Цена весны [ЛП]

Глава 7

— Нет, черт побери, я ничего не буду запрещать ей. У девицы спина тверже, чем у нас всех, вместе взятых. Мы можем учиться у нее, — сказал Фаррер Дасин, высоко и гордо вздернув подбородок и сложив руки перед собой. Пока он говорил все остальное, Оте стало ясно, что Фаррер имел в виду гальтов. Дворы Хайема, города и люди империи Оты, все они не были частью "мы"; они были на расстоянии, они были врагами.

Шесть членов Верховного Совета сидели за широким мраморным столом вместе с Баласаром Джайсом и Иссандрой Дасин. Напротив них сидели Ота, Данат и представители четырех высших семей утхайема. Ота хотел бы рассеять каждую сторону среди другой, а не делить стол, как поле битвы. Или сделать группу поменьше. Если бы остались только он, Фаррер и Иссандра, тогда еще был бы шанс.

Ану, девушку, воткнувшую палку в этот политический улей, не пригласили и не были бы рады видеть.

— Соглашения все еще действуют, — сказал Баласар. — Мы не можем разорвать их из-за какого-то каприза.

— Да, Дасин-тя. Соглашения подписаны, — сказал один из утхайемцев. — Неужели гальты считают, что любое соглашение может быть недействительным, если дочь одного из подписавших возражает?

— Это не то, что произошло, — сказал советник, сидевший справа от Фаррера. — У нас дел невпроворот и без преувеличений.

И это началось опять, голоса поднялись, одни заглушали другие, без всякого эффекта, пустопорожняя болтовня. Ота не стал добавлять шума; он откинулся на спинку стула и стал наблюдать. Он внимательно изучил сводчатый потолок, покрытый синими и золотыми плитками, и скользящие деревянные шторы. Он понял, чем пахнет воздух: миндаль в сахарной глазури. Он попытался расслышать другие звуки, а не только болтовню советников и его утхайемцев, и услышал ветер, шелестевший в верхушках деревьев. Потом, медленно, он опять осознал, что происходит перед ним. Старый трюк, которому он выучился, работая посыльным: отойти на полшага от места, где он находится, и посмотреть, как люди движутся и держат себя, с каким выражением лица молчат и с каким говорят. Часто это могло сказать больше, чем слова. И он увидел три интересные подробности.

Во-первых, за столом молчал не только он. Иссандра Дасин откинулась за спинку стула, ее глаза глядели вдаль. Выражение лица говорило об истощении и едва скрытой печали, дополнение к самоубийственному удовольствию мужа. Данат также молчал, но он так наклонился вперед, словно пытался услышать каждую фразу, которая трепетала в тяжелом воздухе. Он легко мог бы выпить реку.

Во-вторых, Ота увидел, что обе части разрозненны. Гальты напротив представляли диапазон от вызывающего до примирительного, утхайемцы — от гневного до испуганного. Снаружи творилось то же самое. Дворцы, чайные, бани и перекрестки — весь Сарайкет наполнили соглашения и переговоры, внезапно и жестоко ставшие неуверенными. Он вспомнил, как его дочь однажды сказала, что дважды вскрытая рана оставляет самый глубокий шрам.

И в-третьих — возможно менее интересно — стало ясно, что он зря тратит время.

— Друзья, — сказал Ота. Потом опять, громче: — Друзья!

Медленно, но стол замолчал.

— Утро было трудным, — сказал он. — Надо отдохнуть и подумать о том, что было сказано.

Но что было сказано, он не добавил.

Раздался гул одобрения, если не полного согласия. Пока они уходили, Ота принял позу благодарности, каждому мужчине и каждой женщине, даже Фарреру Дасину, к которому чувствовал очень мало теплых чувств. Ота отпустил и слуг, так что вскоре он и Данат остались одни. Без столпотворения голосов зал заседаний показался большим и странно заброшенным.

— Ну, — сказал его сын, опираясь на стол. На нем было надето то же самое платье, что и вчера, во время неудавшейся церемонии. И даже одежда выглядела усталой. — Что будем делать?

Ота неторопливо почесал руку и попытался сосредоточиться. Спина болела, внутри было отчетливое беспокойство, которое предвещало бессонную и неприятную ночь. Он вздохнул.

— Прежде всего мне кажется, что я идиот, — сказал Ота. — Я должен был написать дочерям, а не только женам. Я забыл, насколько отличается их мир. И твой мир.

Данат принял позу, которая просила уточнения. Ота встал и потянулся. Спине лучше не стало.

— Политический брак совсем не новость, — сказал Ота. — Мы всегда страдали от него. Они всегда страдали от него. Но сейчас, когда правила изменились, это перестало значить слишком много, верно? За свою жизнь Ана-тя не видела ни одного политического брака. Если Раадани женит своего сына на дочери Саи, их родословные не объединятся. Нет детей, нет длительных связей между домами. В Гальте то же самое. Я сомневаюсь, что это полностью остановит такую практику, но это изменило многое. Я должен был подумать об этом.

— И она завела любовников, — сказал Данат.

— Раньше люди всегда заводили любовников, — сказал Ота.

— Не без страха, — сказал Данат. — Сейчас нет опасности забеременеть. Так что девушка охотно идет на это.

— Откуда ты все это знаешь? — спросил Ота.

Данат смешался. Ота подошел к окну. Сады под ним пришли в движение. Ветер раскачал ветки деревьев и заставил цветы кланяться. Запах надвигающегося дождя охладил воздух. Ночью будет шторм.

— Папа-кя? — спросил Данат.

Ота посмотрел через плечо. Данат сидел на столе, поставив ноги на сидение мягкого стула. Ну просто обычный мальчишка в дешевой чайной. Однако лицо Даната было встревожено.

— Не волнуйся, — сказал Ота. — Быть может для секса это новый мир, но это и старый для него мир. Я уверен, что бесконечное число других мужчин сделали то же самое открытие.

— Это не главное. Все дело в свадьбе. Не думаю, что я могу… не думаю, что я смогу жениться на ней. Когда мы все это обдумывали, я даже не предвидел, что мне придется жениться на девушке, которая ненавидит меня. Сейчас я вижу.

В его голосе отчетливо прозвучало отчаяние. Ветер дунул сильнее, шторы забились о рамы. Ота задвинул деревянные шторы, и комната помрачнела, золотые плитки стали бронзовыми, а синие — черными.

— Все будет отлично, — сказал Ота. — В самом худшем случае есть другие советники, с другими дочерями. Не самый приятный выход, но…

— Другая девушка ничего не исправит. В самом лучшем случае мы найдем девушку, которая будет меньше сопротивляться. В самом худшем — мы найдем ту, кто будет ненавидеть меня не меньше, но будет лучше скрывать обман.

Ота опять сел на свой стул. Он почувствовал, как его лоб сморщился. Если бы он не так сильно устал, ему бы не пришлось так долго обдумывать слова Даната.

— Ты… — сказал Ота, остановился и начал заново. — Ты говоришь, что не хочешь жениться на Ане?

— Мне кажется, я бы смог. Я бы точно смог, если бы она не сделала то, что сделала. Но я провел всю ночь, обдумывая это дело, и я не вижу способа.

— Зато я вижу, совершенно отчетливо. Высшие семьи устраивали свадьбы с тех пор, как стали высшими семьями. Это держит их вместе. Доказывает доверие.

— Но ты поступил иначе. Ты был хаем Мати и мог бы иметь дюжину жен. Но не имел. И даже после того, как горячка унесла маму, ты не женился во второй раз. Хотя должен был. — Данат задумался и продолжил: — Ты можешь сейчас. Ты можешь взять одну из этих девушек в жены. Жениться, например, на Ане-тя.

— Ты хорошо знаешь, что я не могу. Человек моих лет будет делить кровать с девушкой? В этом увидят не брак, а распущенность.

— Да, — сказал Данат. — И если поставить меня на твое место, то изменится только вид, а не сущность. Я готов сделать все, что угодно, лишь бы помочь. Ты это знаешь. Я мог жениться на незнакомке и сделать для этого все возможное. Но я не смогу стать отцом ребенка, если девушка этого не хочет.

— Не будь идиотом, — сказал Ота и сразу понял, что ошибся. Улыбка сына превратилась в маску — холодную, ясную и твердую как камень. Ота поднял руки, приняв позу, что берет слова назад, но Данат проигнорировал ее.

— Я не сделаю то, что в глубине души считаю неправильным, — сказал Данат. — И если это единственный способ нас спасти, тогда мы не стоим спасения.

Ота смотрел, как юноша уходит. Можно было привести тысячу доводов, перефразировать предмет тысячей способов, сделать что-то другое при тех же обстоятельствах. Ни одно из этого ничего не изменит. Ота дал своей голове опуститься на руки.

Было время, когда Ота был молод и мир был, ну, если не простым, то, по меньшей мере, надежным. Прошедшие десятилетия и опыт заставили его убедиться, что не все разделяют его чувство правильного и неправильного. До того, как боги вышибли из него это убеждение, он мог бы занять ту же позицию, что и Данат. Делать то, что, как он считал, было правильным, и страдать от последствий, какими бы ужасными они ни были.

Если бы только его дети меньше походили на него.

Должен быть способ. Все это наполовину мертвое месиво можно спасти. Он только должен понять, как.

Спорящие голоса наполняли коридоры, пока он шел через дворцы. Над ним насмехались колонны, завернутые в праздничные одежды. Неуверенные неискренние взгляды встречали его собственный; он не обращал на них внимание. Из-за тяжелого воздуха летних городов по спине Оты бежал пот, ему казалось, что к лицу прижали мокрую одежду. Есть способ все это спасти. Он только должен найти его.

Его ждали письма и просьбы об аудиенции, стопка бумаги высотой с его руку. Он не обратил на них внимание и послал слуг за свежей бумагой и охлажденным чаем. Он сел за рабочий стол, блестящий бронзовый кончик пера на мгновение завис над чернильным бруском, давая ему время подумать, и Ота начал:

Киян-кя…

Ну, любовь моя, все уплыло, как плетеная рыбачья лодка. Ана не хочет Даната. Данат не хочет Ану. Я оказался хозяином самого худшего собрания в истории, если не считать пораженных карой небесной. Мне кажется я только одно сделал хорошо — не стал сражаться с нашим сыном, когда он уходил от меня. Я, как и все, чувствую, как закончилось все, что происходило раньше, и один боюсь того, что произойдет потом. Мы не выживем, любовь моя. Хайем и Гальт тонут, мы так близоруки и глупы, что каждый из нас готов умереть, если это означает, что другой бастард тоже пойдет ко дну.

Я не имею в виду Ану или Даната. Они молоды, смелы и глупы, как все молодые и смелые люди. Я имею в виду ее отца. Папаша Дасин просто радуется, глядя на это несчастье. Мне кажется, что и при моем дворе есть немало тех, кто думает точно так же.

Любовь моя, в этом деле есть две стороны. Но не те две стороны о которых мы думаем, не Хайем и Гальт. Это люди, которые любят прошлое, и те, которых заботит будущее. И я должен перетащить Даната и Ану из одного лагеря в другой, хотя одни боги знают, как я могу это сделать.

Ота перестал писать, что-то сдвинулось в его мыслях. Он чувствовал себя так, словно Киян была жива и говорила с ним из соседней комнаты, но так тихо, что он не мог разобрать слова. Он положил перо и закрыл глаза.

Склонить Ану на свою сторону. Он должен склонить Ану на свою сторону.

— О, — сказал он.

— Иссандра-тя. Спасибо, что вы пришли. Я думаю, вы знаете моего сына, — сказал Ота.

Солнце коснулось холмов к западу от Сарайкета. Теплый воздух, благоухающий запахом вечерних роз, лился через распахнутые окна. На низком лакированном столе ждало маленькая трапеза из сыра, сушеных яблок и сливового вина. Иссандра Дасин встала с дивана и приветствовала вошедшего Даната.