Мы вернемся домой

Глава 18

Поясница и ноги невыносимо болели, в голове шумело, в глазах все плыло, дыхание перехватывало. Анна Максимовна с трудом сдержала стон, кое-как сползла с кровати и поплелась сперва в туалет, а потом на кухню. Есть хотелось неимоверно. Вот только осталось ли хоть что-то? Кажется, в шкафчике завалялось немного макарон, самых дешевых, ломких, но съедобных. Осталось ведь всего двести рублей, а до пенсии еще неделя, как минимум. Что же делать, Господи? Милостыню просить, что ли? Так стыдно! Никогда с протянутой рукой не стояла и не будет, лучше от голода умрет.

Могла ли себе представить всю жизнь проработавшая учительницей женщина, что в старости придется так мыкаться? Нет, конечно. До развала родной страны никто такого представить не мог. А потом настали все «прелести» капитализма, будь он проклят во веки веков. Как оказалось, советские газеты писали о нем правду, да что там, он оказался еще подлее, гнуснее и омерзительнее.

Открыв рассохшуюся дверцу кухонного шкафчика, Анна Максимовна тяжело вздохнула — полпачки соли, треть бутылки подсолнечного масла и грамм двести ломаных макарон, больше ничего. Холодильник вообще пустой, разве что ополовиненная баночка самого дешевого майонеза в углу верхней полки. Надо растянуть макароны хотя бы пару раз. Потом придется ковылять четыре квартала до дешевого магазина, чтобы купить на последние копейки какой-нибудь недорогой крупы, перловки хотя бы, и еще таких же макарон, благо они там всего за двадцать три рубля килограмм, если два купить, да килограмм перловки, то до пенсии кое-как дотянет.

Перед внутренним взором появилась пара сочных сосисок, и старая учительница сглотнула голодную слюну. Ничего, вот пенсию получит, тогда и полкило сосисок можно будет себе позволить. Или куриных потрошков, супчика сварить. И сметанки немножко. Но не сейчас, конечно. Не сейчас.

Вчера и позавчера что-то сильно грохотало за окном, но Анне Максимовне было так плохо, то она все время лежала, только до туалета и обратно с трудом ковыляла. Что-то случилось? Ну и черт с ним, в конце концов. Еще советский ламповый телевизор сломался четыре года назад, а на новый денег у одинокой пенсионерки не было — сына убили наркоманы в проклятые девяностые. Радиоточка тоже не работала уже который год. С тех пор бывшая учительница обходилась слухами, которые радостно вываливали на благодарную слушательницу соседки. Так она и жила, благо домашняя библиотека во время работы в школе оказалась собрана солидная, вот Анна Максимовна и перечитывала любимые книги по десятому разу. Их она не продавала даже в самые тяжелые ремена, все равно выручила бы жалкие копейки — старые, мудрые книги в мире чистогана никому не нужны. Происходящим в стране и мире старая учительница не особо интересовалась, что ей за дело до забот жадных буржуев, пусть себе творят, что им вздумается. Ей бы дожить свой век кое-как. Слава Богу, уже недолго осталось. Не будь старая учительница верующей, то, наверное, давно покончила бы с собой — никакой мочи терпеть такую жизнь не было.

Неожиданно в дверь постучали — звонок не работал. Анна Максимовна удивилась — она никого не ждала. Проверка какая-то, наверное. Газовщики, электрики или еще кто. Старая учительница с трудом дохромала до двери и без малейшего страха открыла ее. А кого бояться? Кому нужна нищая старуха?

— Жива, Максимовна! — всплеснула руками соседка, Зинаида Петровна, сухонькая, но очень подвижная старушенция, всюду сующая свой длинный нос. — А мы уж думали, померла, раз дома при энтих-то новостях сидит!

— Новостях? — слегка удивилась старая учительница, потом вспомнила про шум на улице вчера и позавчера. — А что случилось? Война, что ли, началась?

— Так ты ничо не знаешь?! — ахнула соседка. — Штуку у небе видала?

— Видела, — пожала Анна Максимовна. — Висит себе и висит.

— Довиселася! Позавчерась утречком мужик с нее выступил по теляку, баял, что оне с Российской империи! — взволнованно затарахтела Зинаида Петровна. — Из двадцать пятого веку! И нас усех под себя забирают! Про нас, стариков, сказали, что всех, кто достоин, вылечут и омолодют. И что жрачка, тряпки, хаты и больнички таперя бесплатныя! Как при Союзе, токо еще лучше! Потом по телявизору казали, как оне усех американских вояк, да немчуру разную подавили. И на Украине фашистяк побили.

Что за чушь она мелет? Старая учительница раздраженно потрясла головой — таких выдумок даже от самых отмороженных учеников слышать не доводилось. А они порой такое выдумывали, что уши вяли. Ну какая, прости Господи, еще империя?! Какой двадцать пятый век?! Наверное, фильм фантастический показывали, а Петровна поверила.

В этот момент произошло нечто такое, от чего Анна Максимовна замерла на месте, ошарашенно приоткрыв рот. Зинаида Петровна стояла к происходящему спиной, поэтому ничего не видела. Они беседовали у самой двери квартиры, и старая учительница видела лестничную площадку, вдруг осветившуюся и словно осыпанную мириадами искр, из которых сформировались две человеческие фигуры — юноши и девушки в строгих, но элегантных серых костюмах с небольшой серебристой эмблемой на груди. Они… они были какие-то нездешние, Анна Максимовна сразу это заметила. Они даже двигались иначе, не так, как местная молодежь, перекатывались с места на место, как шарики ртути. Ну, или дикие кошки.

— Добрый день! — звонким, приятным голосом поздоровалась девушка. — Мы видим перед собой Анну Максимовну Красовскую и Зинаиду Петровну Луговую?

— Дык, энто, да, — повернулась к ним соседка. — А вы, энто, хто будете-то?

— Имперские социальные работники. Даша Симоненко и Сергей Лавуазье. Проверяем условия жизни пенсионеров и составляем списки необходимого им. Как вам известно, с момента вхождения территории бывшего СССР в состав империи, еда, одежда, некоторая бытовая техника, медицина и образование для всех граждан страны становятся бесплатными. Естественно, в разумных пределах, рассчитанных из потребностей среднего человека. Десять или двадцать килограмм мясных или рыбных деликатесов, думаю, вам ни к чему, пропадут, двух-трех человеку вполне хватит на неделю. Мы установим у вас дома терминалы, мгновенно доставляющие заказанное — в них встроен локальный телепорт. Также необходимо решить вопросы с вашей новой пенсией и предстоящим обследованием в имперской медицинской клинике, которую к концу недели построят в вашем городе. Наша медицина далеко опередила знакомую вам и способна вылечить очень многое.

Анна Максимовна слушала все это, ошарашенно приоткрыв рот. Это что же получается, Петровна правду сказала?.. Да разве такое бывает?.. Это же сказка какая-то…

— Зинаида Петровна, ваш соцработник — Сережа Лавуазье, — мягко улыбнулась Даша. — Позвольте поговорить с Анной Максимовной. Прошу прощения, на нам за сегодня надо обойти еще полторы сотни пенсионеров.

— Да-да, деточка… — закивала соседка, понятия не имевшая, что «деточка» на самом деле чуть ли не вдвое старше.

Она в сопровождении молодого человека бодро посеменила к двери своей квартиры, явно пребывая в мыслях, что бы такое заказать из еды.

— Позволите войти, Анна Максимовна? — спросила девушка.

— Конечно, входите, — посторонилась та, пропуская ее в квартиру.

Внутри все было стареньким, изношенным, потрескавшимся и словно кричало о крайней бедности хозяйки. Даша как будто попала в далекое, давно забытое прошлое, когда царил звериный капитализм. Впрочем, и попала! Первая четверть двадцать первого века, а она родилась в двадцать четвертом. И что такое бедность знала только по урокам истории.

— Прошу, — показала на продавленный, потертый диван старая учительница, сама с облегчением опустившись на стул, ноги не держали и сильно болели.

Соцработница села на указанное место и начала свой рассказ. Анна Макимовна слушала ее со все возрастающим изумлением. А когда та дошла до Великой войны, ахнула, прикрыв рот ладонью.

— Тридцать два года войны?! — выдохнула она. — Шестьдесят восемь миллионов погибших?!

— Да, — с горечью подтвердила Даша. — И большая их часть — мирные жители. Запад тогда вознамерилс полностью решить русский вопрос тем же способом, что гитлеровцы его решали. Захотели, чтобы нас не стало, вообще. Больше десяти городов заморили голодом, абсолютно безжалостно. Десятками тысяч вешали, расстреливали, закапывали живьем, сжигали, травили газами, испытывали на людях новые болезни и много чего еще творили, простите уж, не буду это описывать, захотите, запросите архив. Только кое-что покажу.

И на месте стены возник огромный трехмерный экран, на котором появился парк, который Анна Максимовна узнала — какой-то из ярославских, точно, помнила она его. Вот только все деревья в нем были увешаны трупами молодых женщин и совсем юных девочек.

— Они отказались становиться проститутками и обслуживать «белых господ» из Европы, и их, предварительно зверски изнасиловав и избив, повесили. И это еще легкая смерть, многим доводилось умирать намного страшнее. Так что гнев наших военных при виде всего этого, когда мы наконец пошли в наступление, вы можете себе представить. Мы им всего этого не простили, в итоге к середине тридцатых годов были взяты и Лондон, и Берлин, и Вашингтон, и Париж, и Токио. А затем мы начали проводить медленную, но непреклонную политику ассимиляции. И через четыре поколения подавляющее большинство населения Земли считало своим родным языком русский. Английский, немецкий, французский и все прочие ушли в небытие.

— А дальше? — с жадным интересом спросила старая учительница.

— Дальше? Дальше мы начали не спеша создавать солидарное общество, учитывая все ошибки прошлого. Экономический базис уже позволял построить коммунизм без идеологических вывертов догматического марксизма, и мы его построили. Это очень нелегко далось, особенно удаление деструктивных идей из коллективного бессознательного человечества. И это нам теперь предстоит повторить здесь. Приглашаем присоединиться, нам очень нужны настоящие учителя, учащие детей доброте.

— Я бы и рада, но я старуха, которой совсем немного осталось, — грустно вздохнула Анна Максимовна.

— Дело поправимое, — снова улыбнулась Даша. — Как вы думаете, сколько мне лет?

— На вид — лет двадцать. Ну, двадцать два.

— Мне сто пятнадцать лет. И вы снова будете молоды. Мы живем, теоретически, до восьмисот-девятисот лет, причем молодыми и здоровыми, но до такого возраста никто еще не дожил, преобразование тела было изобретено в двадцать первом веке, а vs улетели в двадцать пятом. Но людей, которым четыреста пятьдесят и немногим более лет, среди нас хватает. Естественно, преобразование тела проводится не сразу, а после определенных медицинских процедур и анализов. И проверок. Но вы, мне кажется, нам подходите.

— Знаете, — старая учительница хотела сказать «деточка», но спохватилась, вспомнив, что это будет неуместно, — это все, конечно, хорошо и интересно. Но я сначала хотела бы посмотреть, так ли хороша ваша власть, как вы говорите. Не обижайтесь, но слова — это одно, а дела — совсем другое. Таблеточек бы мне только, чтобы продержаться пару-тройку месяцев, а потом поглядим.