Пленники Раздора

87

Лесана решила, что злость в ней будет тем сильнее, чем меньше она поспит. А вот Тамир — бледный и обессилевший — едва поднялось солнце, завалился спать в телегу. Укрылся с головой войлоком и был таков. Резу ему обережница подновила уже спящему. Он даже не поморщился, хотя рана, которую терзали изо дня в день, была воспаленной.

Девушка же запрягла лошадь и отправилась в Юхровку. С ней увязались и несколько купцов из обоза, в надежде хоть за короткий срок сторговаться с юхровскими по каким-никаким мелочам.

Весь расположилась в трёх верстах от Дальних Враг. Ладное поселение — большое, светлое, на берегу старого лесного озера. Красиво здесь было. Особенно нынче — весной. Густой ракитник, покрытый молодыми серебристыми листьями, окаймлял берег, а по черной воде бежала мелкая рябь, на которой покачивалось отражение высоких сосен, неба и облаков. Хорошо как… Что только людям надо?

Четверых путников, в сопровождении обережницы, приняли со всем почтением. Юхровский староста — статный седовласый мужик с красивым лицом и ухоженной окладистой бородой — низко кланялся, зазывал гостей в избу, хотя в душе не понимал, откуда вдруг взялись странники, и что им понадобилось в его маленькой веси. Впрочем, Лесана не заставила деревенского голову томиться в догадках.

Девушка спешилась и спросила вроде бы дружелюбно:

— Как звать-величать тебя, уважаемый?

Мужчина с достоинством ответил:

— Честом.

— Так это ты, Чест, соседней веси в сороке отказал, когда к тебе обратились? — спросила Лесана, постукивая по голенищу сапога нарочно прихваченным с собой кнутом.

Староста, видать, понял, что дело для него принимает дурной оборот, и сошёл с лица. Однако на то он в деревне и главный, чтобы достоинства не терять и в грязь лицом с размаху не падать. Нашёлся быстро.

— Ты не гневайся, госпожа, — заговорил мужик мягко, ласково. — Ведь не со зла не отдал. У меня тут сорок дворов. Своей ребятни не перечесть. А из Враг сорока улетела, пождать лишь и надо было. Мне-то как деревню без вестницы оставить? Оборотни лютуют, кровососы… Да и хворь та же могла нас стороной не обойти. Боязно.

Лесана глядела на него и думала: вот как так? Ведь такой же муж, отец. У самого, поди, семеро по лавкам. Ведь не глупый мужик, и не совсем бессовестный. Бессовестного да глупого не выбрали бы старостой. Так отчего не помог? Отчего отвернулся? Да не просто отвернулся — оттолкнул. Таких же людей, как он сам — с детьми, с бабами. Почему? Боязно, видите ли. Ну что ж…

— Ах, боязно? — протянула обережница. — Понимаю…

Лицо деревенского головы на миг просветлело, но тут же пошло багровыми пятнами. Не первый год жил Чест на свете, да и Лесана была никудышной лицедейкой, иначе как объяснить, отчего мужик попятился?

Впрочем, девушка его удержала. Бороду в горсть взяла да вниз дернула, ибо повыше насельницы Цитадели староста юхровский оказался. Головы на полторы.

— Страшно, значит? — переспросила обережница. — Ну, идём на конюшню. Я тебе покажу, как из Осенённых в крепости страх выбивают. И страх. И дурость.

Да так и поволокла за собой до ближайшего двора.

Как Лесана секла старосту, слышала вся деревня. Кнутовище о спину сломала, зато сон, словно рукой сняло.

— И запомни, Чест, ещё раз хотя обойдешь кого помощью, самолично приеду и голову отмахну, — сказала девушка и отшвырнула в угол бесполезный уже, измочаленный кнут. — А сороку свою ты нынче отправишь. И к лапке вот, грамотку прикрепишь. И не дай тебе Хранители, не выполнить.

Обережница бросила скорчившемуся на земле мужику тоненькую полоску бересты, исчерченную резами — нынче утром написала в Броды, чтобы отправили сороку в Дальние Враги, их-де, сгинула.

— Мира в дому, — сказала уже от дверей.

Как не посекла от души, а всё одно, прохрипел юхровский голова вослед:

— Мира…

Гнида бородатая.