Эпидемия

* * *

Теперь мы чаще всего уединялись в каптерке, закуривали по болгарской сигарете с фильтром и продолжали привычные наши беседы. На черных погонах Лёхи желтели две предугаданные комбатом лычки. На моих не желтело ничего, кроме букв СА, — даже до ефрейтора не повысили. И слава богу! Бытовало у нас в части такое обидное присловье: «Лучше дочь-проститутка, чем сын-ефрейтор».

— Слушай, — говорил я. — Но лешие ведь в основном обманом занимаются! Ну там с пути сбить, на муравейник посадить, спрятать что-нибудь… вместо рюмки шишку еловую поднести…

— Н-ну… так… — соглашался он.

— Но если что-то кому-то обещал, то выполнишь?

— А как же!

— И ни в чем не наколешь?

— Как это ни в чем? — внезапно развеселился Лёха. — Выполнить — выполню, а наколю обязательно…

— Это как?..

Распахнулась дверь, и в каптерку влетел замполит Карапыш. По-другому он передвигаться просто не умел: у всех походка — у него побежка. Замер. Чутко повел носом, уставился на меня, на Лёху. Явно готов был поклясться, что долю секунды назад чуял запах табачного дыма и видел в наших руках сигареты. Но воздух чист, и никто не прячет за спину кулак с окурком…

— Старшина Леший! Следуйте за мной в штаб!

Эх, как официально! Чего это он вдруг?

Лёха запер каптерку и ушел с Карапышом в штаб. Я подумал-подумал и двинулся вслед за ними. Может, у меня в штабе тоже дела есть!

В предбаннике я попросил у дежурного сержанта график политзанятий стартовой батареи (дескать, кое-что сверить надо), а сам прислушался к происходившему за фанерной внутренней дверью. А происходило там следующее:

— Вы кого привели? — визгливо заходился заполошный женский голос. — За дуру меня держите? Это же не он!

— Во цирк! — восторженно скалясь, шепнул мне дежурный.

— Держите себя в руках, гражданка! — скрежетал за дверью Карапыш. — Вот военный билет! Вот личное дело! Читать умеете? Леший Алексей Алексеевич! Семейное положение — холост!

— Как холост?!

— Так холост! Сами же говорите, что не он…

— А где óн?!

— Ну знаете!..

Тут в предбанник ввалилась целая толпа офицеров, в их числе начштаба, подполковник-инженер Казмеров и наш «Дед». Все не на шутку встревоженные. Должно быть, Карапыш подмогу вызвал.

— А ты тут какого хрена забыл?

Я предъявил папку.

— График сверял, товарищ майор!

— Пошел вон!

— Есть пошел вон!

Вернулся я к запертой каптерке и стал ждать. Ждал почти полчаса. Потом появился мой вконец измочаленный друг.

— Слушай, он не только идиот… — обессиленно сообщил мне Лёха. — Он еще, оказывается, и сволочь…

Мы снова расположились в каптерке.

— Ну и как она внешне? — полюбопытствовал я.

Младшего сержанта на старшинской должности передернуло судорогой.

— Как атомная война! Лет на десять старше, вся размалевана… Где он ее такую раздобыл?

— Где-где… В селе! Может, он как раз ей коровник и строил… Погоди! — перебил я сам себя. — А почему она тебя не узнала?

— Потому и не узнала. Прикинулся.

— А как же остальные?

— А для остальных я каким был, таким остался…

— Во-он оно что… — протянул я. — А как же она тебя разыскала-то?

— Да этот гад анонимку ей прислал! Сам на себя! Так, мол, и так, сбежал из семьи, служит там-то и там-то…

— Н-ну… — Я только руки развел. Слов не было.

Лёха достал голубенькую пачку «Ту-134», сунул мне сигарету. Закурили.

— Так выперли ее или нет?

— Да выперли… Спасибо «Деду»! Запугал. Судом пригрозил…

— За что?

— А на выбор — за что хочешь! Либо за клевету, либо за двоеженство…

— Двоемужество!

— Ну двоемужество…

Некоторое время курили молча.

— Вот прямо сейчас, — расстроенно пригрозил он, — имею право взять и уйти в лес… В черный бор!

— Не надо, Лёх! — взмолился я. — Ради меня, а? Ну что там до дембеля осталось? Чуть больше года?..

— Да не уйду, конечно… Куда мне теперь идти!.. — Помолчал, помотал клиновидной своей башкой и вдруг признался: — Это ведь я тебе еще не все сказал…

— А что еще? — вскинулся я.

— Вот… — И он протянул мне вскрытый конверт, в котором что-то топорщилось. Что-то похожее на покоробленную, выгнувшуюся от времени открытку. — Почтарь передал…

То, что я достал из конверта, открыткой не было. Прямоугольник бересты с вырезанными (или выдавленными) на нем неровными угловатыми буковками. Среди прочих знаков я различил «ять» и «юс малый». Попробовал разобрать, но не смог. К сожалению, в институте у меня со старославянским и древнерусским дела обстояли неважно.

— Откуда это?

— Из леса…

Прочел адрес на конверте. Почерк малость корявый, но надпись вполне читаемая, современная. Выполнена шариковой ручкой.

— Он?

— Да наверное он… Кому еще?

— Так он что же, на других леших вышел?

— Да запросто! Сказал на опушке: «Приходи завтра…»

— Почему завтра?

Старшина Леший досадливо покряхтел.

— А иначе не придут. Обязательно надо сказать: «Приходи завтра…»

— А он это откуда знал?

— Да я же ему и рассказал… Лес честной!

Последние два слова прозвучали как матерное ругательство.

— Так что тут написано-то?

Лёха взял у меня из рук берестяную грамоту, вчитался, покатал желваки.

— Обещают в корягу высушить…

— За что?

— Дескать, доброго человека обманул… обещанного не выполнил…

— Как не выполнил?! — возмутился я. — Я свидетель!

— Да ты-то свидетель… — начал было Лёха, но тут дверь вновь отворилась — в каптерку ступил «Дед». Комбат. Майор Сапрыкин.

Мы вскочили.

— Вольно, — буркнул «Дед». Сел, протянул ухватистую пятерню, взял пачку болгарских сигарет, осмотрел, бросил обратно, повернулся всем корпусом к Лёхе. — Ты вот что скажи… — мрачно прогудел он. — У придурка у этого у твоего… еще родня есть?

— Н-не знаю…

— Ну не сирота же он! Отец-мать должны быть?

— Н-нь… — Лёха затряс головой.

— Мог бы и выяснить. Ладно. Заявятся — спровадим. А пока… Служи спокойно.

Поднялся, вышел.