Цена весны [ЛП]

Глава 22

За недели, проведенные в школе, Маати забыл, как мир расширяется во время путешествия, и как он сужается, если путешествуешь в компании. Жизнь в тех же самых стенах, в тех же самых садах, и окружение из тех же самых знакомых лиц начали раздражать его, но там можно было найти способ остаться наедине с тем, с кем хочешь. В дороге, когда они все ехали вместе, такая драгоценная возможность представлялась крайне редко.

С тех пор, как андат заговорил, ему не удавалось остаться наедине с Эей, или, по меньшей мере, настолько далеко от остальных, чтобы можно было рискнуть и поговорить. Он не хотел, чтобы обе Кае или Ирит знали о том, что произошло. Он боялся, что они что-нибудь такое ляпнут там, где Ванджит их услышит. Он боялся, что Ванджит узнает о словах андата и, испугавшись, сделает что-нибудь ужасное, якобы для защиты.

Он боялся, потому что боялся, и был наполовину уверен, что Ванжит об этом знает.

Они оказались в окрестностях реки раньше, чем он бы хотел; хотя он провел долгие дни и ночи в дороге в непосредственной близости с остальными, дни на лодке будут еще хуже. Ему нужно поговорить с Эей до этого, и все сокращающее время заставляло его беспокоиться.

Холод и снег еще не добрались до долины, ведущей к реке. Словно во время путешествия они вернулись в прошлое. К веткам деревьев, все еще пытавшихся сбросить с себя последние намеки на зелень, льнули листья — золотые, красные и желтые. Чем ближе путешественники приближались к воде, тем чаще попадались фермы и предместья. Дороги и тропинки начали идти вдоль ирригационных каналов, и стали появляться другие путники — по большей части местные, но попадались и жители больших городов. Маати сидел на передке повозки, натянув одежду потуже; он глядел строго вперед и пытался не смотреть туда, где андат мог бы поймать его взгляд.

Он настолько погрузился в политику и опасности их маленькой команды, что не видел гальтов до тех пор, пока его лошади почти не наступили на них.

Трое мужчин, ни один не старше тридцати зим, сидели на обочине дороги.

Они носили грязные халаты, которые когда-то были красными или оранжевыми. У самого высокого на плече висела кожаная сумка. При звуке колес они отошли на несколько футов от обочины и поднимались из высокой травы словно приведения из детской сказки. Синие глаза с серыми зрачками. Последнее время никто из них не брился. Изнеможенные лица по привычке повернулись к дороге. На них не было никакого выражения, даже голода. Маати не осознавал, что сдержал лошадей, пока не услышал голос Эи из кровати, устроенной на задке повозки. Он тут же остановился. Большая Кае и Ирит, ехавшие на лошадях, натянули поводья. Ванджит и Маленькая Кае подошли к краю повозки. Маати рискнул и бросил взгляд на Ясность-Зрения, но тот сидел молча и неподвижно.

— Кто вы? — спросила Эя на их языке. — Как вас зовут?

Гальтские приведения задвигались, их пустые глаза сконфуженно мигнули. Первым пришел в себя высокий с сумкой.

— Я — Джайс Ханин, — сказал он, говоря слишком громко. — А это мои братья. Мы не больны чумой. Что бы не забрало наши глаза, это не чума. Мы не опасны.

Эя пробормотала что-то, что Маати не смог разобрать, и сдвинула ящик в задке повозки. Когда он повернулся посмотреть, она уже прицепила на бедро сумку целителя и собиралась спрыгнуть на дорогу. Ванджит, которая тоже увидела это, схватила Эю за рукав.

— Не ходи, — сказалa Ванджит. Словa прозвучали как приказ, а не как просьба.

— Со мной ничего не случится, — сказала Эя. Ванджит крепче схватила ее за одежду, их глаза встретились.

— Ванджит-тя, — сказал Маати. — Все в порядке. Отпусти ее.

Поэт посмотрела на него гневным взглядом, но сделала так, как он сказал. Эя соскользнула на землю и пошла к удивленным гальтам.

— Вы далеко от любого населенного места, — сказала Эя.

— Мы были в предместьях, — сказал высокий. — Что-то произошло. Мы пытаемся вернуться в Сарайкет. Видите ли, там наша мама. Только, кажется, мы выбрали неправильную дорогу или у нас крали так же часто, как помогали.

Он попытался изобразить то, что раньше было обаятельной улыбкой. Маати привязал поводья к повозке и тоже сошел на дорогу.

— Ваша мать? — спросила Эя.

— Да, мисс, — сказал гальт.

— Хорошо, — сказала она ледяным голосом. — По меньшей мере вы не из банды очаровательных лжецов, которые продавали обещание привести женщин в предместья. Что в сумке?

На лице гальта появилось выражение огорчения и отчаяния, но он не стал лгать:

— Имена мужчин, мисс. Тех, кто хотел жен из Гальта.

— Я так и думала, — сказала Эя.

— Не помогай им, — сказала Ванджит. Она вскарабкалась на передок повозки, но еще не взяла в руки поводья. Маати решил, что, судя по ее телу, она это сделает через несколько минут. Он увидел, что черные глаза андата уставились на него, и отвернулся. Эя, скорее всего, ее не услышала.

— Мы собирались все сделать правильно, мисс, — сказал высокий мужчина. — В Актоне есть человек, который записывает всех женщин, хотящих приехать сюда. Мы заключили с ним соглашение. У нас забрали все деньги, но мы сохранили списки. Клянусь богом, мы выполним свою часть сделки, если вернемся в Сарайкет.

— Вы украли у них, — сказала Эя, вынимая из сумки мех с водой. — Они украли у вас. Так что, как мне кажется, вы равны. Вот, попейте отсюда. Это не только вода, так что сделайте только пару глотков.

— Эя-кя, — сказала Ирит высоким и беспокойным голосом, но не стала продолжать. Конь Большой Кае замотал гривой и дернулся в сторону, чувствуя недовольство всадницы. Эя с таким же успехом могла быть в одиночестве.

— Вот… вытяни твою руку. Это полоски серебра. Я сделала зарубки на каждой, так что ты поймешь, если кто-нибудь попытается подменить их. Здесь вполне достаточно для проезда до Сарайкета. Дорога, по которой вы идете, приведет вас к реке. День пути. Может быть немного дольше. Скажем, два.

— Спасибо, мисс, — сказал один из оставшихся двоих.

— Я полагаю, вы не разрешите нам поехать на задке вашей телеги? — спросил высокий мужчина, с надеждой в улыбке.

— Да, не разрешим, — ответил Маати. Был предел того, что могла разрешить Ванджит, и он еще не был готов к стычке. — Эя, мы и так потратили много времени.

Эя, не говоря ни слова и не поглядев на него, вернулась к повозке, взобралась на нее и снова углубилась в восковые таблички, над которыми сидела все утро. Маати тоже забрался на повозку и опять повел ее по дороге. Ванджит сидела сбоку.

— Она не должна была это делать, — прошептала Ванджит. Хотя слова были сказаны очень негромко, он знал, что Эя их услышала.

— Никакого вреда от этого нет, — сказал Маати. — Пускай.

Ванджит нахмурилась, но спорить не стала. Остаток дня она сидела рядом с ним, словно охраняя его от Эи, а та, со своей стороны, не отрывалась от табличек. Даже когда все остальные запели, чтобы провести время, она продолжала работать, уверенно и сосредоточенно. Но когда разговор перешел на то, надо ли ехать после заката, надеясь ночью достичь реки, она вмешалась и сказала, что надо остановиться. Она не хотела, чтобы Маати уставал больше, чем необходимо. Большая Кае тоже встала ее сторону, ради лошадей.

Женщины разбили маленький лагерь и распределили ночные стражи, поскольку они были близко от дороги. По вечерам Ванджит обостряла их зрение, но настаивала, чтобы на рассвете оно возвращалась к нормальному. Она, конечно, по ночам не дежурила. Как и Маати. Вместо этого он глядел на луну, повисшую в ветвях деревьев, слушал приглушенное уханье сов и пил ядовитый чай. Ванджит, Ирит и Маленькая Кае лежали в повозке, потуже завернувшись в одежду. Андат сидел рядом с поэтом, неподвижный, как камень. Эя и Большая Кае взяли первую стражу и сели спиной к огню, давая их неестественно острым глазам привыкнуть к темноте.

«Ты должен убить ее», — сказал он, и когда Маати отшатнулся — его слабое сердце билось, как сумасшедшее, — андат только посмотрел на него. Детские глаза, казалось, стали старше, словно что-то древнее надело маску ребенка. Он кивнул себе и неуклюже пополз обратно. Сообщение было передано. По-видимому, он предполагал, что остальное — дело Маати.

Он посмотрел на пиалу с темным чаем, которую держал в руках. Тепло из нее почти ушло. В глубине плавали маленькие кусочки листьев и корней. Ему в голову пришла хорошая мысль. Не, возможно, блестящая, но утром они доберутся до реки и наймут лодку. Стоило рискнуть.

— Эя-кя, — тихо сказал он. — Что-то странное с этим чаем. Ты можешь?..

Эя взглянула на него. В неясном свете луны и огня она казалась старше. Она подошла к дереву, у которого он сидел. Взгляд Большой Кае последовал за ней. Спящие в повозке не шевелились, но андат глядел на него, не отрывая глаз. Маати протянул пиалу, и Эя отпила из нее.

— Нам надо поговорить, — едва слышно сказал Маати. — Остальные не должны знать.

— На мой взгляд все в порядке. Дай мне запястья, — сказала Эя обычным голосом. Потом, тихонько: — Что произошло?

— Андат. Слепота. Он говорил со мной. Он сказал мне, что я должен убить Ванджит-тя. Это все его рук дело.

Эя стала сравнивать пульс в обеих запястьях и закрыла глаза, как всегда, когда сосредотачивалась.

— Что ты хочешь сказать? — прошептала она.

— Младенец всегда льнул к Ашти Бег. Это заставляло Ашти-тя чувствовать, что он любит ее. Ванджит стала ревнивой. Конфликт между ними — дело рук андата. Сейчас он считает, что мы боимся ее, и пытается меня использовать. Размягченный Камень тоже вовлекал Семая-тя в разного рода конфликты. Как и Бессемянный.

Эя отпустила его запястья и прижала кончики пальцев к его ладоням с видом покупателя на рынке.

— А это имеет значение? — прошептала она. — Допустим, андат манипулирует всеми нами. Что это меняет?

Эя отпустила его ладони, на ее губах появилась тонкая безрадостная улыбка. Что-то прошелестело в кустах, маленькое и быстрое. Мышь, возможно.

— Все хорошо? — крикнула Большая Кае от костра. В тележке кто-то простонал и зашевелился.

— Прекрасно, — сказал Маати. — Все хорошо. Только надо кое-что поправить. — Потом, тихо. — Сомневаюсь, что это что-то меняет. Ванджит, скорее, на стороне Ясности-Зрения, чем на нашей. Если это создание замышляет что-то против нее — и, на самом деле, я не вижу, почему нет, — оно в отличном положении, чтобы получить то, чего хочет. Все дело в Ванджит. Я знаю, что ей надо и чего она боится.

— Ты думаешь, она хочет умереть? — спросила Эя.

— Я думаю, она хочет перестать страдать. Она считала, что пленение андата утихомирит боль. Наличие ребенка. Месть гальтам. Сейчас у нее есть все, что она хотела, и, тем не менее, рана все еще болит.

Маати пожал плечами. Эя приняла позу согласия и печали.

— Если бы она не была поэтом, я бы ее пожалела, — сказала Эя. — Но сейчас она пугает меня.

— Маати-кя, — голос Ванджит, высокий и беспокойный, пришел из темноты за плечом Эи. — Что случилось с Маати-кво?

— Ничего, — сказала Эя, поворачиваясь. Там сидела Ванджит, волосы растрепаны, глаза дикие. Андат припал к ее груди. Эя приняла позу заверения. — Все в порядке.

Поэт и андат смотрели на Маати с выражениями недоверия настолько похожими, что это было жутко.