Фрау залигэ

На улице оказывается очень жарко. На небе ни облачка: словно бы и не было вчерашней грозы с потопом! Легко найдя уличную уборную и быстро решив одну из мучивших его проблем, Петер, хромая, бредет обратно в дом — в маленький деревянный домик с высокой черепичной крышей, одиноко стоящий на большой лесной поляне возле ручья. Нет, это, конечно, вовсе не убежище лесной отшельницы: совсем недалеко виднеется широкая мощеная дорога, сейчас пустая, но явно вполне проезжая. Домик имеет обжитой вид: вокруг выкошена трава, под окошком цветет розовый куст, есть даже электричество: от стоящего неподалеку ветряка под крышу тянутся провода. Ветряк вяло шевелит лопастями крыльчатки: ветра почти нет. Сушащееся на веревке белье тоже едва-едва колышется. От вида тонких женских вещей, явно принадлежащих приютившей Петера залигэ (ну не поворачивается у него даже в мыслях язык назвать ее сидой, и всё тут!), у него почему-то сжимается сердце, на него обрушивается чувство небывалой прежде нежности — увы, изрядно приправленной досадой и ревностью: «у залигэ есть сын — значит, есть и мужчина — ее муж или любовник». Странно: детских вещей на веревке совсем нет, а вот мужские рубашки висят. «Впрочем, — приходит в голову Петеру, — залигэ ведь сама тоже носит мужскую одежду: куртку, штаны… — так, может быть, эти рубашки тоже ее?» Стыдясь своих неуместных чувств и нелепых самоутешений, Петер прячет глаза, опускает голову. Войдя в дом, он стремится сразу проскочить в ту комнату, где стоит его кровать. Но именно там-то он и застает свою спасительницу: та перестилает ему постель.

— Герр студент, — безмятежно улыбается «залигэ», по-видимому, даже не подозревая о том, что творится у Петера на душе́. — Всё нашли во дворе? Тогда устраивайтесь на стуле и подождите, пока я разберусь с простынкой. И, кстати, давайте, наконец, познакомимся — а то очень уж общаться неудобно, когда имен не знаешь!

Сейчас залигэ назовет ему свое имя! Вот это да! Но ведь… — и Петер вдруг пугается. Известно же: если залигэ и вообще едва ли не любого альба окликнуть его настоящим именем, он немедленно прекратит всякое знакомство и навсегда покинет неосторожного! А сиды — они, может, конечно, и не совсем залигэ, но уж альбовских кровей точно!.. Господи, ну что же за бред-то в голову лезет: ведь объяснял же мэтр Агрикола ему, что камбрийские сиды — вовсе никакой не волшебный народец, а просто другой вид человека…

— Мое имя Петроний, — решительно представляется Петер. Впрочем, услышав в ответ веселый смех «залигэ», он, окончательно смутившись, тут же исправляется и рассказывает о себе даже больше, чем, вроде бы, требовалось:

— То есть Петроний — это по-латыни, а вообще-то я Петер. Петер, сын Гюнтера Мюллера из Нидерндорфа… Это такая деревня возле Фройденберга, у отца там мельница…

— Так вы, должно быть, младший сын, оставшийся без наследства и поэтому отправленный родителями учиться в университет! Но, конечно же, факультет вы выбрали сами, тот, который был вам по душе, — улыбается «залигэ». — Я угадала, герр Петер?

Петер удивленно смотрит на нее: вот это да! Не просто угадала — вообще ни в чем не ошиблась! А «залигэ», чуточку помолчав — и, похоже, получив некоторое удовольствие от его изумленного вида, — наконец, представляется:

— Ну, а я, пожалуй, не рискну переводить свое имя ни на какой язык, так что можете звать меня просто фрау Этайн.

Вот ведь какая! Та́к представилась, что из-за одного слова все и без того весьма смутные надежды Петера на взаимность — надежды, в которых он даже не смел себе признаваться! — разлетелись в прах. Мало того, что раз «фрау», а не «фройляйн», то, стало быть, замужем! «Фрау» — это же значит еще и вот что: знай, парень, свое место, держись на почтительном расстоянии! Одно непонятно: «Этайн» — это имя или фамилия? Если фамилия — то, пожалуй, всё совсем плохо…

Должно быть, вид у Петера становится откровенно несчастным — потому что фрау Этайн, глядя на него, печально вздыхает. Кажется, она даже что-то хочет сказать ему: набирает в грудь воздух, чуть приоткрывает рот — но не произносит ни слова, лишь грустно улыбается — и в этой улыбке девушки Петеру опять чудится что-то материнское.

— Не грустите, герр Петер! — «залигэ» наконец прерывает молчание. — Растянутая нога — она непременно скоро заживет — особенно если вы сейчас не будете ее чрезмерно нагружать! — фрау Этайн говорит так, как будто бы и впрямь вообразила, что Петер страдает исключительно из-за телесной травмы. Только вот взгляд ее говорит Петеру вполне недвусмысленно: всё «залигэ» поняла, только касаться этой темы не хочет… или это воображение рисует ему то, чего на самом деле и нет вовсе?

— А о том, чтобы вы пока могли хоть как-то передвигаться, взялся позаботиться Ллойд, — фрау Этайн произносит это имя со своим чудны́м выговором так, что получается что-то вроде «Хлойд». — Он, я надеюсь, уже сегодня раздобудет вам нормальные костыли. Во всяком случае, так он обещал. А мне надо идти: даже у залигэ кроме лесных дел бывают еще и домашние.

Перед тем, как окончательно уйти по своим делам, фрау Этайн — уже переодетая в совершенно домашнего вида светло-зеленое платье — еще раз забегает к нему и приносит несколько книг.

— Вот, решила вас хоть чем-нибудь развлечь, — говорит она, печально разводя руками. — К сожалению, на германском у меня не нашлось ничего, кроме учебника языка для камбрийцев. Но, может быть, вам покажутся интересными атласы растений и бабочек?.. Ну, и еще есть роман, написанный на латыни, «Хитроумный сэр Кихот», — его моя близкая родственница на досуге перевела с языка одного из христианских народов Андалусии, а я взяла с собой почитать на досуге. Ну, а вы же, как студент, латынью владеете?

И вот уже часа два, как Петер печально валяется на кровати. Все его попытки что-нибудь почитать оказались… ну, можно сказать так: не особо удачными. Сначала он полистал атлас бабочек. Пока в нем попадались крупные яркие виды — это было хотя бы узнаваемо: ну не совсем же всё Петер забыл с тех пор, когда гулял в детстве по окрестным полям и лесам! Но потом в атласе начались почти одинаковые картинки: два десятка страниц оккупировали мелкие голубоватые мотыльки, десяток — бурые невзрачные создания с глазчатыми пятнами на крыльях, еще несколько листов — совершенно неотличимые друг от друга рыжие бабочки в мелкую пестринку. А потом и вовсе какие-то моли начались, и Петеру стало безнадежно скучно. Широко, от души, зевнув, он взялся было за атлас трав — и отложил его почти сразу же: ну что интересного может быть в этом сене! Ну, а роман… Вот ведь незадача: латынь, конечно, Петроний в свое время сдал — даже на «хорошо», а не на «удовлетворительно», как боялся. Более того: многие предметы у него на истфаке читались именно на латыни — и ведь конспектировал же он лекции, и учил потом по этим конспектам! А вот тут — начал спотыкаться на каждом шагу: то слово незнакомое попадется, то оборот непонятный. Эту книгу Петер отложил, пожалуй, с искренним сожалением: даже того, что удалось разобрать, хватило, чтобы понять: а роман-то очень достойный, хоть и написан в непривычной манере. Придется, значит, потом всерьез улучшить знание языка — все равно историку он необходим… Нет, пожалуй, до такого уровня его в жизни не подтянуть! В общем, прекрасная залигэ сделала, кажется, всё, чтобы продемонстрировать Петеру, какое он ничтожество…

От печальных размышлений Петрония отвлекает осторожный стук в дверь. Тут же сердце Петера начинает бешено колотиться, и все размышления о собственной никчемности отступают на совсем дальний план. Должно быть, сейчас придет Она! И Петер радостно кричит:

— Да-да, фрау залигэ!

Дверь открывается — но в комнату входит вовсе не фрау Этайн — а парнишка примерно одного с ним возраста или, может быть, немного помладше, лохматый, темноволосый, худощавый. Правда, глаза и уши у него оказываются совершенно такими же, как у фрау Этайн… «Должно быть, это Ллойд, — догадывается Петер. — Сколько же в таком случае фрау Этайн лет?»

— Сальвэ, Петрониус! — здоровается Ллойд на латыни. Вот и гадай: то ли германского он не знает, то ли над обычной в университетах Германии манерой латинизировать имена насмехается? А Ллойд между тем и дальше продолжает уверенно шпарить на латинском: — Я Хлойд, сын фрау Этайн. Кстати, а как правильно будет «залигэ» в мужском роде?

— Ну, «за́лигэр», наверное, — растерянно отвечает Петер. — Или все равно «залигэ» — смотря с каким артиклем… А еще и «за́лигэн» может быть — это уже от падежа зависит…

— Как сложно! — с неподдельным удивлением восклицает не то Ллойд, не то Хлойд. — И как вы только в этом сами не путаетесь?

— Так все равно же залигэ мужского пола не бывает, — объясняет Петер, вынужденно продолжая говорить на латыни. Хм, да вроде бы не так уж плохо у него это и получается — выходит, та книга о старом рыцаре не от мира сего и правда написана чересчур сложным языком!

— Как это так? — недоумевает остроухий Ллойд. — А как же они тогда размножаются?

— Я думаю, этого никто, кроме них самих, не знает, — честно отвечает Петер. — Про них ведь только рассказывают в сказках, а вот наяву их никто из моих знакомых не встречал никогда — даже те, кто много раз путешествовал по Альпам.

— Так может, залигэ — это просто мифические существа, вроде селки? — спрашивает Ллойд. — Как раз и созвучно, по-моему.

— А как же тогда камбрийские сиды? — решительно парирует Петер.

— И правда! — от души хохочет сид Ллойд. — Петроний, а как, кстати, этих самых залигэ описывают в легендах?

— Ну, говорят, что это такие красавицы с длинными золотыми волосами, в белых платьях, что они иногда помогают беднякам…

— Тилвит тег? Хм… — говорит в ответ Ллойд что-то совсем уж непонятное.

— …Что живут они высоко в горах, в ледяных пещерах… — добросовестно продолжает перечислять Петер, стараясь припомнить все когда-либо слышанные подробности, относящиеся к залигэ.

— Бр-р… — смеется Ллойд. — Ну уж это-то явно легенда!

— Нет, ну иногда еще и про лесных залигэ рассказывают… — пытается все-таки отстоять реальность их существования Петер, уже и сам понимая, что надежды на это совсем крохотны.

— Ну, не знаю… — милостиво соглашается Ллойд. — Может, и на самом деле это сиды были — например, беженки какие-нибудь… Только непонятно, когда такое могло быть и от кого они могли прятаться в Германии. А вообще печально… Выходит, «залигэ» отпадает — ну, и кем мне теперь у вас представляться?

— Так сидом и представляйся — в чем сложность-то? — недоумевает Петер.

— А «сид» по-германски — это точно «альб»? — уточняет Ллойд. — А то я как-то раз по словарю сверился, да и назвался так в одной вашей деревне — а потом еле ноги унес!

— Альбы разные бывают, — начинает объяснять Петер. — Должно быть, тебе просто не повезло: попал в деревню, где с ними связана какая-нибудь нехорошая легенда. Ну, так нехорошее, случается, и про залигэ рассказывают…

— Ну, и как мне теперь к мастеру идти? — мрачно вопрошает Ллойд.

— К какому такому мастеру?

— А костыли тебе заказывать. Здесь же не город: в аренду их не возьмешь. Я вообще-то пришел с тебя мерки снимать. В крайнем случае сам их делать буду — только тогда будь с ними осторожен, а то вдруг что… Ух ты! Я же тебя еще и накормить должен — извини, забыл. Я сейчас, подожди немножко!