Приспособление/сопротивление. Философские очерки

V. ТРАДИЦИЯ, ИЛИ ПРИСПОСАБЛИВАЮЩЕЕСЯ СОПРОТИВЛЕНИЕ

Вот так, по старой памяти, собаки
На прежнем месте задирают лапу.
Ограда снесена давным-давно,
Но им, должно быть, грезится ограда.
Их грезы перечеркивают явь. Иосиф Бродский. Остановка в пустыне

Одним из ответов на опасности, которые несет с собой искусственно вызванное человеком потепление климата на планете, стало требование придать технике и организации быта устойчивость во времени за счет внедрения в промышленный и повседневный обиход устройств длительного употребления. Понятие о щадящем среду долгосрочном действии цивилизационных инструментов (environmental sustainability, ökologische Nachhaltigkeit, durabilité écologique) сделалось в наши дни ходовым критерием для их оценки. Они получают признание только в той мере, в какой их функционирование не мешает воспроизводству нашего естественного окружения и в какой сами они приобщены природной регенерации, будучи рассчитанными на то, чтобы служить нам как можно дольше при многократном использовании.

Чем насущнее оказывается для общества задача избежать истощения природных ресурсов, тем более иссякает у нас на глазах исторический потенциал социокультуры. Стараясь придать устойчивость техносфере, наша современность инновативно заглядывает в будущее, с тем чтобы свести в нем расточительное новаторство до минимума. Истории хочется ныне сэкономить на самой себе. Теперешняя футурология такова, что планирует завтрашний день в виде «холодного» времени наподобие того, какое утверждалось ритуальной архаикой. В первых теориях ресайклинга циклический распорядок жизни архаических обществ прямо ставился в пример текущей современности[223]. В таком подчеркнуто ретроспективном переворачивании горизонта ожидания более нет нужды. Социополитическая практика наших дней нашла свой способ приостанавливать «горячее» время помимо возрождения давнего ритуального прошлого. Историческое развитие обществ стопорится в несменяемости правителей авторитарного пошиба (как бы наследующих самим себе), в насаждении патриотической идеологии (солидаризующей людей по их общему происхождению и представляющей собой суррогат культа предков), в подавлении государством самодеятельной социальной активности, а также в самопревращении таковой из диагностирующей будущее в консервативный протест против уже достигнутых обновлений политического и цивилизационного характера.

Сегодняшнее притормаживание истории заняло место ее раннепостмодернистского понимания, согласно которому она принимала вид то нескончаемой отсрочки ультимативного разрешения проблем (как это декларировал Жак Деррида в «Грамматологии», 1967), то генератора симулякров (подвергнутых Жаном Бодрийяром критическому рассмотрению в «Символическом обмене и смерти», 1976), то предпосылки для торжества самодовольно-нарциссического лжесознания (на анализе которого сосредоточился Петер Слотердайк в «Критике цинического разума», 1983). История, бывшая для постмодернистов 1960–1980‐х годов неспособной открыть свое содержание или, напротив, способной порождать прежде всего смысл, лишенный достоверности и основательности, составляет сегодня предмет не столько компрометации, сколько конструктивного преодоления, подчиняется установке на переход от преобразований, обрывающих социокультурную преемственность ради продвижения вперед, в дотоле неизвестное, к состоянию предсказуемого накопления свойств, заданных человеческому миру ad perpetuitatem. Настоящее толкует себя как ту область, в которой закладывается более не подлежащая слому традиция. Оно желает быть памятью о будущем, моментом, к которому предстоит возвращаться социокультуре, чтобы выжить в неблагоприятных обстоятельствах, на какие она же и обрекла свой планетарный контекст. Как и во всякой традиции, в той, что формируется сейчас, противоречиво сочетаются энергия протеста против переменчивой истории, против времени-к-смерти и конформизм – выплата дани внешним условиям, мотивирующая нужду в создании транстемпоральной протяженности, нерушимой постольку, поскольку она как нельзя лучше отвечает действительности. И, подобно любой традиции, нынешняя рождается в ситуации кризиса, который претерпевает социокультурное развитие.