Фортунат

Также много времени я уделял изучению артефакта, обнаруженного в ином мире. Здесь, несмотря на мой ведунский дар, коса, что называется, нашла на камень. Загадочный прибор вполне подчинялся моей воле, то есть, включался и выключался. Однако вместо осмысленной картинки в воздухе появлялось лишь расплывчатое радужное свечение в звуковом сопровождении, абсолютно непонятные для меня.

Посредством разного рода хитроумных методик я пытался подстроить свое зрение под восприятие иномирян. Расширял спектральную чувствительность глаз, пытался фрагментировать обзор по типу фасеточного глаза насекомого. Иногда мне казалось, что вот-вот пленка спадет, и я увижу то, что видел мухоглазый абориген на виртуальном мониторе. Однако все заканчивалось лишь кровью из носа и невыносимой головной болью, с которой даже мне, как ведуну, сразу было нелегко совладать.

В том, что это именно компьютер, а не какой-нибудь примитивный видео-аудио проигрыватель я не сомневался ни на йоту. Исходя из земных тенденций развития подобной техники, это непременно многофункциональное вычислительное устройство, включающее в себя также возможность записи и воспроизведения изображения и звука. Мне очень хотелось посмотреть на жизнь представителей иной цивилизации, а вполне возможно, контактирующих с ними людей, ну или существ, близких по своему внешнему облику к людям. Судя по обнаруженным мной фотографиям, развешенным на стенах «мотеля», подобные контакты были не столь уж и редким явлением. К великому моему сожалению, в других местах фотокарточек в рамках под стеклом я не обнаружил, лишь время от времени мне попадались небольшие скульптурные фигурки аборигенов и каких-то, то ли местных зверюшек, то ли существ мифологических, в природе не встречающихся. Интересно, изображения на фото мой глаз воспринимает и интерпретирует вполне нормально, хоть цвета кажутся неестественными, а контуры размазанными, а вот с видеорядом получается полный облом, и как с этим бороться, я пока не придумал.

До конца января я вел вполне беззаботный образ жизни среднестатистического барчука-бездельника — этакого недоросля из комедии Дениса Ивановича Фонвизина. Вот только, в отличие от Митрофана, жениться не хочу, хочу учиться. С этой целью несколько раз сгонял в Боровеск, где в поисках перлов средь плевел перелопатил все книжные лавки, иже с ними городскую общественную библиотеку и книжные закрома своего приятеля Давида Моисеевича. Можно считать, что мне повезло, наткнуться на труд еще одного теоретика от чародейства. На этот раз одаренный по имени Кондратий Евсеевич Самолетов (глазам не поверил, когда прочитал столь странную и забавную фамилию) сделал попытку классифицировать одаренных по их способностям и силе магического Дара. Получилась полная ерунда, типа описания средневековыми «географами» песьеголовцев, обитавших где-то в Индии, или еще дальше. Изложено велеречиво и туманно-замысловато, а по сути, попытка высосать из пальца то, о чем имеешь лишь весьма субъективное и скромное представление, ибо этот самый Самолетов был чародеем так себе. Жаль, настоящие ведуны не спешат обнародовать собственные знания, и каждый держит свое при себе, дабы не усилить равного по мощи коллегу. Вполне допускаю, что внутри закрытых групп общества, типа боярских родов, знания и передаются от одаренного к одаренному по родственной линии. Но это всего лишь мои не обоснованные на фактических данных подозрения.

Еще несколько авантюрных романов изрядно скрасили время моего волнительного ожидания вызова ко двору Его Величества. Одна книжица по сюжету близкая к неоднократно читанной еще в первой жизни «Одиссее капитана Блада». Антураж экваториальных морей, пираты, яростные битвы, красивые дамы, благородные доны и сэры. При всем этом в своем описательском порыве женских прелестей автор, на мой взгляд, изрядно переборщил. Буквально через абзац напихано нечто типа: «её белая прозрачная, словно ханьский костяной фарфор кожа», «глаза, искрящиеся подобно утренней росе на листьях деревьев», «её ресницы порхали словно стая бабочек махаон в брачный период» или «черные, будто крыло ворона, волосы ниспадали струящимися волнами на её гибкий стан». Попробовал представить нарисованный автором образ главной героини, получилось нечто крайне несуразное, прям монстр какой-то. А еще меня бесило полное непонимание автором морских реалий. Благородные капитаны пиратских кораблей, еще более благородные английские офицеры, выхолощенные до жути отношения в экипажах. Этому борзописцу невдомек, что три кита, на которых основаны взаимоотношения моряков английского королевского флота: «ром, содомия и розги». Вряд ли у пиратов по-другому. Впрочем, я не литературный критик и книгу все-таки прочитал не без удовольствия, несмотря на то и дело бросающиеся в глаза ляпы.

А еще я регулярно пролистывал доставляемые почтальоном газеты. Служба почтовой рассылки и доставки в Росии вполне на высоте, так что очередной номер суздальского «Царедворца», владимирского «Ратоборца» или калужских «Ведомостей» появлялся у меня на столе всего лишь с суточным опозданием. О событиях в Закавказье сообщалось довольно скудно, без победных реляций и шапкозакидательства. Даже в специализированном «Ратоборце» публиковалась лишь сухая сводка о боях местного значения и ни слова о готовящемся генеральном наступлении, которое по моим внутренним ощущениям, должно произойти со дня на день. Интересно, как там мои парни. Присланный вместо меня на должность командира взвода штабс-капитан Дубинин Сергей Афанасьевич мужчина лет за тридцать показался мне человеком серьезным основательным, хоть и неопытным в диверсионно-снайперском деле. Ничего, парней я поднатаскал изрядно, надеюсь, ему хватит ума не начать переиначивать по своему разумению установленные мной порядки. Станет чудить, я за ребят не ручаюсь, на войне всякие случайности происходят, пуля хоть и дура, но, в некоторых случаях, умна, даже чересчур.

Как я уже отмечал, состояние ничегонеделания продлилось для меня до конца января. Двадцать девятого числа ко двору Третьяковой прибыл нарочный в чине подпрапорщика и вручил пакет лично мне в руки под роспись. Гостеприимная Егоровна попыталась «хотя бы чаем» напоить гостя. Однако тот вежливо отказался, сославшись на какую-то срочную надобность, и тут же отправился восвояси.

В солидном пакете из вощеной бумаги с надписью «Андрею Драгомировичу Воронцову лично в руки» лежал прямоугольный лист плотной бумаги формата примерно А6. На нем русской каллиграфической вязью было напечатано:

Уважаемый Андрей Драгомирович Воронцов, приглашаем Вас прибыть в город Суздаль, в резиденцию Его Императорского Величества к 9.00 16.02.1859 г. от РХ. Форма одежды гражданский костюм черного цвета официального покроя, наличие государственных наград Российской Империи обязательно.

С уважением!

ЕИВ Бельский Петр Васильевич.

Рядом размашистая царская роспись, дата от руки 25.01. 1859 г. от РХ, и все это завизировано круглой гербовой печатью с распластанным в полете фениксом.

Лаконичненько, прибыть такого-то числа, к такому-то сроку и всё. Да, еще форма одежды упомянута. Тут же пришло на ум нечто легкомысленное из советского культурного наследия и незамедлительно мной пропето:

— Главное, чтобы костюмчик сидел

Непринужденно, легко и вальяжно.

Всё остальное, поверьте, не важно,

Нет и не будет серьёзнее дел…

У Егоровны аж челюсть едва до пола не отвалилась от моей столь беспардонной фривольности. Тут от самого царя приглашение поступило, а этот фигляр «несурьёзные» куплеты распевает. Как и полагается, я был подвергнут легкой обструкции. Ладно, она здесь главная, ей сам бог велел поучать нравственности расшалившегося не по делу подопечного.

Я все-таки попытался возразить:

— Полноте, дражайшая Василиса Егоровна, ну прислали приглашение в царские палаты и что с того? Я для них как тот мураш, что летом в лесу по былинке ползет — увидел, заинтересовался, насмотрелся, дальше пошел и тут же позабыл о существовании твари божьей, ибо таких как я у нашего царя-батюшки миллионы, и голова у него не с паровозный котел, чтобы обо всех помнить.

— Тут, Андрей, ты абсолютно неправ, — встрял в разговор Пров Николаевич, — получить приглашение во дворец великая честь. К тому же там тебя не наказывать станут, а награждать. Так что фиглярство в данном случае неуместно.

— Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь, — неожиданно даже для себя выдал я.

— Весьма неожиданно, молодой человек, — весело заулыбался Викентий Дормидонтович. — Неплохо подмечено. Откуда цитата?

Я пожал плечами:

— Не помню, где-то подслушал ненароком. — Ну не рассказывать же им, что когда-то в одной далекой-далекой галактике жил человек по имени Александр Сергеевич Грибоедов, перу которого принадлежат эти бессмертные строки. Впрочем, вполне вероятно, что из-за различий в характеристиках темпоральных потоков, великому поэту и дипломату еще предстоит родиться в том моем времени.

Тут же отметили приглашение в узком семейном кругу. Третьяков слегка перебрал алкоголя и, как «матерый царедворец» пытался поучать меня, как себя вести перед высочайшими лицами государства:

— Ты, Андрей, там побольше помалкивай, а, коль чего спросят, не тушуйся, но за словами следи, ибо не воробей. Есть при Дворе всякие шутники, кои попытаются выставить тебя эдаким деревенским увальнем, мол со свиным рылом, да в калашный ряд, так что опасайся и своевременно пресекай всякие разговоры на провокационные темы, особливо политические. Об Англии и англичанах лучше плохо не говорить, поскольку большинство царедворцев заражены англофилией, франкофилов там также предостаточно. К Государю Императору и членам его семьи первым не обращаться, рот можно открывать лишь, получив высочайшее соизволение… — и так далее в том же духе.

Я лишь кивал головой и поддакивал умудренному годами отставному дипломату. Разумеется, выпячиваться не собираюсь, а если царь-батюшка задаст вопрос, непременно отвечу без дрожи в голосе и коленях, ибо воспитан в демократическом обществе. Я, разумеется, вполне отдаю себе отчет, что достаточно одного лишь косого взгляда самодержца, чтобы до конца своих дней оказаться в опале и все равно не могу воспринимать его как помазанника божия.

Не стану подробно останавливаться на том как провел остаток дней до отбытия в Суздаль. Путешествие по железной дороге также было малопримечательным — вечером сел в купейный вагон, утром сошел во второй столице Империи. Интересно, в той реальности также было две главных российских метрополии — культурная и Москва. Почему Санкт-Петербург считался именно культурной столицей, так и не дошло до моего скромного понимания, ну если только «шаверму» и «поребрик» принять за признаки какой-то особой культуры. В основной своей массе питерцы вполне себе обычные люди безо всякой заносчивости — в общении неотличимы от потомков московской послевоенной «лимиты». Суздаль этого варианта России я бы назвал скорее чванливой столицей, ибо простому человеку, если он не обременен служебными обязанностями, тут делать нечего. Цены в магазинах и лавках на всё, куда там даже Владимиру, на улицах много полиции, помимо этого окрестности боярских усадеб патрулируются гриднями. Однако добропорядочных горожан от произвола криминалитета это не очень спасает, особенно на пролетарских окраинах города.