Фрау залигэ

А потом отворяется дверь — и обладательница волшебного голоса и неведомого языка появляется на пороге. Нет, она вовсе не похожа на тот образ, который мысленно нарисовал себе Петер… В полумраке не разглядеть ни цвета ее воло́с, ни ее глаз, ни черт лица — зато отчетливо видны очень длинная шея и совершенно нечеловеческие заостренные, торчащие в стороны уши. «Прямо как лань», — приходит вдруг в голову Петронию неожиданное сравнение. И тут же Петер себя одергивает: какая уж тут лань? Да за́лигэ это лесная, не иначе! Хотя, пожалуй, до горных лесов, где они должны водиться, отсюда далековато. К тому же о том, чтобы залигэ говорили на каком-то особом языке, никто вроде бы никогда не слыхивал.

Того, что где-то на юге в горных лесах Германии могут и вправду водиться залигэ, Петер не исключал совершенно. Живут же, в конце концов, на островах Гесперии сиды, а их потомки — ставшие, правда, обыкновенными людьми — даже правят уже которое поколение самой Священной Империей — и очень даже неплохо правят, между прочим! И, как уверяет дипломный руководитель Петрония, профессор Агрикола, ничего волшебного в сидах в общем-то и нет: просто другой вид человека и не более того. Ну, или самую малость более…

Залигэ тихо, совершенно бесшумно подходит к лежащему на кровати Петеру, дотрагивается рукой до его лба. Рука эта кажется Петронию неестественно холодной, на мгновение на него наваливается страх, выступает на лбу капельками пота. Но почти сразу же в голову приходит догадка: «Просто у меня жар — вот и показалось». Так, может, и странные уши загадочной спасительницы — тоже галлюцинация, вызванная болезнью?

— Вы пришли в себя? — спрашивает залигэ со своим певучим акцентом.

— Вполне, фройляйн залигэ, — пытается улыбнуться Петер. Вроде бы, ничего обидного в этом названии лесные девы для себя не видят — так почему бы и не обратиться к ней так?

— Залигэ? — задумчиво повторяет та. — Что ж, пусть будет так, хотя вы мне, конечно, незаслуженно польстили… Но сейчас я ваш врач, и мне надо вас осмотреть и назначить лечение.

Она наклоняется над Петером — и он ощущает исходящий от нее легкий запах вереска и луговых трав.

— Пожалуйста, постарайтесь сесть — мне надо послушать, как вы дышите, — говорит «залигэ» с той же мелодичной интонацией, и Петер понимает: попроси она — и он не то что сядет — встанет и пойдет, а то и побежит, несмотря ни на жар, ни на кашель, ни на боль. Но никаких таких подвигов таинственная залигэ от него не требует, лишь заботливо помогает ему сесть — и тут же прикладывает ухо к его груди. Ухо, и впрямь, оказывается странным — длинным, заостренным: выходит, не померещилось! А еще залигэ, оказывается, умеет им шевелить… «Кстати, — соображает Петер, — а такие ли у залигэ должны быть уши?» И не находит ответа на этот вопрос: те предания и легенды, которые доводилось ему слышать, об этом молчат.

— Дышите глубоко, — приказывает «залигэ», и Петер честно пытается это сделать. Тут же на него опять наваливается кашель — и он с ужасом понимает, что наверняка забрызгал своей слюной волосы залигэ. А ведь лесные девы совершенно не терпят, когда кто-нибудь тревожит их волосы!

Однако «залигэ» невозмутимо продолжает выслушивать его грудь, потом спину, затем прижимает к его груди свой палец — какой же он у нее, оказывается, тонкий! — и принимается постукивать по нему пальцем другой руки.

— Кажется, повезло, — выпрямившись, выносит, наконец, свой вердикт остроухая «залигэ». — Легкие и бронхи у вас в порядке — но вот выше, боюсь, все не очень хорошо. В общем, полежать в постели и попить лекарства все-таки придется. Заодно и нога подживет — так что, всё, что ни делается, — оно к лучшему. А на ближайшие недели две можете смело считать себя нашим гостем.

— Должно быть, я сильно затрудняю вас, — смущенно говорит в ответ Петер. — У залигэ ведь наверняка множество дел в их лесах…

— Насчет дел — с этим не поспоришь! — звонко смеется в ответ «залигэ». — Но что касается затруднений — не берите это в голову. Тем более, что у вас еще будет возможность меня отблагодарить: мне как раз очень скоро будет нужен помощник на неделю-другую — именно по лесным делам!

Сказать, что Петер весьма удивлен, — не сказать ничего. Как в таких случаях говорят в Германии, он вообще расплющен, как камбала. И в то же время Петроний невероятно обрадован. Вот это да! Стать помощником залигэ! Будет что рассказать потом приятелям — и приятельницам, разумеется, тоже… Да и вообще, разве можно отказать в помощи девушке с таким добрым сердцем и с таким чудесным голосом?..

И тут же в восторженные мечты Петера вмешивается зловредная мыслишка: «эй, герр Петроний, а как же мэтр Марк, как же таинственные кости в пещере и как же твоя собственная дипломная работа?»

Мучительно пересиливая себя и ощущая при этом, как от огорчения всё сильнее и сильнее становится жар, Петер тихо и печально произносит охрипшим от болезни голосом:

— Фройляйн залигэ… Мне очень жаль, но… Я ведь ехал в Медаману по делу, я студент, учусь в Кельне на историка…

— Должно быть, вы собирались посетить пещеру с останками древнего человека? — неожиданно для Петера отвечает «залигэ» все с такой же певучей интонацией. — Так ведь одно другому не мешает! Я отведу вас туда, как только это станет безопасно для вашего здоровья. Ну, а с мэтром Марком — так ведь его зовут? — мы уж как-нибудь договоримся.

— Откуда вы знаете?.. — только и может прошептать Петер.

— Да вот, мимо проходила, — смеется она. — Даже познакомилась с ним и с его помощниками. Я думаю, они там надолго обосновались: пока всё не перероют вокруг — не угомонятся. И правильно, между прочим: находка-то интереснейшая — и для археолога, и для палеонтолога!

Вот это да! И где только залигэ таких слов набралась — как будто бы сама в университете училась!

Петер настолько удивлен, что не может больше вымолвить ни слова, лишь молча смотрит на стоящую перед ним загадочную залигэ, словно бы надеется увидеть на ней докторскую мантию, — но в комнате по-прежнему очень темно, и ничего нового разглядеть ему, увы, не удается. Зато «залигэ», похоже, то ли видит, то ли угадывает его недоумевающий взгляд — потому что почти сразу же отвечает на его немой вопрос:

— Мы с вами завтра поговорим — и я вам всё объясню. А сейчас я вас лекарством напою — только сначала воды согрею. Так что пока ложитесь — а я вас одеялом укрою.

Петер печально провожает взглядом на мгновение прорисовавшийся на фоне открывшейся двери силуэт уходящей залигэ, вновь удивляется ее торчащим в стороны острым ушам, делающим ее похожей на лань или косулю, и ощущает, как сильно, взволнованно бьется его сердце. Проходит то ли десять минут, то ли целых полчаса — попробуй тут не потеряй счет времени, когда все мысли заняты таинственной спасительницей! — и она возвращается. И снова почти ничего не удается разглядеть: разве что показалось, что глаза залигэ на долю мгновения полыхнули алым, когда на них упал случайный луч луны, — но уж это-то, разумеется, именно что померещилось! А она вновь склоняется над Петером, что-то подносит к его губам.

— Выпейте это! Немножко горьковато, но зато ароматно!

И вновь этот чудесный певучий выговор, этот загадочный акцент… Петер испытывает настоящий восторг, глотая не так уж и «немножко» горький горячий травяной взвар.

— Теперь вам надо поспать, — с какой-то материнской интонацией говорит «залигэ». — А я — я же сумеречница, мне пора идти… по своим лесным делам, пока не поздно: скоро уже запоет утренний птичий хор! — и Петеру почему-то кажется, что она озорно улыбается в темноте.

Как же не хочется, чтобы она уходила! Но Петер не смеет сказать ни слова: только бы залигэ не обиделась! А потом, видимо, начинает действовать волшебное снадобье: на него наваливается дремота, веки его слипаются…

* * *

Когда Петер просыпается, за окном светит полуденное солнце. Кажется, жар у него совсем спал: во всяком случае, воздух вокруг больше не кажется ему ни удушливо-горячим, ни морозно-холодным, он уютно-теплый, именно такой, каким должен быть летом в нетопленом деревенском доме. Кашель тоже, похоже, прошел, и вообще сейчас у Петрония такое ощущение, как будто бы ото всей его простуды осталась только легкая заложенность носа. Ему очень хочется есть, а еще больше — дойти до известного места с сердечком на двери. Как бы то ни было, а надо встать — ну не звать же залигэ на помощь: неловко выйдет, да и вообще неизвестно, поблизости ли она...

Попытка опереться на пострадавшую ногу сразу же оборачивается острой болью, такой, что Петер непроизвольно издает тихий стон. Плюхнувшись обратно на кровать и дождавшись, пока боль в ноге из острой превратится хотя бы в ноющую, он, наконец, осматривается. Оказывается, что, пока он спал, кто-то заботливо принес и поставил у изголовья кровати старый потертый костыль. Увы, костыль этот оказывается для довольно рослого Петера чересчур коротким и оттого неудобным. Всё же опираясь на него, пошатываясь и прихрамывая, он выбирается из комнаты — и оказывается в другой, бо́льшего размера.

[image_8931|center]

— Доброе утро! — улыбается Петеру та, которую он назвал ночью залигэ и которая не стала отказываться от этого имени. Кажется, она только что вошла в дом с улицы и еще не успела снять верхнюю одежду. На ней грязно-зеленая куртка из грубой ткани с откинутым на спину капюшоном и множеством кармашков и такие же грязно-зеленые штаны мужского покроя. В дневном свете залигэ, действительно, оказывается стройной и высокой, с очень бледным правильным круглым лицом, и уши у нее, и правда, — не приснилось все-таки! — длинные и заостренные. Вопреки всем легендам, залигэ вовсе не боса, а обута в кожаные сапоги, и волосы у нее не длинные и не белокурые, а медно-рыжие и коротко остриженные, так, что не прикрывают даже шею. А глаза у залигэ, оказывается, неправдоподобно огромные и ярко-зеленые!

— Простите, ради бога, — говорит «залигэ», — я сегодня в лесу застряла дольше, чем рассчитывала, а мой сын — он проспал и оставил нас всех без завтрака. Сейчас я буду это безобразие исправлять и делать ему внушение… А почему вы, собственно, хо́дите босиком? Совсем разболеться хотите? Даже я себе такого не позволяю! — и «залигэ» лукаво улыбается. — Вот там, — узкая голубоватая ладонь показывает на угол комнаты, — стоят теплые тапки: в них можно даже на улицу выйти — уж до уборной-то точно.

— Разве залигэ такие?.. — ошарашенно бормочет Петроний и тут же в ужасе прикусывает себе язык. Самое смешное: Петер пугается главным образом того, что молодая женщина вообразит, что он счел ее некрасивой, а это ведь вовсе не так!

Но «залигэ» лишь громко, заливисто смеется.

— Но это же вы решили, что я залигэ! А я, вообще-то, всего лишь камбрийская сида!

— Камбрийская?.. — у Петера наконец складываются в единую картину и певучий выговор его спасительницы, и ее острые уши, и способность видеть в темноте.

— Ну конечно! Я самая обычная сида-путешественница в летнем отпуске. Вот, выбралась с сыном посмотреть на Рейн, на здешнюю природу… Так, всё! Удобства и рукомойник — рядом с домом, справа от двери. Делаете свои дела, моете руки — и быстро обратно в постель! Рано вам еще ногу перегружать — дня не прошло, как вы ее повредили!