Цикл "Аратта". Книги 1-7

– Похоже, это засада! – крикнул Хаста. Всю дорогу он упрямо держался неподалеку от саарсана, невзирая на все попытки того отправить приятеля-жреца в обоз. – Они уже ждали нас здесь! Нас поймали, как хорька в силки!

Ширам метнул на приятеля полный гнева взгляд. Уж точно его замечания были не к месту. В сравнении с тем, что происходило сейчас, Битва Позора казалась героической схваткой.

– Проваливай! – рявкнул он, бросаясь в бой. – Спасайся!

В воздухе засвистели сотни стрел, валя потерявших строй всадников. Ширам с горечью видел, как под стрелами арьев гибнут его друзья и соратники, цвет войска Накхарана. Едва кто-то оказывался на земле, к упавшему бросались наемники, спеша опутать его сетями, ранить боевыми острогами, чтобы взять в плен. Должно быть, за каждого живого накха была назначена хорошая награда.

Сердце Ширама разрывалось на части от этого зрелища. Он мучительно пытался собрать вокруг знамени Афайи сколько-нибудь значимый отряд и обратить его в атаку – пусть последнюю и самоубийственную, но атаку. Он рыскал загнанным волком по полю боя, ища, с кем сразиться. Не отстававшие от него воины рода Афайи бросались то в одну, то в другую схватку, не щадя ни себя, ни врага. Всадники, охранявшие колесницы, спешили броситься врассыпную при одном приближении саарсана со свитой, но, развернувшись напоследок, посылали в сторону облаченных в черное всадников стрелы с гранеными остриями.

Ширам понимал, что так долго не продержаться. То один, то другой всадник падал наземь, сраженный стрелами. Но хуже всего были колесницы. Длинные железные косы сносили коней, как ячменный колос. Животные с подрубленными ногами кувыркались с предсмертным ржанием, давя не успевших соскочить всадников. Но те, кто успел скатиться наземь, едва поднявшись, получали стрелу или дротик. Каждая колесница, что останавливалась под стрелами накхов, наполняла сердце Ширама ликованием, но лишь на миг. Что толку, если он не мог прорваться и вывести за собой войско? А войска не осталось, сотни накхов были рассеяны по полю. Каждый вел свой бой и умирал в одиночку.

Ширам и сам искал гибели, не желая пережить позора этого дня. Нечто, грохоча и лязгая, надвигалось на него – он повернул голову и увидел колесницу. Ширам перехватил поудобнее лунную косу и погнал коня прямо на нее, разя всех, кто заступал ему путь. Лунная коса вдоволь напилась крови, пока не застряла в шее одного из запряженных в колесницу коней. Ширам успел бросить ее, обнажить меч и вонзить его прямо в горло обезумевшего от ужаса колесничего, внезапно оказавшегося совсем рядом. Падая, тот дернул поводья, колесница резко накренилась и, вонзившись острием косы в землю, выкинула лучника прямо под длинные ножи соседней колесницы.

Стрелы часто защелкали по чешуе доспеха Ширама. Удар каждой отдавался болезненным тычком в ребра, но пробить небесное железо им было не под силу. Саарсан рывком развернул коня, успев рассечь затылок лучнику со второй колесницы, и хищно огляделся по сторонам. Вот сейчас бы хоть сотню воинов, спаянных в единый кулак! Здесь можно прорваться!

– Ко мне! – закричал он. – Все ко мне!

Но среди воплей, стонов, конского ржания и рева труб его зов был не слышен. А то, что он увидел затем, мигом лишило его едва пробудившейся надежды – со стороны брошенного обоза двигалась новая стена колесниц и новые всадники. Ширам разглядел среди них вытканный золотом плащ Кирана. Ему показалось, что он сейчас видит его довольное лицо. Враг радовался удачному завершению своего замысла.

В голове саарсана мелькнула манящая мысль броситься прямо на подлого врага, сразиться с ним и пусть даже сложить голову, но в честной схватке, о которой выжившие смогут рассказать на родине. Он развернул коня, но вдруг сообразил, что из затеи красиво умереть ничего не выйдет – Киран не примет вызов. Хуже того, он попросту не даст ему погибнуть. Израненного, полуживого, он постарается взять его в плен, чтобы потом с позором, обрезав косу, публично казнить. Ибо тот, кто разгромил накхов и пленил их вождя, может в дальнейшем не опасаться мятежей.

Остатки недавно еще грозного войска теснили к густо заросшему камышом и осокой берегу реки. Сражение было проиграно окончательно и бесповоротно. Это необходимо было признать и либо сложить голову, либо спасаться, чтобы найти в себе новые силы и отомстить за позорный разгром. Ширам недооценил противника – и теперь расплачивался за собственное высокомерие.

– В реку! Все, кто жив, – в реку! – закричал он и погнал коня в густые заросли.

Тот с хлюпаньем погрузился в мутную жижу и, с трудом продвигаясь среди густых плотных стеблей, протестующе заржал. То, что еще мгновение назад казалось спасением, грозило обернуться новой западней, но другого выхода не было. Те из накхов, кому удалось дожить до этого мига, устремились за своим предводителем. А на берегу, точно состязаясь в охоте на уток, собрались конные арьи и с хохотом и насмешливыми выкриками принялись осыпать прибрежный плес стрелами.

– Рубите рогоз, делайте вязанки – они хоть как-то защитят от стрел…

Ширам огляделся, пытаясь сосчитать уцелевших воинов, и вдруг с болью осознал, что не видит среди них Хасты. Он не видел его и на поле боя. Да и что мог делать там безоружный жрец? Неужели где-то подвернулся под удар и сложил голову?

Стрела, может быть уже сотая за короткую схватку, дзынькнула о чешую его доспеха. Драгоценное сокровище саконских оружейников оправдало все потраченное на него золото, но только был ли в том смысл…

«Неужели проклятие бьярского оборотня настигло меня?» – страдая, думал Ширам, оглядывая яростные, окровавленные лица соратников, сквозь стиснутые зубы цедящих ругательства, поспешно сооружающих защитную изгородь из вязанок камыша. Конечно, не всякое сражение можно выиграть – это известно каждому воину. Но проиграть его вот так… Похоже, еще никто из накхов до сих пор не смог осознать весь ужас произошедшего.

«Я повел отряд царевича на Великую Охоту… Никто не обвинит меня, что я струсил или на миг забыл о своем долге! Но в столицу вернулись лишь мы трое – и то почти чудом. Я был телохранителем Аюра и отдавался этому весь до последнего вздоха. Но будто в насмешку, его похитили прямо у меня из-под носа. Я был верен государю – а теперь меня обвиняют в мятеже и убийстве повелителя. Я всю жизнь провел, сражаясь, – и сегодня попал в западню, устроенную придворным лицемером. Могу ли я теперь быть саарсаном? Дед был прав – из меня никудышный вождь…»

– Эй, Ширам… – услышал он рядом голос Хасты. Тот дергал его за рукав. – Если ваши кони уже достаточно напились, то, думаю, отсюда пора убираться. Там ниже – перекат. Идти будет непросто, течение быстрое. Но если связать веревки, то брод вполне проходимый – человеку по грудь.

– С чего ты взял, что там может быть брод? – недоверчиво спросил Ширам, не смея поверить добрым вестям.

– Здесь уже почти болото, течение едва заметное. Но выше и ниже по реке оно довольно быстрое. Значит, не так давно река проложила себе новое русло. Ниже – излучина, вода не смогла пробить себе дорогу по прямой. Так всегда бывает, если на ее пути много камней. Погляди на тот берег – понизу там сплошной камень. Я знал, что искать. И слава Исвархе, открывающему путь, нашел…

– Осталась самая малость, – процедил Ширам, с невольной радостью оглядывая соратников, которые почти вслепую посылали стрелы во врагов. – Не стрелять! Ломайте головки рогоза, крепите к стрелам, поджигайте! Трава сухая, ветер вдоль реки – сейчас мы им устроим тризну! – Он повернулся к рыжему жрецу. – Хаста, пока я буду жив, я не забуду того, что ты сделал для всех нас. Ты будешь мне братом, и каждый из них теперь твоя родня. Так говорю и повелеваю я, Ширам, сын Гауранга. А в столицу мы еще вернемся, я тебе обещаю!