Мир за мир

— А мы с тобой, по-твоему, кто?

* * *

Лесной Сестре не требовалась помощь Ледяной Девы, чтобы выяснить адрес пациентки — достаточно оказалось и собственных способностей стихиали Земли. Фамилию и дату она помнила, а появиться ночью в архиве для неё уже было, как говорится, делом техники. Итак, Скаченко Кристина Викторовна, а вот и её адрес и домашний телефон.

Ната нервно задумалась. Первое явление Лесных Сестёр людям в этом мире! Нужно одеться покрасивее… Тьфу ты, о чём она думает? Не это главное! Слова! Какие слова найдутся у неё для женщины и трёхлетней девочки, изнасилованных зарвавшимися жрецами медицинского культа? «Именно так», — мысленно кивнула она. — «Именно изнасилованных и именно жрецами, потому что казённая медицина давно и прочно заняла в государстве и умах людей место церкви в средневековой Европе».

Нет, звонить не стоит — нужно сразу показаться. Она засуетилась перед шкафом, вытаскивая купленные в Милане наряды. Мягкая бежевая юбка, кремовая шёлковая блузка с бледным узором, напоминающим отражение осенней листвы в воде, жакет… нет, жакет не нужен, на улице оттепель. Кашемировое пальто, тоже светло-бежевое, и сапожки на невысокой шпильке… Повертевшись перед зеркалом и чуть поправив причёску, Лесная Сестра появилась у двери нужной квартиры.

«Похоже, я по адресу!» — поняла она, узнав открывшую дверь женщину. — «И я нужна, с ней явно что-то не то. Как будто всё время ждёт то ли погрома, то ли ночного ареста, как еврейка при Гитлере или жена партийца при Сталине».

— Кристина, добрый день! Вы меня помните?

— Вас? — гнетущее ожидание беды на лице женщины на мгновение сменилось мягкой улыбкой. — Конечно! Вы так улыбались, и Белочку встретили улыбкой, не то что эти… жандармы, — она опять запуганно нахмурилась. — Но вы же всё равно… из этих?

— Не «из этих». Уволилась на следующий день, не захотела быть в этой сволочной системе. Пригласите? Или вы заняты?

— Да нет. Работу типа ищу. Не хочу выходить из декрета на старое место, меня не такой там помнят, — Кристина безнадёжно махнула рукой. — Проходите уж на кухню.

Ната выложила на стол коробку с пирожными:

— Насколько я помню, диабета у вас нет. Кстати, может быть, на «ты»? Как-то не принято к феям на «вы» обращаться, — добавила она как бы шутя.

— Фея? — удивилась женщина. — Знаешь, похоже! — она с некоторой завистью разглядывала Лесную Сестру. — Простые акушерки так не одеваются.

— Девочка-то как твоя? Как её — Белочка?

— Белла, — с нежностью улыбнулась Кристина. — Ах да! — она на минуту вышла и вернулась с фотографией. — Рыженькая, видишь? Угадали с именем!

«Белка и Стрелка…» — вспомнив школьную подругу, Ната чуть не расплакалась. — «Теперь одна Стрелка осталась, Белка ушла. Ушла как воин, не оплакивай её, тем более сейчас!»

— В садике Белочка, — продолжала женщина. — Я боюсь…

— Боишься — чего?

— Ну что ты спрашиваешь? Знаешь ведь мою историю, не зря же пришла! Боюсь, что они отберут её, не хочу от себя отпускать! Умом-то понимаю, что всё равно придётся, сама же хотела, чтобы хоть она вырвалась из бабьей ямы, а всё равно каждый день провожаю как в последний раз. Где ж ты раньше была, фея?

— Тогда я бы ничего сделать не смогла, — печально опустила глаза Лесная Сестра.

— А теперь — тем более не сможешь. Поздно уже!

«Треснувший мир, по которому нагло гуляют чумные крысы страха… Конечно, хрупковата оказалась женщина, но это не снимает вины с Системы. Ваза тоже хрупкая, и как раз поэтому с ней не обращаются как с кирпичом. А для этих все люди — гайки и кирпичи». Но вслух Ната сказала другое:

— Как говорил Ходжа Насреддин, «человеку, пока он жив, всегда можно помочь»[6]. Я — Лесная Сестра, и я пришла именно за этим.

— Разве ты можешь забрать мой страх, Лесная Сестра? — недоверчиво посмотрела Кристина. — Он стал частью меня, понимаешь? Таблетки пью — страх немного гаснет, но и я гасну.

— Не я, Тиночка. Мы. Мы с тобой. Заберём твой страх и вернём его им. Пусть боятся виновные, а ты — не бойся! — Ната не стала уточнять, что «мы» включало в себя и Ледяную Деву. Уж она-то вернёт — со всеми процентами! — И Белочка будет под моим покровительством, так что тем более не бойся.

— Правда? — подалась вперёд женщина и вдруг опять сникла. — А толку? Ну не заберут они — так Белка потом сама себя заберёт… в бабью яму! Бабушка покойная без мужа родила, мама тоже отца не удержала, и я туда же! И опять девочка родилась… Я почему ей прививку делать не хотела? Верила почему-то, что если не будет с клеймом на плече, как все, то и судьбу «как всех» не повторит! Глупо, понимаю, но и этого мне не дали! Отобрали Белочку… Теперь всё время боюсь, что опять отберут! — она некрасиво заплакала.

«Отделим, как говорится, акул от прилипал», — соображала Лесная Сестра. — «След от прививки в принципе свести можно, но проблема, оказывается, гораздо масштабнее! На Белочке пресловутая «бабья яма» должна оборваться, но для этого нужно терпеливо вести её. Нет, я точно пришла не зря».

Она встала и обняла Кристину, и зазвучали вспомнившиеся стихи — словно заклинание:

Юный ветер сметает

с луны снежный пепел долой,

Юный мир пред тобой

расстилается ласковой мглой.

И в душе возродившейся,

в самом далёком краю,

Слёзы неба смывают

тревожную память твою… [7]

— Да, — женщина с надеждой подняла заплаканные глаза. — Это про меня. Ушла немножко тревога, чувствую. И дальше тоже про меня, — она продолжила читать уже сама:

Только серое пламя,

что было с тобою в беде,

Продолжает светить,

растворившись в прохладной воде.

Звёзды больше не гаснут —

но холодом мёртвой змеи

Сон любви накрывает

бессонные ночи твои…

— Всё-таки грустно, что любовь спит… — мечтательно произнесла Ната.

— И пусть спит… зубами к стенке! — неожиданно окрысилась Кристина. — Ох, извини. Ты придёшь ещё?

— Конечно! — улыбнулась Лесная Сестра. — И с Белочкой познакомлюсь, и с мамой твоей. Только не говори им сразу, что я фея!

* * *

— Я пришёл, — медленно проговорил Виктор. Он был невидим — Страж Вихрей сделал невидимым не только себя, но и их с Алиной, которых крепко держал за руки. При этом все трое висели в воздухе, чтобы не оставлять следов на полу.

Сидевший за столом в компании четвертинки военный средних лет резко выпрямился и быстро обшарил глазами кухню. Никого не обнаружив, он помотал головой и налил в стакан водки — где-то на два пальца.

— Я пришла! — звенящим голосом повторила Ледяная Дева, лихорадочно сканируя память офицера. Ага, вот он — тот расстрел детей на кладбище, значит, перед ними именно Олейник, а не сослуживец, которого майор пустил к себе переночевать. Нет ничего хуже, чем приговорить невиновного! Кстати, к иным судьям они тоже придут, но это будет потом. А вот и острое желание застрелиться — несколько лет назад. Да, Страж Вихрей, ты мудрый человек! «Оставить гада наедине с его страстями» — и не надо самим брать грех на душу.

— Белочка, что ли? — Олейник начал тревожно озираться.

— Я — твоя совесть! — произнесла Алина. — Которой у тебя нет и не было.

— А я — Воин! — вступил Страж Драконов, веско кладя слова. — И я приказываю: убирайся в преисподнюю, откуда тебя по недомыслию вызвали! Ты не воин! Ты — фашист, хуже тех, которых убивал. Думаешь, если твой пахан засел в самом Кремле, это что-то меняет? Нет, ты всё равно фашист. И — всё равно не бессмертный!

Ледяная Дева тем временем обрушивала потоки воды на память майора. Затопить всё! Оставить только несколько островков… Сделано! Олейник потянулся к пистолету, и Страж Вихрей на всякий случай перенёс друзей в комнату.

Выстрел!

— Свершилось! — вскинул кулак Виктор, увидев свалившееся со стула тело с пистолетом в руке. — Контроль не нужен. Линка, что ты ему оставила в памяти?

— Его «подвиги», желание застрелиться и твой приказ убираться в преисподнюю, — ухмыльнулась девушка. — Так, где его мобила?

— Зачем тебе? Уходим!

— Одну минуту! — Алина взяла со стола телефон Олейника и быстро отправила два сообщения его начальнику, бесхитростно обозначенному в списке контактов как «п-к Свиридов»:

«Долбаная власть! Ну почему меня тогда не расстреляли? Прощайте! Майор Олейник».

«Я вернула вашего майора в небытие. Да сгинет он и имя его! Ледяная Дева».

* * *

Артур наконец-то мог не сдерживаться — и он от души захохотал:

— Витёк… ну ты экзорцист! Таким голосом… Не думал священником стать? Линка… а ты ваще… Ты бы ещё сказала «Я белочка, и я пришла!»

— Я не белочка, я толстая полярная лисичка! — рассмеялась и Алина.

— Только зря мобилу хватала, — Виктор был слегка обеспокоен. — А, ты в перчатках, тогда ладно. А всё-таки — зачем?

— Затем, чтобы острых акций поменьше было, — пояснила Ледяная Дева. — Оставить раз десять такую «чёрную метку» — и потом только припугнуть будет достаточно.

— Только что про Белочку говорили, а тут тоже про какую-то белочку? — вошла Ната. — Что такого смешного? — она тоже от души засмеялась, когда Артур сыграл в «театре одного актёра» трагикомедию, завершившуюся несколько минут назад.

— Наталь, а у тебя что? — поинтересовалась Алина.

— Паршиво, если честно. Женщину три недели в психушке продержали и на учёт поставили, видимо, психиатр идейный попался. Так что и с этим разбираться надо. И боится она всё время, что девочку опять отберут.

— Разберёмся, — зловеще протянула Ледяная Дева. — И с этим, и с этим. А сама девочка как, в порядке?

— Я её не видела, но вроде да. В следующий раз познакомлюсь, но надо не с пустыми руками приходить, понимаешь, о чём я?

— Да уж понятно… Ну что, отметим первое явление Стихиалей народу?

— А давайте! — подхватился Артур. — Вернуться, что ли, печень врага вырезать?

— Давай что-нибудь посъедобнее, а? — поморщилась Лесная Сестра. — Сходи утку купи, я запеку.

— Да не только утку, — поднялся Страж Драконов. — Мы вместе сходим, закупимся на неделю.

— Я с вами, — Алина начала одеваться. — А то пошлёшь вас за уткой, так вы одну и принесёте.

* * *

Аркадий Михайлович действительно был психиатром, как выразилась Ната, «идейным». Человек уже немолодой, он профессионально состоялся во времена брежневских гонений на диссидентов, в которых немного успел поучаствовать и сам, и как психиатр представлял из себя махрового «совка», искренне считая заслуживающим карающего диагноза всё, что не вписывалось не только в Генеральную Линию Партии, но и просто в обывательские представления о «нормальности», а уж неподчинение Официальному Лицу, тем более Медицинскому Работнику, у него каралось ещё и с праведным негодованием. Окончательно же заставил его отгородиться от каких-либо сомнений случай, произошедший с одним из коллег — человеком думающим и от всего сердца старающимся помочь и на почве этого тоже слегка свихнувшимся.