помог ей застегнуть платье. — Он утонул в Нраве. Давно.

Милена хотела сказать, что ей жаль, но вспомнила один из самых первых их разговоров — ей не о чем сожалеть, если она не при чём. Роар погладил её по щеке, отряхнул её плащ, на котором они лежали и сначала накинул его, а потом сверху ещё и свой.

— Там сейчас очень холодно и скользко, — пояснил он свои действия. — Пойдём не по дороге, а вдоль неё, хорошо?

— Хорошо, — согласилась Милена. — А ты разве не замёрзнешь?

— Нет, — шепнул он ей в ухо и поцеловал в шею, отчего вся кровь снова собралась на щеках, а мурашки поскакали, как ошалелые по всему телу.

До дома они дошли молча. Милена сосредоточено скакала между ледяными кусками, пытаясь не навернуться на ровном месте и не плюхнуться попой в какую-нибудь ледяную грязную лужу. Роар помогал, поддерживая или протягивая ей руку, помогая не упасть.

Около башен митар махнул стражникам, чтобы они видели, что он благополучно вернулся.

Зайдя в такой уже знакомый и кажется ставший привычным коридор, Мила ощутила пустоту внутри и тоску, но тут Роар, обняв её сзади за талию, утащил в сторону того самого пролёта лестницы, ведущей в подвалы. В прошлый раз в её голове была совершенно бессовестная мысль о том, чтобы он её туда утянул и снова поцеловал, но сейчас мысль уже не была бессовестной, а действие окрыляло и дарило тепло и возбуждение.