Формирование философии марксизма

Противоположность между государственной властью и народом, о которой говорит Маркс, не просто фиксируется им. Анализ этого факта приводит его к выводу, что противоречие имеет место в самой сущности «политического государства», т.е. такого государства, в котором частная собственность господствует не только в «гражданском обществе», но и в политической сфере. В силу этого обусловленность государства гражданским обществом оказывается его обусловленностью частной собственностью. Противоположность между имущими и неимущими не создается государством или сословиями; она не может быть устранена государством, а тем более сословным представительством. Значение представительного строя заключается, следовательно, не в том, что он устраняет противоречие гражданского общества, а в том, что он выявляет, углубляет это противоречие, создавая тем самым предпосылки для его разрешения. «Представительный строй, – говорит Маркс, – это большой шаг вперед, ибо он является откровенным, неподдельным, последовательным выражением современного государственного состояния. Он представляет собой неприкрытое противоречие» (1, 1; 305). Это положение предупреждает против идеализации буржуазно-демократических преобразований (представительного строя), которые не способны покончить с социальным неравенством.

Итак, отвергая гегелевское представление о государстве, разрешающем социальные противоречия, Маркс не считает их неразрешимыми. Он подчеркивает, что «для установления нового государственного строя всегда требовалась настоящая революция» (1, 1; 283). Гегель же стремится доказать необходимость единства нового со старым. Приводя слова Гегеля, что развитие государства есть «спокойное и незаметное по внешней видимости движение», Маркс замечает: «Категория постепенного перехода, во-первых, исторически неверна и, во-вторых, ничего не объясняет» (там же).

Таким образом, критика реакционных сторон философии права Гегеля является вместе с тем постановкой вопроса об искажении диалектики в системе Гегеля. Уже в подготовительных работах к диссертации Маркс утверждал, что снисходительное отношение Гегеля к реакционной немецкой действительности следует объяснять не просто личными склонностями, а недостаточностью его метода. Теперь эта вскользь высказанная мысль получает систематическое развитие.

Если в «Науке логики» Гегель доказывал, что постепенное качественное изменение невозможно, то в «Философии права» он нередко высказывается в духе метафизической концепции развития. Это проявляется и в постановке проблемы противоречия, борьбы противоположностей. Абсолютизируя относительность противоположностей, Гегель недооценивает остроту противоречия: оно оказывается лишь явлением, исчезающим в сущности. «Главная ошибка Гегеля, – указывает Маркс, – заключается в том, что он противоречие явления понимает как единство в сущности, в идее, между тем как указанное противоречие имеет, конечно, своей сущностью нечто более глубокое, а именно – существенное противоречие» (1, 1; 324).

С точки зрения Маркса, недостаточно констатировать противоречия: следует вскрыть их генезис, понять их как сущность, проследить их развитие – борьбу противоположностей. У Гегеля же противоположности не вступают в настоящую борьбу. «Перед нами, таким образом, – иронически замечает Маркс, – воинственно настроенная компания, участники которой, однако, слишком боятся синяков, чтобы действительно вступить в драку между собой, а оба партнера, готовящиеся к драке, устраиваются так, чтобы удары сыпались на того третьего, который выступит посредником между ними, но этим третьим опять же выступает один из них обоих, так что благодаря чрезмерной осторожности дело не двигается с места» (1, 1; 320).

Маркс делает предметом основательного анализа учение Гегеля об опосредовании противоположностей, которое якобы осуществляется с помощью третьего элемента, в котором противоположности примиряются. Конечно, если сводить реальные противоположности к отношению всеобщего и единичного в структуре умозаключения, то третьим элементом, опосредующим это отношение, окажется особенное. Гегель, собственно, так и поступает в «Философии права», утверждая, например, что сословное представительство «опосредует», нейтрализует противоположность между всеобщим государственным интересом и частными интересами членов гражданского общества. На самом же деле сословное представительство, как уже указывалось выше, не примиряет эти противоположности, а является формой их развития. В этой связи Маркс делает вывод, имеющий выдающееся методологическое значение: «Действительные крайности не могут быть опосредствованы именно потому, что они являются действительными крайностями. Но они и не требуют никакого опосредствования, ибо они противоположны друг другу по своей сущности. Они не имеют между собой ничего общего, они не тяготеют друг к другу, они не дополняют друг друга. Одна крайность не носит в себе самой стремление к другой крайности, потребность в ней или ее предвосхищение» (1, 1; 321). Конечно, эта формулировка еще несовершенна, поскольку она не указывает, что и взаимоисключающие противоположности могут находиться в отношении взаимозависимости, если они образуют различные стороны одного и того же целого. Маркс, однако, имеет в виду противоположности иного рода, которые, правда не вполне адекватно определяются как истинные и действительные противоположности: «Истинными, действительными крайностями были бы полюс и не-полюс, человеческий и не-человеческий род» (там же). От этих действительно не требующих опосредования крайностей Маркс отличает внутренне присущие сущности явлений противоречия, противоположности. Так, «северный полюс и южный являются одинаково полюсами, их сущность тождественна; точно так же мужской пол и женский образуют один и тот же род, одну сущность – человеческую сущность. Север и юг – противоположные определения одной и той же сущности, различия одной сущности на высшей ступени ее развития. Они представляют собой дифференцированную сущность. Они суть то, чтó они суть, лишь как различенное определение, и именно как это различенное определение сущности» (там же). Однако и здесь вопреки учению Гегеля опосредование противоположностей осуществляется не благодаря наличию посредника, т.е. третьего, примиряющего их элемента, а через их взаимодействие, взаимопереход, взаимообусловленность. Гегелевскую концепцию опосредования противоположностей подтверждает, как кажется на первый взгляд, распространенное убеждение, что крайности сходятся. Утверждают, например, пишет Маркс, что «всякая крайность есть своя собственная противоположность. Абстрактный спиритуализм есть абстрактный материализм; абстрактный материализм есть абстрактный спиритуализм материи» (там же). Маркс, как это хорошо показывает Н.И. Лапин (см. 26; 194 – 195), возражает против отождествления действительных противоположностей. Они не равны друг другу. Истина, как и заблуждение, не распределены между ними. Одна крайность, как выражается Маркс, берет верх над другой. Свойство данного явления быть противоположностью чего-либо другого обусловлено его сущностью, вследствие чего то, чему оно противоположно, выступает в качестве противоположности лишь в границах данного отношения. Говоря словами Маркса, «свойство быть крайностью кроется все же лишь в сущности одной из них, в другой же крайность не имеет значения истинной действительности» (1, 1; 322). Так, религия и философия «представляют собой крайние противоположности. В действительности, однако, религия не является истинной противоположностью в отношении философии, ибо философия постигает религию в ее иллюзорной действительности… Действительного дуализма сущности не бывает» (там же).

Значение этих положений Маркса заключается в конкретной, глубоко диалектической постановке проблемы противоположностей, такой постановке, которая принципиально исключает смешение действительных противоположностей, например истины и заблуждения, нищеты и богатства, войны и мира, не отрицая диалектического отношения между ними. Стирание противоположности между «абстрактным спиритуализмом» и «абстрактным материализмом» – наглядная иллюстрация такого софистического искажения диалектики. И Маркс, решительно выступая против жонглирования понятиями, показывает, что в данном отношении действительных крайностей истина на стороне материализма. Абстрактное понятие, поскольку оно есть лишь отвлечение от чего-то другого, лишено самостоятельного значения. «Так, например, дух есть лишь абстракция от материи. Тогда ясно само собой, что это понятие, именно потому, что указанная форма должна составлять его содержание, представляет собой, напротив, свою абстрактную противоположность, тот предмет, от которого его абстрагируют, в его абстракции. В приведенном нами примере реальной сущностью предмета является, стало быть, абстрактный материализм» (1, 1; 322).

Мы видим, что диалектический анализ отношения противоположностей, которое не укладывается в раз навсегда заданную схему, позволяет Марксу сделать в высшей степени важный вывод о несостоятельности спиритуализма, который, абстрагируясь от материи, выдает свою абстракцию за позитивное определение какой-то основополагающей сущности. Маркс доказывает правоту материализма, отвергая как спиритуализм, так и попытки примирения противоположных философских направлений. Что же касается термина «абстрактный материализм», то он, по-видимому, фиксирует критическое отношение Маркса к предшествующей материалистической философии, сознание необходимости ее диалектического развития. Критика гегелевской диалектики не исчерпывается разъяснением несостоятельности идеалистической интерпретации опосредования как способа разрешения противоречия. Указывая на необоснованность отождествления различий внутри одной и той же сущности «с превращенной в самостоятельную сущность абстракцией», с одной стороны, и действительной противоположностью исключающих друг друга сущностей – с другой, Маркс вскрывает троякое заблуждение гегелевского, т.е. диалектического, наиболее развитого и значительного по своему содержанию, идеализма. Во-первых, оно состоит в том, что «всякая абстракция и односторонность считает себя за истину на том основании, что истиной является лишь крайность, и вследствие этого тот или иной принцип выступает только как абстракция от какого-нибудь другого, вместо того чтобы выступать как целостность в себе самом» (1, 1; 322). Во-вторых, «резкость действительных противоположностей, их превращение в крайности считается чем-то вредным, чему считают нужным по возможности помешать, между тем как это превращение означает не что иное, как их самопознание и в равной мере их пламенное стремление к решающей борьбе» (там же). И наконец, в-третьих, это заблуждение, как было показано выше, заключается в самой попытке «опосредствовать» то, чтó вследствие специфической природы данного противоречия исключает опосредование.