Эпидемия

* * *

Подкатил последний армейский март. Весна за ноздри дергает. «Дембелем пахнет!» — ликующе орут «деды», входя в казарму.

Ночами не спится — ни Лёхе, ни мне. Как-то раз поднялись, оделись, вышли мимо встрепенувшегося дневального в серую от луны азиатскую ночь. До курилки плестись было неохота, присели на дюралевый приступочек ангара.

— Ну а что? — невесело подтрунивал я. — Станешь прапором, наворуешь десять тысяч… трибуналу глаза отведешь…

— Нам нельзя воровать, — недовольно возразил он.

— Кому это — вам?

— Лешим.

— Как это нельзя? — возмутился я. — Только и знаете что воруете, прячете… перепрятываете…

— Из озорства, — строго уточнил он. — А ради выгоды — никогда!

— Ну вот из озорства и наворуешь… Вообще интересные у вас понятия.

Помолчали. Впереди над темными смутными кронами акаций медленно возгоралась непомерно крупная звезда. Похожа она была на сигнальную ракету, но слишком уж неподвижна. Затем от нее бесшумно принялись отскакивать и расплываться в сумраке мерцающие концентрические круги.

Должно быть, в соседнем дивизионе что-нибудь запустили.

— Кто храпит?!

Дюралевую дверь мы оставили приоткрытой, поэтому истерический вопль из ангара долетел до нас без искажений:

— Кто храпит?!

Переглянулись изумленно. Рядовой Горкуша? Откуда взялся?

— Дневальный! Найди, кто храпит, и дай в лоб! Он из меня кровь шлангами пьет!!!

Господи, да это Клепиков! Ну надо ж до чего голоса похожи! И не только голоса. Стоило ноябрьскому призыву уйти на дембель, рядовой Клепиков преобразился. Теперь он внешне отличался от приснопамятного «дедушки» Горкуши разве что цветом глаз, а уж молодых гонял, пожалуй, что и беспощаднее.

— Дневальный!!! Зажрался, сука? Совсем уже мышей не ловишь! Нюх потерял?! Найди, кто храпит! Носопырку растопчу! Дыню вставлю!

Мы слушаем и посмеиваемся. Храпят и впрямь со всхлипом, будто шланг продырявился. Вскоре дневальный находит источник шума, и мартовская ночь снова становится тихой.

— Может, тебе лучше в офицерскую школу? — предлагаю я Лёхе. — Всех охмуришь, дорастешь до генерала… до маршала…

Он лишь презрительно хмыкнул и не ответил.