Молот и крест. Крест и король. Король и император

Глава 27

Эркенберт с сомнением и подозрением глядел на принесенную ему старую деревянную лесенку. Он видел много реликвий: мощи святого Вильфрида и святого Гутлака, святого Кутберта и Беды Достопочтенного, а однажды даже выставленный для обозрения кусочек подлинного Креста Господня. Но никогда ему не доводилось видеть реликвию без всяких следов поклонения. Лесенка выглядела так, словно крестьянин лет двадцать назад оставил ее около поленницы и забыл сжечь. Она была старой, это дьякон допускал. И выглядела в точности как та побрякушка, которую одноглазый язычник носил на шее.

– Ты уверен, что это Грааль? – спросил дьякон.

Предатель Ришье забормотал что-то в подтверждение.

– Не ты. Ты, Сигарт. Это ли та реликвия, которую ищет император?

– Она была надежно спрятана, – бесстрастно ответил Сигарт. – Глубоко внутри горы; на пути полно ловушек. И засад тоже. Нескольких человек потеряли. Но я вел эту крысу на поводке и жег факелы. В конце концов мы нашли ее. Странное место. Куча сожженных костей.

– Отвечай на вопрос!

Сигарт поморщился, будучи вынужден принять решение.

– Да, я думаю, это она. По крайней мере, так считают еретики. Рядом с ней мы еще много чего нашли.

Он шевельнул большим пальцем, и подошли четыре человека. Еще один повелительный жест, и они раскрыли принесенные мешки, высыпав содержимое на грязный пол халупы, которую Эркенберт избрал своим пристанищем. У дьякона перехватило дыхание при виде золотых блюд, кубков, кадильниц для фимиама, предметов, которые, по всей видимости, предназначались для божественных служб.

«Вернее, для идолопоклоннических служб», – поправил он себя.

Во всяком случае, это не из имущества мирян, даже не из имущества королей. У дьякона начало складываться определенное мнение. И тут его взгляд упал на неожиданные среди этой роскоши предметы. Книги. Две штуки.

Он поднял одну, раскрыл.

– Что это? – спросил он у безучастного ко всему Ришье.

– Это священные книги нашей… э-э… еретической веры. Только два экземпляра. – Ришье хотел было сказать: «Осталось только два экземпляра», но какой-то внутренний голос удержал его.

– И что же в них священного?

– Они рассказывают правду о том… Якобы они рассказывают правду о том, что произошло после того, как Христос был снят с креста.

– Об этом рассказывается в Евангелии от Никодима. Святая церковь не сочла его достойным включения в библейский канон, но относится к нему с почтением. В христианских библиотеках есть много списков этого Евангелия.

– Здесь рассказана другая история, – прошептал Ришье.

Он не осмеливался даже намекнуть, о чем идет речь.

С застывшим лицом Эркенберт принялся перелистывать страницы книги. Латынь, на которой та была написана, не вызвала у него затруднений, хотя секунду-другую дьякон кривил губы от презрения к варварским искажениям языка. Затем его лицо сделалось суровым и мрачным. Дьякон дошел до утверждения, что Христос остался жив. Он не умирал. И не воскресал. Сбежал, женился, растил детей. Отрекся от своей веры.

Отрекся от своей веры.

– Ты читал эту книгу? – спросил Эркенберт.

– Нет. Никогда.

– Ты лжешь. Ты знал, что в ней рассказана другая история. Сигарт! Что ты сделал с людьми, которые были повешены в сарае?

– Выкопали могилу. Ждем священника, чтобы прочитал над ними погребальную службу. Некоторые из них могли быть добрыми католиками.

– Погребальной службы не будет. Некоторые из них были заведомые еретики. Еретики настолько гнусные, что не заслуживали бы похорон, если бы не вонь, которая от них остается. Но вонь от этих книг еще сильнее. Прежде чем зароешь могилу, Сигарт, брось их туда. Мы не предадим эти книги очищающему пламени, пусть лежат и гниют вместе с их читателями. И еще, Сигарт…

Их взгляды встретились, последовал едва заметный кивок. Сигарт бесшумно извлек свой кинжал, одними губами спросил:

– Сейчас?

Еще один кивок. Сообразив, что происходит, Ришье припал к ногам дьякона, залепетал:

– Я добыл вам Грааль, я заслужил пощаду…

Кинжал вошел сзади в основание черепа.

– Ты получил свою пощаду, – сказал Эркенберт распростертому мертвецу. – Я избавил тебя от страха. Ты не заслужил исповеди и спасения. Вы хуже, чем Пелагий, хуже, чем Арий. Они несли ложную веру, а вы… вы бы оставили христиан вообще без веры. Не открывай эту книгу, Сигарт, ради спасения твоей души.

– С этим все в порядке, магистр, – добродушно сказал Сигарт. – Я не умею читать.

– Чтение – только для мудрых, – подтвердил Эркенберт.

Двумя днями позже и тридцатью милями южнее Эркенберт с точностью рассчитал время своего появления на императорском празднестве. Трое суток император провел на поле битвы, давая воинам отдохнуть, похоронить мертвых, разделить добычу из обоза халифа и послушать, как армейские священники поют «Те Deum laudamus»[66] на алтаре, сложенном из трофейного оружия. Сейчас император сидел во главе высокого стола в огромном павильоне, все занавесы внутри которого были сорваны, чтобы пирующие смогли разместиться в бывшем гареме повелителя мавров.

Эркенберт медленно вошел и предстал перед императором, его триумфально сопровождали шесть риттеров ордена в отполированных до сверхъестественного блеска доспехах. Императорские менестрели прекратили играть, слуги и виночерпии, осознавшие торжественность минуты, отступили к обитым шелком стенам. Сам Бруно тоже понял: сейчас произойдет нечто важное, какое-то знаменательное событие. Побледнев от зародившейся надежды, он вскочил, и все разговоры мгновенно стихли.

Эркенберт не сказал ни слова, лишь подошел еще ближе. Остановившись, он повернулся, как бы слагая с себя роль главного действующего лица, являя своей аскетичной фигурой в простой черной сутане образец христианского смирения. Потом сделал Сигарту знак.

Надувшись от гордости, риттер сдернул с Грааля богатое узорное покрывало и передал его своему помощнику. В безмолвии он поднял деревянную лесенку над головой на вытянутой руке, словно боевой штандарт.

– Это… это же… – начал император.

– Это лесенка Иосифа Аримафейского, на которой тело Господа нашего было перенесено в святой гроб, – выкрикнул Эркенберт во всю силу своих легких. – Из которого Он восстал на третий день, согласно Писанию! Согласно апостольскому Символу веры! Пусть все увидят Грааль, и да укрепится вера!

Император мгновенно опустился на одно колено, его примеру тут же последовали все находившиеся в павильоне мужчины и женщины, за исключением Сигарта, застывшего подобно монументу.

Наконец Сигарт благоговейно опустил Грааль на землю, и, словно части механической игрушки, император и его приближенные тут же поднялись. Бруно протянул руку. Сигарт подошел и вложил в нее Грааль. Другой рукой император прислонил к Граалю Святое Копье.

– Смерть и жизнь, – бормотал он, и слезы текли по его лицу. – Жизнь в смерти. Но, Эркенберт… Это же голое дерево.

Дьякон махнул четырем другим риттерам, и те, как уже делали однажды, высыпали содержимое мешков на пол.

– Церковная утварь еретиков, – пояснил Эркенберт. – Изъята во славу Господа.

– И вся она достанется Господу, – сказал Бруно. – Клянусь, ни один человек не получит и гроша из твоих трофеев. Я возмещу эту потерю воинам и монахам ордена из собственной казны. А каждая унция этого золота попадет в величайший реликварий Запада, где во веки веков будут храниться священные реликвии. И еще я клянусь, – воскликнул Бруно, обнажив меч и удерживая его перед собой словно крест, – я клянусь, что в благодарность за посланную мне Господом милость я завоюю для католической церкви всю Испанию или умру. Больше того! В прежней империи я не оставлю в живых ни одного человека, который не признает безраздельно власти церкви святого Петра. Будь то в Иберии, Мавритании или Дакии.

– Или в Англии, – подсказал Эркенберт.

– Или в Англии, – повторил Бруно. – И клянусь еще вот в чем. В благодарность за то, что дьякон укрепил мою веру, когда я поддался недостойным сомнениям, я не только верну его захваченную вероотступниками страну в лоно церкви, но сделаю его самого наместником святого Петра, возведу на папский престол. Мы с ним будем совместно править церковью и империей. Из святого Рима!

Слушатели слегка заволновались, хотя не осмелились даже зашептаться. Они не сомневались, что у императора хватит сил сместить папу римского. Но есть ли у него на это право? Однако многие не имели никаких возражений. Лучше уж англичанин, вместе с ними участвовавший в боях, чем никому не известный итальяшка, всю жизнь просидевший в стенах своего города.

– А теперь, Эркенберт, – заговорил Бруно уже нормальным тоном, – поставь Грааль на почетное место и расскажи нам, как ты разыскал эту бесценную вещь. И еще мне нужен твой совет. К нам в плен попало несколько женщин, среди них твоя соотечественница, вот она, подает вино. Халифова шлюха, да покарает Господь мусульманский разврат. Впрочем, это не ее вина. Что мне делать с ней и с остальными?

Эркенберт метнул взгляд в красавицу, внимательно прислушивающуюся к разговору на почти понятном ей нижненемецком языке. Взгляд неодобрительный.

– Пусть искупает свой грех, – проскрежетал дьякон. – Она и ей подобные. Надо учредить орден Святого Грааля, женский монашеский орден. С суровым уставом, специально для кающихся. – Он вспомнил непотребную ересь уничтоженных им книг, гнусные россказни о женитьбе Христа на Магдалине. – Назовем орден именем святой Марии Магдалины. Один Бог знает, сколько найдется на свете шлюх, чтобы вступить в него.

Руки Альфлед не дрожали, когда она наполняла кубок. Она прошла хорошую школу и научилась владеть собой.