Фортунат

Глава 15

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,

Преодолеть пространство и простор,

Нам разум дал стальные руки-крылья,

А вместо сердца — пламенный мотор.

Всё выше, и выше, и выше

Стремим мы полёт наших птиц,

И в каждом пропеллере дышит

Спокойствие наших границ…

П. Д. Герман

Первой моей мыслью было: «Разоблачили демоны!», причем весьма панической мыслью. Захотелось схватить армейский табурет, что с удобным отверстием, как выражаются некоторые шутники, «для удобства пердежа» и хорошенько так приладить по башке этого Пестеля, а заодно и Пафнутова. А потом быстро-быстро рвать когти сначала из Владимира, потом из России. На счастье мага и генерала в доступном для меня пространстве табурета не оказалось, а пока я его искал, слегка успокоился.

Да, и чего это я вдруг так взбеленился? Ведуна, да по башке?! Ха! Не смешите мои тапки. Эвон какую защиту возвел вокруг себя и генерала — опасается, а, значит что-то подозревает. Нет, не подозревает — уверен, что перед ним не слабосилок жизнюк.

К счастью, я смог буквально на грани сдержаться и не начать громить все подряд и напропалую. Стоило мне это, откровенно говоря, величайших трудов, но получилось. Мои треволнения длились буквально доли секунды. И, вообще, что это со мной? Ну назвали именем реципиента, и что в этом криминального? Ага, причиной тому та ехидца, с которой этот могучий старик, коему по слухам лет едва ли не за двести, но выглядит он при своем нехилом возрасте лет всего-то на сорок пять. Радует, что и у меня, как ведуна, есть возможность также пожить подольше.

Тьфу ты! Не о том думаю. Сейчас меня не радужные перспективы моего геронтологического будущего должны беспокоить, а оценка глубины той задницы, в которую я угодил.

Окончательно придя в себя, я сделал удивленное лицо и вполне спокойным голосом ответствовал вопросом на заданный вопрос, как принято в славном городе Одес… Истрионе:

— Иван Кузьмич, это вы о чем сейчас?

Колдун посмотрел на меня, потом перевел взгляд на хозяина кабинета и восхищением в голосе воскликнул:

— Вот это нервы! Обратите внимание, Дмитрий Аркадьевич, мне практически не удалось этого юношу вывести из себя. Мгновение на оценку ситуации, теперь он готов гнуть свою линию до конца, мол, я не я и лошадь не моя. Браво, генерал, умеете подбирать сотрудников для своего ведомства!

На что Пафнутов гордо надул щеки и не без нотки показушного фанфаронства выдал:

— На том и держимся, уважаемый Иван Кузьмич. Как говорится, кадры решают всё.

Блин, тоже мне Сталин местного разлива. А впрочем, тезис насчет кадров от которых все зависит настолько очевиден, что вряд ли кто-то не озвучил его еще до Вождя Народов.

Тем временем, как высокое начальство обсуждало мою персону у меня появилась возможность более основательно оценить сложившуюся ситуацию. Так, что мы имеем? Ну назвали меня Иноземцевым-Шуйским, и что с того? Где доказательства? Это раз. Далее (мысленно глажу себя по головке, не волнуйтесь, по той, где мозг находится) свои магические способности я не проявил, так что для всех пока что остаюсь весьма посредственным чародеем. Впрочем, остаюсь ли? Судя по мощности щита, возведенного ведуном, тот ожидал иного результата и был готов к встрече с равным по силам колдуном. Ожидал, но не получил, а это означает, что я действительно являюсь магом со слабеньким Даром. А поскольку такого слабосилка от союза ведуна Иноземцева с весьма продвинутой магиней жизни Шуйской родиться не может, значит, я никакой не Иноземцев-Шуйский, а самый, что ни на есть Воронцов. Итак наша позиция — идти в отказ, бессмысленный и беспощадный как русский бунт. Вновь на ум пришла замечательная фраза пресловутого мичмана Криворучко: «Если что, мы геологи». Как-то уж очень всё это натянуто, но вполне может прокатить. Короче, я готов бодаться с этим монстром. Для меня непонятна пока роль Пафнутова. Он маг, неплохо владеет огненной стихией, также целитель неплохой, но далеко не универсал, надеюсь, ему достанет ума не встревать в схватку двух ведунов, коли до этого дойдет дело. Сама собой в голове сложилась стратегия вероятного боя. Работаю от защиты, прикрываюсь щитами, наношу удар по щитам противника психокинетическими конструктами, заставляя того тратить все силы на оборону, сам тем временем пытаюсь покинуть здание и скрыться в уличной толпе. Дальше в будущее я не заглядывал. Как буду выбираться из столицы и в какую сторону двигать — все это сокрыто туманом войны, как в какой-нибудь компьютерной игрушке, то есть, пока не дернешься, ничего не видать.

Однако эпической битве состояться не было суждено. Личный ведун императора одарил меня широкой благодушной улыбкой и вполне миролюбиво сказал:

— Полноте, Андрей. Надеюсь вы не возражаете, что я к вам без отчества?

Да хоть горшком назовите, только в печь не ставьте.

— Не возражаю, Иван Кузьмич.

Короче, Андрей, не желаете быть Иноземцевым-Шуйским — воля ваша, оставайтесь Воронцовым.

Хорошо так сказал тепло и душевно. Ага сразу так и поверил. Если моя воля, по кой хер приперся и мурыжит человека? Изобразив крайнее удивление на лице, я начал осторожно зондировать почву:

— А с чего вы вообще взяли, что я являюсь именно каким-то Иноземцевым-Шуйским?

— Да вы присаживайтесь, молодой человек, — всплеснул руками Пестель и по-хозяйски указал рукой на один из стульев, — в ногах, как говорится, правды нет. — Я посмотрел вопросительно на своего непосредственного начальника, и, получив утвердительный кивок, уселся на указанное место. Тем временем царский ведун продолжал: — Подозрения о вашей причастности к двум Великим родам зародилось у меня как только вы, уважаемый, оказались в поле моего зрения. Согласитесь, личность человека, спасшего от позорного плена наследника престола, не могла не заинтересовать тех, кто напрямую отвечает за безопасность Государя Императора и его семейства. Более того, каждый, кто входит в определенный круг лиц так или иначе приближенных к Его Величеству подвергается негласной проверке всеми доступными средствами.

— Неужели я сподобился удостоиться чести быть приближенным к самому?.. — я указал пальцем в потолок и, не сдержавшись, съехидничал: — А где балы приемы в царском дворце и прочие радости жизни?

На что царский маг не менее ехидно заметил:

— Ну вы же сами, Андрей, отказались от карьеры гвардейского офицера. Сейчас командовали бы взводом почетного караула и были бы вам балы, приемы, задирания юбок фрейлинам, игристое вино рекой и прочие удовольствия в полной мере. Хе-хе! Коль не пожелали, несите службу на предложенном поприще и не ропщите. Впрочем, мы немного отвлеклись от сути нашего разговора. Давайте продолжим. Итак, самая поверхностная проверка вашей личности тут же выявила кучу грубых нестыковок. Во-первых, деревня Бастрыкино, Волошанского уезда Астраханской губернии сгорела лет эдак тридцать тому как из-за сильного степного пожара. Заново отстраивать её не стали, людей расселили в другие места. Поэтому юный Андрейка Воронцов ну никак не мог прибыть оттуда к своей дальней родственнице после «смерти» родителей, якобы, от черной оспы, о которой, кстати, в тех местах не слыхивали более полувека. — ведун на какое-то время замолчал, предоставляя возможность присутствующим переварить им сказанное.

Ну, блин подкузьмила Егоровна. Хотя откуда ей было знать, что это самое сельцо Бастрыкино сгорело синим пламенем, а население, скорее всего, отправили в Сибирь, на Дальний Восток или в Русскую Америку. Дефицит кадров, которые решают все, поэтому гребут поселенцев откуда можно. Ладно, послушаем, что мне скажут дальше.

— Иван Кузьмич, вы сказали «во-первых», нетрудно догадаться, это означает, что у вас есть и «во-вторых».

— И во-вторых, и в-третьих, и еще много всякого, — моложавую не по годам физиономию царского ведуна озарила улыбка явного превосходства. — Дело в том, что нам удалось найти свидетеля, который видел вас в избе Третьяковой в декабре пятьдесят второго года, то есть до вашего официального появления там весной пятьдесят третьего.

— И кто же такой глазастый оказался?

— Не он — она, крестьянка Прасковья Забелина, в девичестве Тихая. Во время визита к лекарке она, по её словам, случайно заглянула на кухню, там какой-то малец на лавке за занавеской, весь в поту и «бледный аки упокойник».

Ну Параскея, ну сучка наблюдательная, поди стибрить у Егоровны что-то хотела, пока та пользовала кого-то из селян по медицинской части. Зря я её тогда избавил от родимого пятна. Маялась бы в вековухах до конца дней своих. Ладно, на это у нас контраргумент имеется.

— Бездоказательно, — решительно возразил я, — тот мальчишка, скорее всего, был сыном кого-то из окрестных селян, да хотя бы из Красного, Бутово или Сотино, а может из самого Боровеска. Егоровна женщина добрая, никого без помощи не оставляла.

— Ну да, ну да, вполне тот мог быть ребенком кого-то из селян, если бы Прасковья вас потом не опознала. А тому факту, что «родственничек» целительницы появился только по весне следующего года внимания не придала, ибо тупа безмерно. Это лишь после того, как царские дознатцы из Первого отдела Тайной Стражи её хорошенько расспросили, начала охать и ахать, мол, и действительно тогда видела именно вас, Андрей Драгомирович. Вот такие дела, уважаемый. К тому же, вы, наверняка в курсе, что где-то в середине декабря супруга и дочь пропавшего без вести Драгомира Германовича Иноземцева были найдены мертвыми в купе пассажирского вагона, проезжавшего в десяти верстах от поместья госпожи Третьяковой.

— То есть вы считаете, что малолетний пацан, спасаясь от преследования, мог спрыгнуть с поезда, проделать столь длинный путь и случайно наткнуться на избушку Егоровны?

На что Иван Кузьмич посмотрел на меня так, как смотрят на своих пациентов врачи психиатрических лечебниц — с откровенной жалостью и явным раздражением тупостью визави.

— Вы забываете о том, что фотография изобретена вот уже как лет сорок назад. Так вот, та же самая Прасковья и еще кое-кто из жителей Добролюбова и окрестных населенных пунктов вполне уверенно узнали вас при демонстрации фотографического портрета юного Андрея Иноземцева-Шуйского. Кстати, не подскажете, как вам удается маскировать свой немалый чародейский Дар?

Вот оно как! Прилетело, что называется, под дых. Ну да, упустил я из внимания, что боярича Андрейку непременно фотографировали. Наверняка когда опрашивали возможных свидетелей сразу после исчезновения моего реципиента, эти фотографии показывали людям. Однако человеческая память коротка, и когда я появился в усадьбе Третьяковой через три с лишним месяца, в изможденном полутрупе никто не признал того упитанного мальчишку с черно-белого изображения на кусочке картона. А потом сработала придуманная Егоровной легенда, и я для всех стал Андреем Воронцовым. Теперь на фоне безупречных доказательств господина Пестеля моя убедительная история выглядела, мягко говоря, абсолютной несуразицей. И что со всем этим делать я не представляю. Упираться дальше нет никакого смысла. Выходит, нужно признаваться, памятуя слова, сказанные Пестелем в самом начале нашего разговора, дескать принуждать меня быть Иноземцевым-Шуйским никто не собирается. Главное, чтобы настоящий батя не прознал о моем существовании — тогда уж точно не отвертеться. Вот такие пироги с котятами, как любил говаривать мой родной дед из первой реальности.