Цена весны [ЛП]

Глава 5

Нантани был ближайшим портом к землям гальтов, но шрамы войны в нем были слишком свежими и слишком глубокими. Так что, по заговору богов, Ота вернулся в город своего детства: Сарайкет.

Самые быстрые корабли прибыли за несколько дней до остального флота. Они остановились на пол-ладони пути от набережной, и сейчас перед Отой простирался весь город. Он мог видеть мачты кораблей у самого дальнего конца набережной, вставших на якорь так, чтобы дать побольше места приходящим судам. Блестящее полотно свисало из каждого окна, которое видел Ота, начиная от самого близкого к воде кабинета смотрителя пристани и до башен дворцов, стоявших на северных холмах; там энергичные цвета посерели от сырости.

Толпы наполнили доки, и он слышал рев голосов и обрывки боя барабана и мелодий флейты, приносимые бризом. Воздух пах по-другому — гнилью и зеленью — и казался неожиданно знакомым.

Император Хайема находился вдали от городов восемь месяцев, почти девять, и его возвращение в сопровождении высших семейств гальтов было невиданным в истории событием, которое никогда не повторится. Этот день все мужчины и женщины на набережной — или смотрящие из окон домов — будут помнить до тех пор, пока их не коснутся длинные пальцы смерти. День, когда новая императрица, гальтская императрица, в первый раз приехала в Хайем.

В книгах, сгоревших до тла примерно тогда, когда родилась новая императрица, Ота читал истории о том, что жизнь императора отражает состояние империи. Император с большим количеством детей правит богатой плодородной страной; отсутствие наследника говорит о плохих урожаях и тощем скоте. Император, который упивается в доску, правит страной вольнодумцев, ученый и святоша — мрачной страной мудрецов. Тогда он наполовину верил в эти истории. Сейчас — вообще не верил в них.

— Ты, наверно, подумал, что следовало сделать надбавку ко времени нашего прибытия, — сказал мужской сварливый голос за его спиной. Он повернулся и посмотрел на Баласара Джайса, одетого в официальную парчовую одежду и блестевшего от пота. Ота принял позу беспомощности перед волей богов.

— Ветер дует так, как хочет ветер, — сказал он. — Мы будем на суше с наступлением темноты.

— Мы-то будем, — возразил Баласар. — Но остальные будут швартоваться и разгружаться всю ночь.

И это было правдой. На следующий день население Сарайкета, скорее всего, возрастет процентов на десять, гальты наполнят гостевые кварталы и постоялые дома и займут половину кроватей в веселом районе. Во второй раз на жизни Оты, бледнокожие и круглоглазые соседи появились в его городе. Только на этот раз без запачканных кровью обнаженных мечей.

— Они пошлют за ними галеры-буксиры, — сказал Ота. — Все будет в порядке.

Галеры, с их вспыхивающими рядами белых весел и декоративными железными поручнями, добрались до большого корабля только после полудня. С громкими криками — протестами, смехом, приказами и контрприказами — к палубе корабля подсоединили толстые тросы из конопли. Паруса спустили и, под звон тревожного колокола, судно Оты потащили прямо против ветра; начался последний, самый короткий участок пути домой.

По такому случаю воздвигли приветственную платформу. Широкие балки были белыми, как снег, церемониальные стражи ждали у носилок, пока другие, менее церемонные, сдерживали напор толпы. Корабли Баласара и шести высших гальтских высших советников поплыли за кораблем Оты, чтобы высадиться на берег вместе с ним. «Мститель» с Аной и ее родителями должен был быть следующим, а рев соревнующихся между собой мастеров этикета с других пяти судов мог бы заглушить океан. Ота более чем хотел оставить сражение за позицию и статус на усмотрение смотрителя пристани.

Толпа дружно взревела, когда корабль причалил, а потом опять, когда Ота пошел по трапу, перекинутому через щель между палубой и землей. Слуги — в пристойном числе и порядке — шли перед ним; так Ота сошел на землю. Шум стал чем-то материальным, ветром, сделанным из звука. Церемониальные стражи приняли позу подчинения, Ота соорудил ритуальный ответ. Ближайший к нему страж улыбнулся, это был Синдзя.

— Ты сбрил бакенбарды, — заметил Ота.

— И стал выглядеть, как выдра, — согласился Синдзя. Выражение его лица изменилось, стало непроницаемым, и он поклонился кому-то справа от Оты: — Баласар-тя.

— Синдзя, — сказал Баласар.

Прошлое вторглось в настоящее. Когда-то Синдзя играл роль человека Салазара, был экспертом по городам Хайема и предводителем наемников. Потом он стал шпионом, предал Баласара и убил самого дорогого для генерала человека. Сейчас даже воздух между ними сгустился. Глаза Баласара сдвинулись, посмотрели вдаль, он нахмурился, словно считая, сколько его людей остались ли в живых, если бы Синдзя не изменил. Потом это мгновение прошло. Или не прошло, но прикрылось этикетом.

Остальные гальты начали сходить на берег, неуверенно проходя по неподвижным планкам трапа; собравшаяся толпа приветствовала каждого из них так, словно он был героем, вернувшимся с войны. Слуги, одетые в легкие хлопковые платья, вели каждого потеющего гальта к ожидающим носилкам; Ота стоял в позе уважения, пока последний из гальтов не ушел.

— Я подозреваю, что они очень скоро оденутся в местную одежду, — сказал Синдзя. — Из-за жары они все выглядят наполовину мертвыми.

— Я тоже чувствую себя нехорошо, — сказал Ота.

— Должен ли я прервать церемонию? — спросил Синдзя. — Я могу погрузить тебя в носилки и доставить наверх за то время, которое нужно для убийства цыпленка.

— Нет, — вздохнул Ота. — Уж если мы это делаем, давай сделаем это хорошо. Но ты поедешь со мной, да? Я хочу услышать, что происходит.

— Да, — сказал Синдзя. — Ты пропустил несколько представлений, но не думаю, что нас ждет что-то особенно зловещее. За исключением пиратов. И заговора. Ты получил доклад о заговоре в Ялакете? Заговорщики, вероятно, связаны с Обаром.

— Ну, это просто прекрасно, — сказал Ота.

— Не большая чума, чем обычно, — игриво предположил Синдзя, и тут же слуги выступили вперед, чтобы проводить Оту к носилкам. Носильщики шли раскачивающейся походкой, носилки качало, словно корабль в океане, но еще хуже. Зажатый между жарой и качкой, Ота почувствовал было тошноту, но его успокоил вид зданий, проносившихся мимо окна, занавешенного шторой из бисера. Высокие стены, голубые и белые, заканчивались черепичными крышами, серыми и красными; флаги неподвижно висели в медленном густом воздухе; мужчины и женщины принимали позы приветствия или махали полосками из ярко-окрашенной ткани. Если бы стояла осень или зима, старые горны огнедержцев уже бы горели и их странное пламя сопровождало бы его по широким улицам до дворца.

— Какие-нибудь неприятности с прибытием? — спросил он у Синдзя.

— Немного. По большей части рассерженные женщины, бросали камни. Мы закрыли их, пока не причалит последний корабль. Данат и я решили поселить девушку и ее родителей в доме поэта. Не самое впечатляющее здание, но удобное и расположенное достаточно далеко от других; у них будет возможность побыть наедине. Боги знают, что в остальное время на них будут таращиться, как на трехголового теленка.

— Мне кажется, что у Аны есть любовник, — сказал Ота. — Один из моряков сложен как придворный.

— О, — сказал Синдзя. — Я скажу страже, чтобы они держали ушки на макушке. Я думаю, он не будет стучаться в дверь. Или будет?

— Лучше бы не стучался, — сказал Ота.

— Я полагаю, что девушка уже не девственница. Есть ли шанс, что я не прав?

Ота принял позу, отметавшую опасение. Она в любом случае не носит ребенка другого мужчины. Если, конечно, юноша, которого он мельком видал в трюме «Мстителя», — гальт. На мгновение Ота почувствовал неуверенность.

— Если стража обнаружит молодого человека, пытающегося забраться внутрь, задержите его — я хочу поговорить с ним. И я бы не хотел делать положение более сложным, чем оно уже есть.

— Твое слово закон, высочайший, — легким тоном сказал Синдзя. Ота хихикнул.

Ему не хватало мужской компании. В мире было всего несколько людей, которые под всеми его титулами видели Оту, а еще меньше тех, кто осмеливался насмехаться над ним. Их фамильярность ковалась годами. Вместе они сражались против заговора Идаан, и борьба превратила изгнанника Оту в хая Мати. Они любили одну женщину и едва не на сцепились из-за нее. Синдзя обучал сына Оты искусству боя и стратегии, напился вместе с императором после похорон Киян, и всегда высказывал свое мнение, хотел этого император или нет. У Оты не было другого такого друга или советчика.

Они ехали на север, и толпа, запрудившая улицы, изменилась. На набережной они проезжали мимо платьев и лиц рабочих и ремесленников. Здесь, в квартале торговцев, платья и флаги стали более изысканными — богатые и насыщенные цвета, золотая вышивка, символы различных торговых домов. И потом, почти без перерыва, они исчезли, сменились символами и цветами утхайема, а высокие стены и разукрашенные ставни стали принадлежать не домам, а дворцам. Женщины и мужчины в великолепных платьях принимали позы приветствия и подчинения, пока их обмахивали веерами слуги и рабы. Где-то слева от Оты спрятанный хор грянул песню, прекрасные голоса стали выводить сложную мелодию. Носилки остановились перед большим дворцом, первым дворцом, дворцом императора. Ота вышел наружу и обводил взглядом ряды слуг и высших чиновников, пока не увидел того, кого жаждал увидеть.

Данату уже исполнилось двадцать зим, на его лице смешались длинные северные черты Оты и тонкие лисьи Киян. С того времени, как Ота уехал, скулы Даната заострились, он стал выглядеть старше и симпатичнее. На нем было серое платье с богатым красным кушаком, которое очень шло ему. И, тем не менее, Ота видел всех мальчиков, которые превратились в этого мужчину: младенца; неповоротливого мальчугана, только что вставшего на ножки; болезненного мальчика, вынужденного лежать в кровати; неловкого и печального юношу, наследника Империи. Все они стояли перед ним в позе церемониального приветствия, в глазах блестела радостная улыбка. Ота нарушил протокол и обнял сына. Руки юноши оказались холодными и сильными.

— Ты все хорошо делал, — прошептал Ота.

— Никто из городов действительно не сгорел, пока тебя не было, — тихо ответил Данат. В его голосе были гордость и удовольствие от похвалы.

— Ты говоришь почти как Синдзя.

— Ты знаешь, что риск был.

Ота засмеялся и дал рою слуг проводить его в покои. Церемонии закончатся намного позже. Приветствия растянутся на недели — аудиенции, особые молитвы, пиры, танцы, переговоры, заседания. Все это лежит перед ним, словно пожизненная работа, которая начнется позже. Но сейчас он сидел в своих личных апартаментах, обдуваемый прохладным бризом, напротив сидели Синдзя и Данат, наливавший охлажденную воду в каменные пиалы. Мир был само совершенство.

За исключением того, конечно, что не был.

— Возможно мы можем забить обе дырки одним гвоздем, — сказал Синдзя. — Сильный удар по пиратам защитит Чабури-Тан и ясно скажет Обару, что им лучше держаться поближе к собственному дому.