Мы вернемся домой

— Поддержу товарища адмирала, — заговорил профессор Корвинт. — Именно так представители неразвитых обществ и реагируют. К моему глубокому сожалению. Зато теперь население Земли крайне впечатлено нашими действиями и боится даже пошевелиться. Не все, конечно, сумасшедших хватает, но у нас есть способы сделать их смешными, опозорить, а этого общественно активное дурачье почему-то боится больше всего на свете, даже больше смерти. Особенно жестко и даже жестоко надо осадить привыкших к полной безнаказанности гомосексуалистов и негров. В Берлине, Вашингтоне, Сиэтле, Лондоне и Мельбурне готовятся парады ЛГБТ в пику нам. Предлагаю разогнать их с показной жестокостью, чтобы эти твари осознали — их время прошло. Больше с ними никто цацкаться не будет. Пока сидят дома и молчат — живут. Вылезут на улицы — подохнут.

— Вы полагаете такой урок необходим? — недовольно скривился капитан.

— Да! — твердо заявил Иван Франсуазович. — Нас сейчас постоянно будут пробовать на прочность, нанося удары то тут, то там, и слабину дать мы права не имеем. Пусть лучше считают нас зверьми, но подчиняются, чем снова начнется та мерзость, что была раньше.

— Хорошо, я понял, — вздохнул Николай Александрович, понимая, что социолог прав. — Теперь попрошу сообщить о начатых преобразованиях сначала в разных регионах империи, затем во внешнем мире.

— Это ко мне, — кивнул профессор Корвинт. — Сделано довольно много, но недостаточно. Нам катастрофически не хватает людей, нужно еще хотя бы два-три миллиона социальных работников. Но где их взять? Мы и так ополовинили население Ирины и Лейты. А местных на такие должности я брать опасаюсь.

— Совершенно справедливо опасаетесь, у них совершенно другая психология, — вмешался Иван Михайлович Доринин. — Как местный уроженец заявляю это со всей ответственностью. Относительно близки вам только советские старики, причем те, кто остался советскими, а таких мало. Слишком многие предали в восьмидесятые и девяностые годы. А остальным в те же девяностые столько дерьма в головы понапихали, что перевоспитать их будет очень непросто, если вообще возможно. Разве что люди Донбасса, выдержавшие восемь лет войны и оставшиеся людьми, сгодятся. Этих боль и горе перевоспитали и перековали, сделав сталью и ветром.

— Социальных работников еще обучить надо, — проворчал Иван Франсуазович. — Ладно, не первые и не последние трудности, справимся. Большинство населения России одобряет казнь правительственных чиновников и ссылку известных либералов на Саулу. А тем более расправу с нацистами и бандитами. Более восьми миллионов человек уже завербовалось на работу, а полтора миллиона — на военную службу, в основном, бывшие офицеры. Полного доверия до проведения ментоскопирования им, конечно, не будет, но некоторые очень толковы и готовы служить верой и правдой. Около трех миллионов пенсионеров уже ментоскопировано, из них к преобразованию тела допущено два с половиной миллиона, остальные либо либералы, либо безразличные ко всему, кроме собственного комфорта, обыватели. Естественно, они нам не нужны, поэтому доживут свою жизнь в столь любимом ими комфорте и уйдут.

— Украина? — поинтересовался капитан.

— Самый сложный вопрос, — тяжело вздохнул профессор. — То, что успели сотворить с этой несчастной территорией западники, вводит меня в ужас. Над ней поставили очень жестокий социологический эксперимент по созданию нового народа, новой национальной идентичности, уничтожая при этом старую полностью, объявляя ее злом, а ее носителей — исчадиями ада. Украинцам придумали новую историю, не имеющую никакого отношения к реальности; им придумали новый язык на основе малороссийского диалекта, дополнив его полонизмами и заимствованиями из других языков, добиваясь, чтобы носители русского языка эту убогую гвару не понимали. А потом начали эти искусственные язык и идентичность навязывать изначально русским людям, физически устраняя противников этого. И, что самое страшное, многим навязали, и русские ребята и девчонки превратились в украинских нацистов, диких зверей, у которых только одна страсть — убивать инакомыслящих, утверждая свою фальшивую «истину».

Он вздохнул, выпил залпом стакан воды и снова заговорил:

— Нацистов перевоспитывать бесполезно, как вы все знаете, эта жуткая иднология перекореживает мозги навсегда, поэтому все они были приговорены к уничтожению и уничтожены. Националисты сосланы на Саулу, на отдельный небольшой материк, чтобы не могли передать свои омерзительные идеи никому, даже таким же ссыльным. Туда же немного позже будут высланы казахские, киргизские, грузинские, армянские и все прочие националисты, включая русских — все они одним миром мазаны. Однако все это не решает другую задачу — что делать с той частью оставшегося населения Украины, которая сделала вид, что приняла империю и тут же начала изыскивать способы устроиться поудобнее и получше за чужой счет. При отказе на преобразование такие очень удивляются, ведь они считают себя величайшей ценностью мироздания и уверены, что им все на свете обязаны. А когда это оказывается не так, смертельно обижаются и начинают гадить, мстя за то, что их, таких великих и красивых, не оценили. К счастью, таких всего лишь процентов двадцать пять из оставшегося населения, может, немного больше, но что с ними делать я ума не приложу. Они ведь так и остались в полной уверенности, что они самые лучшие и любые их действия правильны.

— Каждого, кто написал хоть один комментарий наподобие: «Жареная личинка колорада» или «Шашлык из колорадов» — в ссылку пожизненно! — отрезал Николай Александрович. — Вне зависимости от возраста, пола и семейного положения! Самые лучшие нашлись. Небось еще и уверены, что так и надо?

— Именно, — вздохнул Иван Франсуазович. — Льстят, лебезят, делают вид, что раскаялись, просят прощения на коленях, плачут с надрывом, но на деле остаются прежними подонками. Это какой-то кошмар, а не люди. Мы нескольких ментоскопировали, так там такая мерзость внутри, что слов нет. Они на любую подлость, любую жестокость, любую гнусность пойдут, лишь бы им было хорошо и удобно. В рот возьмут и в жопу дадут. Извините за пошлость, но иначе не объяснишь их суть. Если честно, я бы сослал всех таких, хотя многие как будто и не виноваты. В России их все же поменьше, но тоже хватает. И они способны изгадить и извратить любое наше начинание. Предкам было легче, Великая война эту породу почти всю выбила. А что нам с ними делать? Я бы отобрал у них детей, по крайней мере. Можно принять закон об обязательном обучении детей в школах-интернатах, и построить это обучение таким образом, чтобы они видели родителей как можно реже.

— По самый пристальный надзор каждого! — приказал наместник, грохнув кулаком по столу, сейчас он действовал именно, как имперский наместник, а не капитан корабля. — В серый список! В случае малейшего правонарушения — немедленная ссылка! В случае серьезного — смертная казнь на месте! Я прекрасно знаю, насколько опасны обыватели-приспособленцы и сколько они способны принести вреда. Могу вспомнить не один инцидент. Помните, хотя бы марсианский в двадцать втором веке?

Имперцы молча кивнули, остальные посмотрели на них с недоумением.

— Обывателей тогда еще хватало, и они устроили тихий саботаж на Марсе, добиваясь, чтобы их допустили до преобразования, — пояснил Николай Александрович, — тоже хотели жить несколько столетий, бессмысленно прожирая ресурсы — на творчество ведь ни один из них не способен в принципе. Дело в итоге дошло до гражданского конфликта, один из населенных куполов, на Марсе тогда еще не было атмосферы, пришлось уничтожить ударом с орбиты, пока твари не расползлись по остальным. К счастью, все дети, включая самых маленьких с матерями, в это время были в интернате, расположенном в другом куполе, иначе, бы, понятно, никто не решился бить по жилому куполу. Уже через тридцать лет это бы не понадобилось, появились полицейские дроиды, способные особым излучением воздействовать на кишечники протестунов, провоцируя их спонтанное опорожнение прямо в штаны. Любой толпе после этого сразу становится не до бунтов и революций, у каждого одна мысль — штаны бы сменить и до туалета побыстрее добраться. А дальше каждого уже дома берут под белы рученьки — и на Саулу. Но ладно. Второй больной вопрос. Азербайджан, Армения, Грузия и Прибалтика.

— В Грузии, Армении и Азербайджане изъятие и казнь капиталистической элиты прошли без особых затруднений, местные были слишком поражены тем, что их кумир, объединенный Запад, так быстро рухнул, — ответил профессор Корвинт. — Но объявление о том, что многое отныне бесплатно, людям понравилось. Кое-кто нанялся к нам. Но основная часть прозападной молодежи пока молчит, боясь наказания, но ждать, пока они осмелеют, недолго, к сожалению — западные НКО там хорошо, тщательно поработали, вырастили поколение откровенных манкуртов. Предупреждение о том, что малейшее сопротивление будет означать ссылку, нами озвучено. Националисты выявлены и арестованы. Нацисты уничтожены еще во второй день операции. А вот Прибалтика…

Он умолк, снова выпил воды и некоторое время молчал, хмуро глядя перед собой, после чего опять заговорил:

— Больше, чем проблема. Если русские там почти поголовно радуются, что нацистов, десятилетями втаптывавших их в грязь, наконец-то взяли к ногтю, то местные… Угрюмо молчат, глядя на все создаваемое нами с неприкрытой ненавистью. Казнь верхушки всех трех стран русские опять же встретили овациями, а местные, за редким исключением, зубовным скрежетом. Если честно, я не уверен в том, что включать Прибалтику в состав империи, было хорошей идеей.

— Иначе нельзя, — поморщился Николай Александрович. — Прилипли бы кому угодно и начали гадить. Предлагаю поступить так же, как сделали в нашей реальности. Расселить их по всей стране так, чтобы ни в одном селении не было больше одной прибалтийской семьи. Дети вырастут уже другими. Со взрослыми, к сожалению, ничего не поделаешь. Всех в черный список. В случае правонарушений — ссылка, а то и казнь. В зависимости от вины.

— Пожалуй, так и надо, — кивнул Иван Франсуазович. — Я передам нашей группе, чтобы начали проработку этой операции.

— Хорошо, — кивнул наместник. — Казахстан?

— Пребывает в шоке после уничтожения нацистов и ареста националистов, их оказалось среди казахов очень много, к сожалению, — грустно вздохнул профессор Корвинт. — До двадцати процентов. Вся местная клановая элита казнена на площадях городов, многие пытались вымолить пощаду, крича, что они члены КПСС. Предатели поганые! В наших глазах это стало отягчающим вину обстоятельством. Имперские администрации начали работу, пенсионеры взяты на учет поголовно, в их домах, квартирах и даже юртах установили терминалы для бесплатной доставки необходимого, как на территории остального СССР. Неразрешимых проблем пока нет, справляемся. Есть, правда, и неожиданные новости.

— Это какие же? — приподнял брови Николай Александрович.

— Монголия, Индонезия, Филиппины, Малайзия, Папуа, Вануату, Самоа, Соломоновы острова и Фиджи попросились в состав империи, — на губах Ивана Франсуазовича появилась ироничная ухмылка. — Готовы в течение месяца-двух организовать референдумы. Этого, в общем-то, следовало ожидать, Запад всем этим слабым государствам надоел хуже горькой редьки. А мы доказали свою силу, уничтожив их поработителей. Причем русских в тех краях всегда уважали.