Латвия моей судьбы

Глава 12. На грани риска

— Что вы мне рассказываете глупости? — кричал министр. — Вы хотели сенсации, славы! Это чистейший разврат, и вы потакаете ему! Вы своими действиями нарушили наши законы, понимаете ли вы это?

Министр говорил и говорил несколько часов кряду. Вспомнил Солженицына, «отщепенца, выдворенного из СССР». Возражений он не воспринимал. Но профессор Калнберз старался найти убедительные аргументы. Потом подумал, что обструкция явно затянулась, бросил взгляд на окно и увидел вечернее небо. А пришёл он в этот кабинет засветло. Зачем? Приехал из Риги в Москву, чтобы объяснить министру здравоохранения СССР Б.Н.Петровскому суть своего резонансного поступка, то есть причины, по которым он решился на уникальную хирургическую операцию. Министр был резок, недоброжелателен, хотя до того относился к Виктору Константиновичу Калнберзу с большим участием.

…Когда Нина Н. через одного московского биолога обратилась к профессору Калнберзу за помощью, он далеко не сразу ответил «да». Практическая сторона проблемы его не особенно волновала. К тому времени Виктор Константинович был автором многих хирургических методов, новаторская суть которых приобрела в СССР широкую известность. Его умение генерировать и практически воплощать смелые идеи, поддерживать в себе постоянную активность, не бояться перегрузок пусть даже ценой наслаивания одной усталости на другую хорошо знали в научном мире. Работу этого легендарного хирурга отличает глубокий интерес к самым разнообразным областям травматологии, ортопедии, пластической хирургии, биомеханики, магнитной биологии.

Нина Н. страдала необычной болезнью, мало известной широкой массе людей. Названиееё у не сведущих, а таких большинство, может вызвать скабрезную улыбку. Это была сексуальная патология, называемая «транс-сексуализм», не менее опасный, чем сердечнососудистые и онкологические заболевания. Исход при транссексуализме — самоубийство или психиатричка. Лечение, помимо гормональных препаратов, может быть только радикальное — хирургическим путём превратить женщину в мужчину. Такая операция называется трансформацией пола.

К тому времени мировая медицинская статистика зафиксировала только четыре подобных операции. Но во всех четырёх случаях страдающие транссексуализмом женщины были превращены в подобие гермафродитов. А в СССР никто из хирургов никогда этой патологией не занимался. Советская медицина от таких больных отворачивалась, и даже клятва Гиппократа не обязывала никого из медиков официально признать наличие в СССР этого врождённого заболевания. Показуха, долгие годы определяющая нашу жизнь, относится и к здравоохранению.

В такой обстановке нужно было обладать большим не только профессиональным, но и гражданским мужеством, чтобы решиться на революционный шаг, и тем самым, воленс-ноленс, бросить вызов системе, инертности мышления, пробить брешь в обывательском подходе к нравственной оценке заболеваний, связанных с интимной человеческой жизнью.

Лечебная база была: академик Калнберз (а тогда член — корреспондент Академии медицинских наук СССР) занимал пост директора Латвийского научно-исследовательского института травматологии и ортопедии, где было соответствующее оборудование и достойные кадры. А разрешение на лечение Нины Н. предстояло получить. И вовсе не в Минздраве СССР, об этом и речи тогда идти не могло. Ответственность взяла на себя коллегия Министерства здравоохранения Латвийской ССР во главе с министром, известным в стране специалистом в области социальной гигиены академиком Вильгельмом Канепом.

И началась исполненная драматизма, глубоких нравственных мук, сопровождаемая «коварным шёпотом насмешливых невежд», история болезни и превращения Нины Н. из одного пола в другой. Подчёркиваю — не в гермафродита, а в мужчину. Именно в этом и состоит приоритет латвийского учёного.

Не будем описывать медицинские и физиологические подробности процесса. Скажем только, что длился он полтора года, включал в себя лечение гормональными препаратами, множество поэтапных хирургических операций…

О Калнберзе по Риге и далеко за пределами Латвии ходили легенды. Местные журналисты из уст в уста передавали потрясающую сенсацию. Многие верили в неё с трудом. А когда я летом семьдесят пятого года встретилась с профессором накануне выборов в Верховный Совет Латвийской ССР, куда он баллотировался, то высказалась:

— Пластические операции принесли вам загадочную славу.

В его пронзительных серых глазах, мне показалось, полыхнула искра, сосредоточенное выражение волевого лица не изменилось, но он добавил:

— И горя.

Его долго терзали аппаратчики из «большого» минздрава. Помимо головомойки, которую устроил министр Петровский, в Ригу нагрянула комиссия из проверяющих московских хирургов, гинекологов, дерматологов, урологов. Кого там только не было! Во всех подробностях осматривали превращённого пациента. При этом всё-таки соблюдали такт, ведь перед ними был человек, которому предстоит вслед за физическим нравственное перерождение, и любое прикосновение любопыствующих оставляет глубкую травму в его душе. И в душе хирурга — тем более. А кто мог в данном случае быть компетентнее его самого! Осматривали, проверяли, выполняли устанвку и, не найдя никаких «против» уникального мастерства и медицинского подвижничества хирурга, встали на его защиту. Хотя имели установку добиться сатисфакции через главный партийный орган — ЦК Компартии Латвии: безнравственным делом в высоконравственной стране занимается талантливый учёный. Пришли на приём к бывшему тогда секретарём ЦК по идеологии академику Александру Арвидовичу Дризулу. Но он оказался на высоте, когда узнал, что в Латвии произведена уникальная операция:

— Что ж, — сказал он, — мы очень рады, что это произошло в нашей республике.

Комиссия уехала. Но на долгие годы осталось у Калнберза, выдающегося хирурга наших дней, не проходящее чувство горечи. Его дело — событие мирового уровня, за которое награждают, высшее медицинское начальство предало анафеме. Не позволили опубликовать на эту тему ни одной научной статьи. Лишь немного порадовал Комитет по делам изобретений и открытий, выдавший профессору авторское свидетельство на изобретение и упомянувший в своём бюллетене суть проделанной Калнберзом работы.

Я постеснялась при той давней встрече читать письма бывшей женщины Нины Н. из Сибири в Ригу. Они лежали на столе в кабинете Калнберза, и он сообщил, что пациент получил новый паспорт, военный билет, женился…

Фантастика уживалась с явью. Но как бы она ни ошеломляла, тем не менее составила только один, возможно, не самый главный период в жизни учёного. То, что традиционно может выглядеть риском, для Калнберза, пожалуй, — любимое дело. Ведь он посвятил свой поиск вдумчивого исследователя и мастерство не ошибающихся рук хирурга исцелению недугов, которые кажутся фатальными.

Ему принадлежит разработка и внедрение в хирургическую практику пластики фаллоэндопротезирования для лечения импотенции по щадящей методике. Вопреки традиционным предубеждениям хирургов к жировой ткани, «повинной» во многих послеоперационных осложнениях, профессор Калнберз успешно применяет её в качестве имплантата при восстановлении груди женщинам, перенесшим удаление молочной железы.

Надо было видеть, с каким любопытством и напористостью вели себя два расторопных американских журналиста, узнав о чудесах хирургии Калнберза. Они срочно свернули с маршрута на Ленинград, прикатили в Ригу, буквально вторглись в директорский кабинет. Поставили на столах микрофоны, и с пристрастием стали допытываться, мог бы доктор Калнберз сделать протез груди супруге президента Форда (тогда он был хозяином Белого дома). Доктор, конечно, мог бы. И не только супруге Форда, но и многим другим. Ведь кто только к нему ни обращался! Но один у нас такой доктор, и надо бы поберечь его как национальное достояние.

А он всегда стремится на передний край. Сильно рвался в Афганистан. Ему хотелось проверить, как поведёт сконструированный им аппарат в полевых условиях. Этот компрессионно — дистракционный аппарат для вытягивания конечностей, для лечения срастающихся переломов, сотни раз проверенный на практике, совершенствовался с каждым годом. Его накладывали больным в Риге, в Швеции, Италии, Франции, Англии…

Но он, подполковник медицинской службы (в запасе), заведующий кафедрой травматологии, ортопедии и военно-полевой хирургии Рижского медицинского института, хотел иметь живой опыт работы хирурга в условиях военных действий.

Его очень оберегали от этой поездки. Опасное предприятие. Например, так и не вернулся домой один известный наш академик-геолог, посетивший горы Афганистана в научных целях.

— Вы будете там слишком заметной фигурой, — говорил Виктору Константиновичу генерал-полковник начальник Центрального военно-медицинского управления Фёдор Иванович Комаров.

Калнберз ответил:

— Я думаю, Калашникову тоже было бы интересно знать, как действует его АКС на войне. Конструктор имеет право проверить своё детище на деле.

И ему в конце концов разрешили проверить. Произошло это вроде бы буднично, скромно, в рабочем порядке, как принято говорить. В перерыве между заседаниями Академии медицинских наук СССР академик Комаров подошёл к профессору Калнберзу. Фёдор Иванович был без генеральских погон, он всегда ходил на сессии в гражданском костюме, и со стороны могло показаться, что вот двое коллег обсуждают текущие дела. А дело было экстраординарное:

— Оформляйтесь, Виктор Константинович, — словно продолжая прерванный минуту назад разговор, произнёс генерал. — Вы полетите в Кабул.

Что знал Калнберз о военно-полевой хирургии? Многое, почти всё. Во всяком случае, наверняка больше, чем те первые хирурги, которые набирали опыт в первой мировой войне 1914 года. А у Калнберза как бы сдвоенный опыт: прибавила вторая мировая война 1939–1945 годов. Вся современная военно-полевая хирургия на её опыте и зиждется. Но в те военные годы он был ещё ребёнком и воочию увидел боевые ранения только теперь, в Афганистане. На войне, как на войне. Раненые доставляются вертолётами. Целый поток травм. В Риге, в своём институте, он и его ученики спокойно и надёжно ставили компрессионно-дистракционные аппараты на травмированные конечности людей. Тщательно проверяли направления осевых спиц, было время «на подгонку», подкрутить, ослабить или, наоборот, закрепить конструкцию. А здесь, в афганском военном госпитале, после разгрузки санитарного вертолёта он работал без передышки, и его руки должны были в кратчайший срок наверняка и точно поместить кнечность раненого воина в аппарат так, чтобы надолго, без поправок, зафиксировать положение и обеспечить тем самым заживление травмы.

Генерал Мухамед Муса, главный травматолог афганской армии, неизменно наблюдавший эту процедуру и постигавший опыт советского хирурга, однажды не выдержал:

— Такая сложная машина и такие лёгкие руки!

Но Калнберз уже знал, что в этих условиях хороша была бы его первая конструкция аппарата. Первая, родившаяся в стенах рижского института ещё в семидесятые годы. Потом она постоянно совершенствовалась, становилась более функциональной и сложной. И вот пришло время, и экстремальная ситуация подсказала профессору: надо вернуться к первой, простой модели.